Здесь я сделал умную вещь: вышел. Посетил гальюн, поднялся на воздух, выкурил папироску рядом со сторожащим меня верзилой. Предложил папироску ему (тот мрачно отказался), почувствовал, как горячий ветер облипает спину рубашкой.

Как они трое высиживают в своей душегубке день за днем? И что они охраняют?

Сейчас узнаю, мрачно подумал я. И мне это не понравится. Хотя на самом деле…

На самом деле жизнь превратилась в полный восторг. Вот так становятся Люциферами, сказал я себе и вспомнил лицо Перепелкина, который был всемогущ.

– Вернулись. Имейте в виду, – сказал мне краснолицый от духоты Дружинин, – я сейчас буду вам рассказывать вещи, которые разглашать не имею права. Да я и сам о них немногое знаю. Но… выхода нет.

– Стоп, – сказал я. – А что вам мешает спросить разрешения в Петербурге? И будете иметь право и что угодно разглашать. Вот же телеграф… То есть я понимаю, что господа моряки не очень любят охранное отделение, а вы еще как бы прикрывали Рузскую – что она тут была главной, видимо, мало кто догадывался. Женщина! Быть не может… Да, так вот – телеграмма?

– Да не могу я это сделать! – почти выкрикнул он. – Хотя уже делаю. Телеграммы пишу. Почти прямым текстом. Любой телеграфист прочитает. А ответы – если повезет.

– А шифротелеграмма с флагмана – не пробовали?

Тут он совсем рассердился.

– Да вы просто не понимаете, что там творится, в Петербурге. Все я пробовал. Какая там эскадра, какое там золото. О нас давно забыли – верите? Баррикады на улицах – слышали?

– Опять стоп. Баррикады – побоку. Какое золото?

Дружинин встал, как подброшенный. Повернулся ко мне спиной, достал откуда-то ключ. И отомкнул наконец железную дверь сзади своего стула.

Размеры помещения мне были непонятны. Темно, иллюминатора нет. То был попросту склад. И в нем до потолка громоздились какие-то ящики.

Похоже, те самые, что бегом грузили на крейсер тогда, в Либаве, – подкатили подводу на руках к борту, и…

– Вот какое золото, – сказал мне Дружинин и снял крышку с ящика поближе. Прочие были запечатаны как положено – шнуром с сургучом. А этот, один, почему-то нет. Сорвало еще тем взрывом? Ударили при погрузке?

Золото было скучным – похожим на поленья, и оно почти не сверкало. Там были какие-то оттиски, вдавленные в металл, но читать их он не дал мне времени – быстро закрыл ящик, захлопнул и запер железную дверь, сел за стол и начал обмахиваться скучной канцелярской папкой.

– «Донской» везет кассу всей эскадры? – без особого интереса спросил я.

– Нет, касса на «Суворове», а может, на «Александре». Да не так она и велика, за уголь платят напрямую из Петербурга, что там еще… Слушайте, Немоляев…

Я слушал. И внимательно.

– Вы очеркист. И я с ума сошел, что вам сейчас все это буду рассказывать. Но если вам когда-нибудь в голову придет эту историю раскрывать! Да хоть словом! То вы, во-первых, хорошо подумайте – вы понимаете, о каком государственном секрете речь, или нет? А во-вторых, вы тогда про Бога вспомните, ладно?

– Я здесь не для того, чтобы щекотать читающей публике нервы на бульваре. У человека бывает и самоуважение, знаете ли. Так что за секрет и зачем золото?

– А я не знаю! – шепотом выкрикнул Дружинин. – Мне не положено. Но слышал и догадываюсь. Императрицу знаете?

Еще этого не хватало.

– Да не нашу. Китайскую императрицу. Старуху. Тсы… – попытался выговорить он. – Ее как-то Рузская назвала Цыськой, ласково этак. Немоляев, скажите мне: за что мы воюем на Дальнем Востоке? Кто на их стороне, кто на нашей?

А это был хороший вопрос. То, что на самом деле мы меряемся заочно силами с непобедимой британской державой, в эскадре видит каждый своими глазами. А вот кто за нас, кроме напуганных французов и еще немцев, у которых свой интерес… чтобы на Балтике нас не было, а они были…

– Наши концессии в Китае – а такие, как вы, очеркисты хоть раз писали, что китайцы нами недовольны? Пусть самые оппозиционные очеркисты? Бунты и баррикады – это у нас. А в Маньчжурии этой, в Порт-Артуре и прочее – хоть бы один дурацкий бунт против русских. А если я вам скажу, что они, просто вообще китайцы, в нас верят и на нас надеются, потому что иначе их сожрут японцы?

А вот это была хорошая мысль. И я немедленно начал обдумывать новый очерк, вот только попасть на китайскую землю мне явно уже не было суждено.

