Он снова явился. Когда я его замечаю, у меня заходится сердце.

Кто он и чем занимается, мне неизвестно. Но этот тип уже в третий раз приехал сюда на своей белой машине и смотрит на мой дом. Сегодня решился подойти ближе. Медленно отошел от машины и двигается по тропинке к дому. Вытягиваю шею, чтобы лучше его рассмотреть, но чертовы ставни закрывают весь обзор. Подтаскиваю пуф и взбираюсь на него, чтобы хоть что-нибудь разглядеть. Судя по тени, он заглядывает внутрь через окно гостиной, а я слежу за ним сверху. Если это грабитель, то явно непрофессионал — ведет себя слишком глупо. Может, полицейский в штатском или частный детектив? Вдруг кто-то из моих знакомых усомнился в Нининых словах о том, что я сейчас живу с сестрой на побережье? Может, они скучают по мне?

В поле зрения появляется кто-то еще. Элси! Единственная, кто по старой доброй традиции приглядывает за соседями и контролирует всю округу (естественно, кроме меня, но я не в счет). Она ковыляет к нему на своих ходунках и что-то говорит, а потом грозит мобильным телефоном. Незнакомец поспешно отступает к машине. Я понимаю, что Элси действует из лучших побуждений, но если он планировал пробраться в дом, то у меня мог бы появиться шанс на спасение. А теперь он пропал.

Когда белая машина отъезжает, а Элси возвращается к себе, я снова осматриваю улицу, в частности дом напротив. Семья, которая там поселилась, мне незнакома: они переехали через несколько месяцев после того, как я попала в заключение. У них двое детей, мальчик и девочка; обоим, скорее всего, меньше десяти лет. Отец — крайне несимпатичный пухлый мужчина, руки снизу доверху заколоты татуировками. Судя по тому, как он откидывает плечи при ходьбе, крайне самоуверенный и нахальный тип. Лицо его жены я не могу как следует рассмотреть; мне почему-то кажется, что у нее резкие угловатые черты и внешне она столь же неприятна, как и ее супруг. Кстати, я никогда не видела, чтобы их дети играли на улице, как Нина, когда была маленькой. Подозреваю, они не очень хорошие родители.

Я вижу их обоих вместе с дочкой в спальне наверху. Горит свет. С потолка свисает голая лампочка, даже без абажура. В комнате идет ремонт. Стекло забрызгано побелкой, что затрудняет обзор с улицы. Однако с высоты все видно через верхнюю створку, которую они даже не потрудились занавесить.

Мое внимание привлекает жена: она агрессивно тычет пальцем в девчушку, потом наклоняется к ней и что-то кричит прямо в лицо. Обзор на несколько мгновений заслоняет муж, выходящий из комнаты, а потом я вижу, как малышка отлетает к стене и падает на пол, пропадая из вида. Похоже, мать только что сильно ее ударила.

— Нет! — кричу я и сжимаю кулаки.

Рот матери снова разевается, словно она продолжает кричать на бедняжку. В следующую секунду она поворачивается и уходит, захлопнув за собой дверь. Малышка, к моему облегчению, поднимается с пола. Трет глаза и ту часть головы, которой ушиблась. Подбегает к двери, пытается ее открыть… Ничего не получается. Дергает снова и снова, а потом отходит. Сердце обливается кровью, когда она пропадает из виду.

Через минуту она показывается у окна и стирает побелку, которая закрывает ей обзор. Мне жалко ее. Я представляю, какой одинокой она, должно быть, сейчас себя чувствует. Ей не с кем разделить свою боль. Хочется дать ей знак, что я здесь и что мне не все равно.

И тут меня осеняет.

Я хватаю прикроватную лампу, подтягиваю к себе кабель и начинаю быстро включать и выключать свет в слабой надежде, что всполохи привлекут ее внимание. Я уже много раз пробовала раньше проделывать этот фокус, но никто никогда не замечал моих сигналов, даже Элси, и тем более при дневном свете. Наверное, ставни блокируют свет при взгляде снизу вверх.

«Давай, давай», — повторяю я с тревогой.

И тут раздается резкий хлопок — перегорела лампочка.

Извергая ругательства, я в лихорадке хватаюсь за нее. И тут же отдергиваю обожженную руку. Бросаю лампу на кровать и беру вторую, но ее провод не дотягивается до окна. Выдергиваю провод из розетки и с раздражением обнаруживаю, что он застрял за тумбочкой. Рывком отодвигаю мебель, теряю равновесие, цепляюсь ногой за цепь и валюсь лицом на кровать.

Немедленно вскакиваю, вставляю лампу в ближнюю розетку и начинаю заново. Проходит не меньше пятнадцати минут, прежде чем девочка, наконец, поворачивается и смотрит в мою сторону, прижимаясь лицом к стеклу. Даже если она не может разглядеть меня за ставнями, все равно поймет, что здесь кто-то есть. Через несколько мгновений она прикладывает ладонь к окну, словно в знак приветствия.

Меня переполняют эмоции. Это первый человек за два года, кроме Нины, с которым мне удалось пообщаться. Наконец-то хоть кто-то за пределами этого дома будет знать, что я существую! Я с трудом сдерживаю слезы.

Малышка водит ладонью из стороны в сторону, будто машет. А потом скрывается из виду, и в ее комнате становится немного темнее. Прищуриваюсь, чтобы рассмотреть, что происходит, но тут она начинает включать и выключать свет, как я, а затем возвращается к окну, и я проделываю то же самое со своей лампой. Теперь я практически рыдаю.

Дверь в ее комнату распахивается, и на пороге вырастает мать, видимо, недовольная, что ее наказанная дочь играет со светом. Она хватает малышку за руку, свет гаснет, и я больше ничего не вижу.

Даю себе слово, что помогу этому ребенку, чего бы мне это ни стоило. И, возможно, она тоже сможет мне помочь. Потому что одна я не справлюсь.