Я открываю дверь, чтобы пригласить Мэгги на ужин, и тут же понимаю: что-то неладно. Она смотрит на меня как испуганный кролик, ослепленный светом фар. Значит, опять взялась за старое. Как не вовремя: у меня сегодня планы на вечер… Теперь придется забыть о них, пока не выясню, что она натворила.

— Привет, — начинаю я нарочито спокойно и внимательно осматриваю комнату.

Если не считать инцидента со штопором, Мэгги давно не предпринимала попыток к бегству, и я уже начала задумываться: а не сломалась ли она. Это одновременно и радовало меня, поскольку говорило о моей победе, и тревожило, потому что мне нужно было, чтобы она хотела на свободу и мечтала о мире за окном. Как только Мэгги смирится, заключение перестанет быть наказанием. Я не в восторге, когда в меня вонзают вилку или запускают тарелкой в голову, но вспышки насилия показывают, что она еще борется. А значит, ей больно. Мне нужно, чтобы ей было больно, чтобы она раскаялась.

— Всё в порядке? — спрашиваю я.

— Да, спасибо, — откликается она поспешно.

Решаю помучить ее добротой.

— Как голова? По-прежнему болит? Принести еще аспирина?

— Нет, все прошло.

— Тебе нужно подышать свежим воздухом. Давай попробуем выйти в сад на несколько минут.

— Я в порядке. Просто хочу немного полежать.

Конечно, что-то явно не так. В прошлом году она умоляла вывести ее на улицу хотя бы на пять минут, а теперь сама отказывается…

— Хорошо, — отвечаю я и осторожно подхожу к ней, словно ожидая, что, как в мультиках, мне на голову с потолка упадет наковальня.

Мэгги поворачивается спиной, я наклоняюсь, чтобы перестегнуть цепь. Ее нога слегка дрожит, но я не тороплюсь делать выводы: может, просто затекла. Я вставляю ключ… не входит. Хмурюсь и пробую снова. Не получается. Теперь все понятно. Мэгги не в первый раз пытается взломать замок; прежде она использовала косточку от бюстгальтера и половинку пинцета. Похоже, старуха не собирается отчаиваться, что не может не вызывать уважения.

— Чем орудовала? — спрашиваю я.

— Шпилькой для волос, — отвечает она быстро и без колебаний.

— Где взяла?

— Нашла на полу в столовой, между ковром и плинтусом.

— Где обломки?

Мэгги поднимает простыню и протягивает мне покореженный кусок металла.

— Хорошо, — говорю я спокойно. — Подожди, сейчас принесу папин ящик с инструментами.

Оставляю ее одну и не спеша иду в подвал за болторезом. Она понимает, что ей это с рук не сойдет, так что пусть помучается. Прежде чем войти в спальню, я задерживаюсь у двери на несколько мгновений, наслаждаясь моментом.

Замок очень прочный, приходится помучиться, чтобы его срезать, но в конце концов он с лязгом падает на половицы. Увлекшись работой, я теряю бдительность, чем немедленно пользуется Мэгги: она поднимает ногу и пинает меня, так что металлическая скоба на ее лодыжке попадает мне прямо в скулу. Я кричу от боли и валюсь на пол, а когда прихожу в себя, вижу, что Мэгги пытается сбежать с прытью, которой сложно ожидать от женщины ее возраста. Прежде чем я успеваю подняться, она выскакивает из комнаты и слетает с лестницы. Я остаюсь наверху и наблюдаю, как она дергает дверь, отделяющую второй этаж от первого. К счастью, я не забыла ее запереть. Мэгги бьется как одержимая, а я стою и потираю ушибленную щеку. Чувствую вкус крови и пробегаю языком по зубам. Похоже, один треснул.

Внезапно Мэгги начинает звать на помощь. Никогда ее такой не видела. Она отдирает коробки из-под яиц со стен и двери и бросает их на пол; по щекам текут слезы. Похоже, плана у нее не было, она просто решила воспользоваться подвернувшейся ситуацией и теперь паникует, понимая, какие грозят последствия. Да, она дорого заплатит. Медленно, шаг за шагом, я спускаюсь по лестнице.

