Из открытого окна в столовой доносится пение птиц. Еще сосем недавно это наполнило бы меня радостью и скрасило ужин. Теперь меня ничего не радует. Любой отзвук внешнего мира — для меня просто белый шум.

Нина открывает пластиковые контейнеры. Из-под крышек идет пар, и комната наполняется запахом еды. Меня тошнит. Я узнала пакет из закусочной — раньше мы с Алистером часто покупали там ужин навынос. После его смерти я ни разу ничего у них не заказала, не желая бередить воспоминания. Если б я могла вернуться назад, то избавилась бы от тела как-нибудь иначе, чтобы мы с Ниной могли уехать из этого проклятого дома и начать все сначала. Увы, я этого не сделала. И это не единственная моя ошибка.

— Кушай на здоровье, — говорит Нина.

Я игнорирую рис и говядину в соусе из черных бобов и беру два треугольных тоста с креветками. Совсем не хочется есть, но в животе клокочет, как в канализации. Надо как-то унять это.

Хотя на мне четыре слоя одежды, я все равно мерзну. Погода изменилась, и Нина стала оставлять отопление включенным даже днем. Однако из-за того, что я сильно сбросила вес, у меня не осталось жировых запасов, которые могли бы защитить меня от холода. Бо́льшую часть дня я лежу в кровати под теплым одеялом и тупо пялюсь в экран телевизора. Звук не включаю: меня совершенно не интересует, что происходит в мире. За жизнью соседей тоже уже не слежу, как и за временем. Какая разница, утро сейчас или день; ждать мне нечего. О том, что пришла осень, я поняла по облетающим листьям; о Хэллоуине — по слоняющейся по улице молодежи в жутких костюмах. Когда горизонт раскрасился фейерверками, стало очевидно, что наступила ночь Гая Фокса. Скоро буду смотреть, как дети поют святочные гимны, не слыша их, и встречать третье Рождество в одиночестве и взаперти. Единственное, что меня утешает, — четвертого я не увижу.

Расстановка сил между мной и Ниной изменилась, и хотя она по-прежнему может контролировать мою жизнь и свободу — когда спускаюсь вниз, когда принимаю ванну, что ем, — управлять моей судьбой ей уже не под силу. А судьба моя — скоро умереть. Опухоль разрослась и распространились на лимфатические узлы в паху и подмышках. Постоянно мучают боли. Даже вдохнуть глубоко не могу, потому что сводит легкие. Постоянные недомогания истощают, сознание то и дело путается. Прикованная нога покрыта гнойниками. Донимает постоянный кашель. Одно утешает — когда я умру, Нине больше некого будет мучить.

Мне часто снится Дилан. Во сне я пытаюсь спасти его от Нины. И всякий раз терплю поражение. Он появляется у двери моей спальни, я пытаюсь крикнуть ему «Беги!», однако невидимые руки сжимают мое горло. Он старается прочесть по губам, но к тому времени, когда понимает, о чем я хочу предупредить, уже поздно. Нина подкрадывается к нему со спины, накидывает цепь на шею и тащит вниз по лестнице. Меня преследует ее взгляд, полный темной, дьявольской злобы и совершенно осмысленный. Она точно знает, что делает. Просыпаясь, я чувствую такую острую, невыносимую тоску от потери внука, словно сама растила и воспитывала его все эти годы.

Нина поднимается и включает проигрыватель. Раздаются вступительные аккорды песни «Ring Ring» группы ABBA.

— Давно не слушали, да?

Я не отвечаю. Думаю, она не заметила, что я вообще не сказала ей сегодня ни слова. Как ни в чем не бывало, она описывает свой день, рассказывает о новых поступлениях в библиотеку и хвастается, какие книги собирается принести домой в ближайшие недели. Мне все равно. Я давно перестала читать.

Нина залезает в карман и вытаскивает две таблетки обезболивающего.

— Ты совсем ничего не съела. А это не пьют натощак.