Да и вообще, куда я теперь плыву? Сойти на берег, в очередной раз подумал я. Уведомить Лебедева и с благодарностью проститься. Редактор огорчится, но не сильно, потому что писать очерки из Владивостока у нас есть кому. А если эскадра пойдет обратно вокруг Африки, потом к Испании и домой на Балтику… а это возможно и разумно… тогда о чем мне писать? Снова о том же?

Я перевел взгляд на абсолютно несчастного инженера Дружинина и понял, что на берег не сойду. Поздно.

– Стоп и еще раз стоп. Если Китай так хочет нашей победы, то что бы ему не послать миллион солдат нам на помощь? Это же их страну сожрут, как вы выразились.

– А вы наш штурм Пекина пять лет назад вспомнили бы, – ядовито высказался Дружинин. – Я-то еще мальчиком был, только сейчас узнал, в чем там было дело. Та самая Цыська тогда заигралась со своими бунтовщиками, захватившими Пекин. Подружиться с ними решила, а куда ей было деваться, с другой стороны. Объявила войну всем иностранцам. Окружила все посольские миссии. Ну, мы и пришли всех усмирять, с англичанами, с кем там еще… Мой дядя до сих пор вспоминает, как мы тогда ее дворец пограбили. Он там был. Не ранен даже. Статуэтку привез, ценную, наверное. Не-ет, тут надо проявить к старухе уважение. Как же иначе.

– Сколько же здесь золота? – поинтересовался я.

– Не знаю, – отрезал он. – Хотя подкуп целой страны – это не просто немало. Но знаю, что должен сдать его – теперь это буду я, хотя распоряжения все нет – сдать его там, где скажут. Во Владивостоке, видимо. А там решат, везти его в когтистые лапы ее императорского или себе оставить, раз уж все так плохо. Но знаю, что наших солдатских жизней это сберегло бы немало, если и правда придет миллион китайцев. Да только поздно…

Он остановился передохнуть и посмотрел на меня абсолютно детским взглядом:

– А я ведь наблюдал за вами, когда вы на золото смотрели. Будто на кучу угля какого-то. А ведь это наше золото и наши солдаты. Не пустяк. Но если человек от золота ума не решается сразу, то…

Тут мы замолчали. И я протянул Дружинину руку – а его рука оказалась сухой и жесткой.

У меня снова есть друг.

Потом я осмотрел его каюту, увидел складную койку, а рядом какой-то аккуратно скатанный тюк. Он что, здесь и живет? Да без сомнения, вон и новенький засов приделан к двери изнутри. Ночная вахта – его, а днем чередуются вот эти двое.

Он, значит, получается у нас дракон, раз сторожит золото.

– А вот теперь – не просто стоп, а стоп и стоп, – сказал я. – Опять не получается. Люцифер… а он-то тут зачем? И что он хотел сделать – взорвать корабль? Но ведь его нет, этого Люцифера. Золото плывет домой. С ним все хорошо. Дружинин, я так чувствую, что опять вы не все мне сказали. Говорите уж.

– Вот если ваша голова и дальше будет работать так хорошо, – вздохнул он, – тогда все у нас получится. Нет, не взрывать он его хотел. Зачем же золото взрывать?

– Налет в Дакаре! – вспомнил я. – Просто налет! Так они там кто – бомбисты или воры?

Дружинин радостно усмехнулся:

– А вот я с того самого взрыва на Обводном все размышляю: кто они, что за люди. Так вот, Немоляев, они, конечно, убийцы. Но ведь борьба за народ – дело такое. Денег требует. Знаете, сколько людей в этой боевой группе – всего-то человек тридцать. Но ведь им всем надо что-то кушать, ездить без препятствий по всему миру, да и динамит изготовить – дело не бесплатное. И они начали еще и грабить. По всей России. А тут – золото, понимаете ли.

– Хорошо, теперь понятно – хотели взорвать охрану еще в Либаве, растащить груз… стоп, а вы тогда знали, что готовится. Я же помню – вдруг набежала толпа народа, подводу потащили на руках. Ваших, очевидно. Вы знали.

– И они снова попытались. В Дакаре – еще бы минута, и все бы у них получилось, представьте. Но мы знали…

– Что-что, вы и это знали?

– Сейчас все скажу… Но потом случилось что-то странное.

– Они придумали что-то после Дакара? Когда успели?

– А дурацкое дело нехитрое. Ну как же быстро вы, Немоляев, все это соображаете. Так вот, за три-то с лишним месяца можно же было им что-то еще придумать. И придумали. И телеграммами обменялись.

– И еще раз – а вы все знали… И телеграммы прочитали.

– Сейчас, потерпите. Если не удается стащить несколько ящиков золота с пристани и потом с корабля – что можно сделать?

– У них было три месяца на размышления, а вы от меня хотите – сразу…

– Да уж ладно. Так вот, а можно и весь корабль стащить. Долго ли умеючи.