Мэгги поворачивается спиной к двери, одной рукой закрывая лицо, а другой пытаясь остановить меня… Конечно, безрезультатно. Я заламываю ей локоть и веду наверх. Меня удивляет, насколько тонкой кажется ее кожа.

Заталкиваю ее в ванную, она сопротивляется и в какой-то момент падает. Пытается выставить руки, чтобы смягчить удар, однако не успевает и валится со всего маху спиной на краны. Раздается глухой удар. На мгновение мы обе замираем в напряженном ожидании. Неужели конец? Нет, Мэгги в сознании, и даже крови нет.

Трясущимися руками она хватается за край ванны, чтобы подняться, и не успеваю я прийти в себя, как мне в голову летит бутылка с пеной. И снова в ту же щеку. Лицо пронзает ужасная боль, а треснувший зуб окончательно ломается. Я сплевываю его в руку.

И тут от гнева и адреналина у меня словно срывает все предохранители. Я хватаю Мэгги и заталкиваю ее обратно в ванную, больше уже не обращая внимания на звуки глухих ударов.

— Думаешь, это меня остановит? — слышу я свой крик.

Слова слетают с моих губ вместе со слюной и кровью. Я больше не контролирую себя и бью ее наотмашь по голове кулаками — чем больнее, тем лучше. Когда хватаю с полки бутылку с отбеливателем и откручиваю колпачок, Мэгги руками закрывает лицо.

— Ты сама меня вынуждаешь! — рявкаю я. — Ты заставила меня поверить в то, что я недостойна любви и заслужила все, что случилось. Но ты ошибаешься!

— Пожалуйста, Нина, нет, — умоляет она, делая жалкие попытки выбраться. Железная скоба на лодыжке скребется о дно.

— Зачем ты снова это делаешь? — кричу я, поднимая бутыль повыше. Одно неловкое движение, и отбеливатель польется ей на голову. — Почему ты все время пытаешься меня бросить?

— Мне очень жаль, — хнычет она. — Извини, этого больше не повторится. Я навсегда останусь с тобой. Обещаю.

Перед глазами повисает черно-красное марево. Я боюсь, что вот-вот потеряю сознание. Мэгги вся в крови. Ее так много, что она даже переливается через край. Должно быть, второй удар не прошел бесследно. Но как она натекла так быстро? В панике оглядываюсь по сторонам и вижу, что и весь пол залит кровью, и стены измазаны ею. Полотенца и коврик — все пропитано красным. В недоумении оглядываюсь на Мэгги и замечаю у нее в руке нож. Но, черт возьми, откуда?.. Я отшатываюсь к стене. Пытаюсь осознать, что происходит, однако тело начинает дрожать, как в припадке.

Изо всей силы сжимаю веки, словно стараюсь загнать их поглубже в череп, а когда открываю их, кровь исчезает. Как и нож. Мэгги, скорчившись в ванне, умоляет меня не обливать ее отбеливателем. Я выпускаю бутылку из рук, она падает на пол, содержимое растекается по полу и впитывается в коврик.

Мы смотрим друг на друга, дышим часто и сбивчиво. Наши сердца бьются так громко, что явственно слышен их лихорадочный стук. Я вдруг осознаю, что тоже плачу. Почему? На мгновение я снова вижу в Мэгги свою маму, которая всю жизнь, каждый день говорила мне о своей любви — пока я не заперла ее в спальне. И на один краткий миг понимаю, как сильно скучаю…

Подхожу к ней, и сейчас она не отшатывается. Видит, что я очнулась от морока, и протягивает мне руку. Я помогаю ей перекинуть ногу через край ванны и встать.

Мэгги держит меня за руку, пока мы медленно идем в спальню.

— Ужин будет через полчаса, — тихо говорю я и наклоняюсь, чтобы пристегнуть длинную цепь к скобе на щиколотке. — Принесу тебе обезболивающее.