Не ей рассказывать об этом. На прошлой неделе я не притронулась к ужину, несмотря на все угрозы, и таблеток не получила, а потом всю ночь мучилась от изматывающей боли. Сегодня меня начало крутить еще до того, как я спустилась к столу, — значит, к вечеру состояние ухудшится. Нехотя начинаю есть.

— Так-то лучше, — Нина, кивая, пододвигает ко мне таблетки.

Мне хочется обругать ее последними словами, но я сдерживаюсь и глотаю свой гнев вместе с лекарством.

После смерти Дилана прошло несколько месяцев; Нина ни разу не упомянула его имя во время наших ужинов. Через два дня после того чудовищного вечера, когда она наконец принесла мне поднос с едой, я распахнула дверь у нее перед носом и потребовала рассказать, что она сделала с телом.

— С чьим телом? — безучастно ответила Нина.

— Дилана! Твоего сына!

— Мэгги, о чем ты? Детей у меня нет и уже никогда не будет — благодаря тебе. Забыла?

Я впилась в нее взглядом, выискивая в выражении лица признаки лжи. Но их не было. Похоже, она не притворялась. Напротив, искренне не понимала, о чем я, черт возьми, говорю. Словно воспоминания о Дилане целиком и полностью стерлись из ее сознания. Последний припадок, видимо, оказался сильнее предыдущих и унес с собой целый пласт памяти. Я решила, что не стоит бороться за его возвращение. Неизвестно, как поведет себя Нина, если вскрыть в ее мозгу комнату, где спрятаны воспоминания о сыне. Какие демоны выйдут на свободу, если она поймет, что убила его? Вспомнит ли, что точно так же расправилась со своим отцом и Салли Энн Митчелл? И, самое главное, хочу ли я оказаться один на один в ловушке с человеком, который понял про себя такое?

— Я устала и запуталась. Извини, — ответила я.

В тот вечер я отказалась спускаться к ужину, поэтому Нина принесла его мне наверх. Ковыряя очередное малосъедобное рагу, я думала о внуке и о том, что теперь уже никогда не узнаю, как он прожил свою недолгую жизнь. Надеюсь, она была счастливой и наполненной любовью…

За прошедшие месяцы меня не раз одолевали сомнения: а вдруг Нина права и у меня действительно деменция? И заперта я не в комнате, а в тюрьме собственного разума, поэтому ни одна попытка побега и не увенчалась успехом. Может, я живу в доме престарелых, и она не моя дочь, а просто сиделка, и ей поручено ухаживать за мной? Возможно, смерть Дилана — тоже плод моего больного воображения, и самого Дилана никогда не существовало? Или я проигрываю в памяти отношения с собственной матерью, воспроизводя ее роль? Или Нина держит меня в цепях, потому что у нее нет другого выбора, поскольку я представляю опасность для себя и других? Я наносила ей удары, пыталась сбежать, но так и осталась здесь. Может, у меня психоз, и это я больная извращенка, а не она?

Ответов у меня нет. Я уверена лишь в том, что внутри моего тела поселилась болезнь и жрет его изнутри. Рак медленно разрастается, подчиняет меня себе и проникает во все укромные уголки. Скоро доберется до мозга, и я перестану существовать. Не могу дождаться этого момента — ведь тогда я действительно сбегу от дочери. Только тогда мы по-настоящему разделимся и сможем быть самими собой. Только тогда я буду счастлива. И свободна от нее.

— Чуть не забыла — я кое-что для тебя приготовила, — вдруг заявляет Нина, прерывая мои размышления. Показывает кекс на тарелке, из которого торчит свеча в форме числа три. Вытаскивает из кармана коробок спичек и зажигает фитиль. — С годовщиной!

Не знаю, какой она ждет реакции. Я продолжаю молчать.

— Время летит… Извини, не успела приготовить торт. В следующем году обещаю устроить настоящий праздник. Загадай желание и задуй свечу.

Делаю как велено: выдыхаю воздух и загадываю желание. И у меня такое чувство, что сбыться ему суждено очень скоро.