Я постарался сдержать восторг. Молодец, Илья Перепелкин. Вот они, загадочные прокламации – теперь все сходится. Взбунтовать команду и угнать крейсер в нейтральный порт – просто, не так ли. И там его оставить, с несчастными матросами, увозя золото.

– А догадайтесь, что бы тогда было с офицерами, – погасил мой энтузиазм Дружинин. – С вами – не знаю. Со мной – знаю что. Хотя, может, хоть в шлюпку бы посадили, пусть и в океане. Воды бы дали.

– Так, – сказал я и встал: когда устает мозг, надо хорошенько подвигать руками и ногами. – Так, ну вот теперь уже осталось сказать немного, верно? Потому что…

– Потому что – стоп, и только потом полный вперед, да, Немоляев?

– Абсолютный стоп. Потому что заговор вы раскрыли. Интересно, как. Ну не вы лично, но Рузская точно. Но давайте повторим: вы знали заранее, что в Либаве, а потом в Дакаре будет налет. Вы знали, что боевая группа начала планировать бунт на крейсере с целью увести его в нейтральный порт, а по пути ограбить. Слушайте, да вы все знали, кроме одного – который тут Люцифер. Потому что сами господа эсеры о таком только слышали, и только его кличку. А все это вместе означает… это означает…

Он смотрел на меня, уже не скрывая удивленной радости.

– Быстро же вы думаете, Немоляев. Да, там, в Петербурге, в общем-то многое знают об этой боевой группе. Да, там у нас, видимо, есть свой человек.

– А что же взрывы-то, да еще убийство великого князя…

– Зато вы не знаете, сколько взрывов не произошло. А эта история… с великим князем… да не знаю я, что пошло не так. Не знал бы, даже если бы был в Петербурге. Это такие секреты, не хуже чем конспирация боевой группы… Но тут-то, с крейсером, все шло хорошо, Рузская получала телеграммы, они ей как-то помогали. Она знала в общих чертах, как и где, в каком порту готовятся к приему бунтующего крейсера, кто это делает – не один же Перепелкин все замышлял. Это много людей, а тут еще расстояния. И – вы правы, вот тут стоп. Люцифера нет, и бунт замер. Уже две недели как. Остается довезти груз до Владивостока, и только. Да?

– И что-то произошло. Да не тяните же.

Тут Дружинин выдвинул ящик стола и вытянул оттуда прокламацию.

«Товарищ, верь и жди. Час настанет, “Донской” уйдет в то самое плавание. А когда настанет – будь стойким и упорным».

– Та-ак, – с энтузиазмом сказал я. – И не придерешься, ведь не знаешь, о чем речь, – и не поймешь ничего. Печатали явно не в Петербурге.

– На «Суворове», – подтвердил он. – Печатали позавчера. Эта бумажка застряла среди валиков машины. Прочие где-то здесь. Не «Суворов» же уйдет в плавание, печатались для «Донского». Следов – никаких. Подозреваемых – нет. Матросы и офицеры всех кораблей общаются на берегу, катера между кораблями так и мелькают. Мог кто угодно…

– И это опять не всё…

– Не всё. Я побежал на суворовский телеграф. И мне сегодня ответили – быстро. Сведения мои не подтверждаются. Подтверждаются же сведения предыдущие. То есть – об отмене боевой группой всей прежней операции. Я – незрелый паникер. И вот мне некуда больше телеграфировать и нечего ждать. А тогда кто это делает? Кто готовится и к чему?

Вот теперь все стало ясно. Кроме как на меня, у него надежд и правда не было.

Думал я недолго.

– Так, есть у меня мысли. Очеркист ходит по всему кораблю и задает вопросы, это нормально. Далее – я могу в будущем просить вас направить запрос в Петербург. Но давайте так: я не всегда буду объяснять, почему и что. Уж если доверяете, то подоверяйте еще немножко. Еще: мы можем ошибаться, и на самом деле ничего не происходит. Еще: Люцифер – это я.

– Ради бога, Немоляев, что за шутки.

– Нет-нет, допускать такую возможность вам всегда надо и не расслабляться. Даже Рузская могла ошибаться. Но я о другом. Если мне вдруг надо будет передать вам записку или что-то, то – раз эти люди конспирируются, то давайте и мы станем такими же. Я им покажу Люцифера… Хорошо, хватит мне одной буквы «Л».

– Так, а я тогда…

– А вы бы могли быть Драконом, раз уж сидите на золоте, или просто «Д», но ведь тогда все как-то будет чересчур ясно – Дмитрий Дмитриевич Дружинин, три «Д», а тут еще четвертая. Что ж, пусть будет «Ч» – то есть четыре.

Он терпеливо вздохнул. Но было видно, что вообще-то ему стало легче.

Сразу скажу: идея с псевдонимами и прочими позывными нам с Дружининым не пригодилась. Мы не обменивались с ним шифровками, а свободно общались до самой его гибели.