Вялотекущие споры между социальными реформаторами и теми, кто был больше сосредоточен на реформировании парламентского правительства, продолжались в столице в течение последующих лет правления королевы Виктории. Через год после коронации королевы группа парламентских радикалов, в основном из Бирмингема, Глазго и с севера Англии, составила хартию, в которой требовала всеобщего (для мужчин) избирательного права, тайного голосования и оплаты работы членов парламента. Для пропаганды этих требований учреждались так называемые чартистские клубы, общества и «конвенты». Традиционным политикам пришлось обратить на чартистов внимание. Лидер тори Роберт Пиль, избранный в правительство в 1841 году, предупреждал свою партию, что ей «нужны реформы, чтобы выжить… необходимо преобразовать все институты, как гражданские, так и церковные». Отменив «хлебные законы» и снизив тем самым цены на хлеб, Пиль ознаменовал переход тори в лагерь сторонников свободной торговли.

На протяжении 1840-х годов прошел ряд чартистских демонстраций, кульминацией которых в 1848 году стал митинг на Кеннингтонском пустыре, который, хотя и планировался как мирный, встревожил власти. Чтобы сдержать народные массы и защитить столицу, было нанято около 80 000 специальных констеблей. Были укреплены Банк Англии и мосты через Темзу, а королеву отправили в Осборн на острове Уайт. Митинг провалился. Лил дождь, и организаторы договорились с полицией, что отправят свою петицию в парламент в двух наемных экипажах. Кампания за реформу зашла в тупик. По сравнению с революционными бурями, сотрясавшими в тот же год другие европейские столицы, кеннингтонский митинг был жалким зрелищем.

Зато сдвинулась с места совсем другая кампания – та, что вел Чедвик за улучшение санитарии. Как говорили тогда, в Британии революция начинается с канализации. После десяти лет неустанной борьбы Чедвик в 1848 году победил: правительство учредило Генеральное управление здравоохранения и Столичную канализационную комиссию, неформальным главой которых стал сам Чедвик. Каждый город должен был обеспечить подачу в дома чистой воды и нормальный сток отходов, хотя споры продолжались (воинственная бестактность Чедвика отнюдь не помогала делу), а указания выполнялись с большими задержками.

Главным союзником реформ были не разумные соображения, а вернувшаяся в 1849 году холера, к которой присоединился тиф. Сити, долгое время не проявлявший активности, назначил своим главным санитарным врачом молодого хирурга Джона Саймона, который стал для Сити тем же, чем Чедвик – для страны в целом. Саймон применил и самое мощное оружие реформаторов – стыд, убедив корпорацию Сити взять в свои руки непосредственное управление подачей воды, канализацией, сбором мусора и «устранением неудобств».

Саймон закрыл половину из 155 скотобоен Сити, прекратив сброс кишок, экскрементов и крови по открытым канавам из Смитфилда во Флит. В Смитфилде перестали торговать скотом, а бойни переместились в Ислингтон, на Копенгагенские поля. Однако Сити сохранил свои оптовые рынки продовольствия: «Смитфилд», где торговали убоиной, рыбный «Биллингсгейт», рынок домашней птицы «Леденхолл» и «Спиталфилдс», специализировавшийся на овощах и фруктах. Старинные монополии Сити имели такую силу, что эти рынки работали до 1970-х годов, а Смитфилд открыт и в XXI веке.

У Лондона все еще недоставало средств в полной мере осуществить реформы Чедвика, и пока что холера и тиф не ослабляли своей хватки. В 1854 году доктор из Сохо Джон Сноу заметил, что больше всего больных холерой было среди жителей, бравших воду из одной конкретной колонки на Брод-стрит (ныне Бродвик), куда, очевидно, попадала загрязненная вода из местной выгребной ямы, а вот среди тех, кто набирал проточную воду из ручьев, случаев холеры было мало. Болезнь свирепствовала и среди жителей Саутуорка, пивших воду из загрязненной Темзы. Итак, причина холеры была, без сомнения, связана с водой. Так родилась эпидемиология.

В 1855 году парламент наконец учредил новое Столичное управление работ, в ведение которого официально поступила вся канализационная и прочая инфраструктура столицы. Отсутствие в названии слова «Лондон» и употребление слова «работ», показывающее, что новое учреждение будет обходить стороной социальные вопросы, были уступкой провинциальным пэрам. Кроме того, парламент ввел прямые выборы приходских управлений, а мелкие периферийные приходы объединил в пятнадцать «окружных управлений».

В Столичное управление работ входили представители Сити и приходских управлений, которые, пусть не напрямую, были подотчетны плательщикам сборов. Как и те, управление было одержимо идеей экономии, и все же это был зародыш будущего столичного правительства. Игнорировать состояние столичной канализации было уже нельзя. Остряк викторианских времен Сидни Смит писал, что «тому, кто выпьет стакан лондонской воды, попадает в желудок больше живых организмов, чем существует мужчин, женщин и детей на всем земном шаре».

Диккенс писал, что, переходя мост Ватерлоо, ощущал «дуновение, от которого пухнут и голова, и желудок». И все же пришлось ждать «великого зловония» 1858 года, чтобы Столичное управление работ перешло к конкретным действиям. В тот год из-за капризов погоды Темза испускала такие миазмы, что нестерпимая вонь проникла даже в Вестминстерский дворец, обитателей которого пришлось эвакуировать. Так как, несмотря на исследования Сноу, большинство по-прежнему считало источником холеры дурной воздух, зловоние привело к панике. Видели, как Дизраэли бросился из зала заседаний комитетов, «плотно прижимая к носу платок… согнувшись вдвое и в ужасе спеша наружу». Так же вел себя и Гладстон. Было назначено расследование, установившее, что слой экскрементов на прилегающей к дворцу части берега Темзы насчитывает шесть футов (ок. 1,8 м) в толщину. В Times писали, что зловонию суждено оказаться «самым эффективным санитарным реформатором».

Столичному управлению работ было приказано взять в кредит 3 миллиона фунтов стерлингов (250 миллионов на сегодня) и немедленно приступить к работам. Теперь, когда сами члены парламента испытали такое неудобство и боялись за собственную жизнь, налоги, отягчающие лондонцев, перестали считать проблемой. В итоге началось самое крупное строительство в городе со времен Нэша. Инженер управления сэр Джозеф Базэлджет по решимости и энергии не уступал Чедвику. Он предложил проложить две выводные трубы на северном и южном берегах Темзы общей длиной 82 мили (ок. 132 км). По другим двум трубам, из Хэмпстеда и Бэлема, стоки под действием силы тяжести направлялись в болота Эссекса и Кента. Еще две трубы шли от Патни и Кенсал-Грина; в восточной их части приходилось дополнительно задействовать насосы. Насосные станции – Эбби-Миллс в районе Боу и Кросснесс на болотах Эрит – существуют поныне и представляют собой чудо тогдашней промышленной техники.

Великий проект Базэлджета потребовал прокладки 1300 миль (ок. 2092 км) туннелей и был завершен в 1885 году, обойдясь в астрономическую по тем временам сумму 4,6 миллиона фунтов. Благодаря построенной им набережной Темза значительно сузилась, из-за чего скорость ее течения выросла; во время прилива она превращалась в бурный поток, грозивший подмыть устои георгианских мостов. К тому времени водоснабжением Лондона занимались девять частных компаний, и в большую часть города поступала по трубам сравнительно чистая вода. Наконец-то Лондон мог похвастаться самым важным элементом современной городской инфраструктуры. По большей части эта канализационная сеть находится в рабочем состоянии и сегодня.