Понятие о нравственности, нравственном законе присуще всем народам во все времена их существования. Более того, как в физической природе господствует всеобщий и неизменный закон, производящий повсюду порядок и красоту, так и в мире духовном, и в частности в области человеческой жизни, господствует такой же всеобщий и неизменный закон, устанавливающий повсюду порядок и производящий благо. Оба закона имеют основание в святой, всемогущей и благой воле Бога. Но если в физической природе закон осуществляется с необходимостью, то в человеческой жизни он исполняется свободно. Там принужденность и неизбежность, а здесь обязательство (т. е. повеление без принуждения). Свободное или добровольное исполнение обязательств, налагаемых на нас законом или волей Бога, как Творца и как Искупителя нашего, называется нравственностью или нравственной жизнью, точнее – христианской нравственностью.

От добровольного исполнения нравственного закона зависит личное или высшее достоинство человека – лучшее его украшение. Ни высокий ум, ни блестящий художественный талант, ни житейское благоразумие, ни, тем более, физическая сила не в состоянии исправить недостаток человека при отсутствии в нем доброй нравственности. И только доброе направление воли сообщает истинное значение и достоинство остальным способностям (уму, эстетическому таланту и т. д.), а также человеческим произведениям в мире (науке, искусствам, промышленности и т. д.).

Потому-то внимание к религиозно-нравственному учению и жизнь по нему Господь Спаситель назвал единым на потребу (Лк. 10, 42). И апостол Павел пишет: «Если я говорю языками человеческими и ангельскими и если имею дар пророчества и имею всякое познание и всю веру, а любви не имею, – то я ничто» (1 Кор. 13, 1–2). Он же заповедует христианским женщинам украшать себя «не плетением волос, не золотом, не жемчугом, не многоценными одеждами, но добрыми делами» (1 Тим. 2, 9—10). Это, однако, не значит, что христианину непозволительны внешние украшения, а означает лишь, что не надо полагать своего достоинства в этих украшениях, что истинное украшение человека – это его добродетели. Поэтому же со всеми своими познаниями в разных отраслях, с различными житейскими делами христианин должен связывать нравственные цели, всегда иметь в виду нравственное значение и все направлять к достижению этого назначения.

В то же время добрая нравственная жизнь доставляет человеку высшее благо или, что то же, истинное счастье. Идея блага неразрывно связана с идеей нравственности. Благо вообще есть соответствие предмета или существа своему назначению или своей цели. Если, например, Бог, обозревши мир после его сотворения, признал его «благим», то это означает, что все было на своем месте и все соответствовало своему назначению. Так как в человеческой природе есть много различных сторон (телесная, или физическая; житейская, или общественная; умственная, или интеллектуальная; эстетическая и т. д.), то для него существует много различных благ и возможны различные виды счастья. Благо для него – пища и питье, утоляющие его голод, благо для него – промышленность и торговля для удовлетворения житейских потребностей, благо – общество, как возможность общения с подобными себе, благо – наука и искусство, удовлетворяющие стремление к истине и красоте. И есть немало людей, расположенных довольствоваться счастьем, доставляемым главным образом этими видами благ. Даже лучшие из нас иной раз останавливаются на каком-либо из названных видов благ, как будто оно есть конечная или главная цель нашей жизни. Не случалось ли нам иной раз есть и пить не так, как заповедует апостол Павел, говоря: «Едите ли, пьете ли, или иное что делаете, все делайте в славу Божию» (1 Кор. 10, 31), – садимся за стол, не перекрестившись и не помолившись и забыв, что «человек ест для того, чтобы жить, а не живет для того, чтобы есть», и потому пресыщаемся. Или погружаемся в коммерческие дела иногда настолько, что на интересы духовные и высшие не остается ни времени, ни охоты, ни сил. Успех в делах считаем своим высшим счастьем. Случается также, что в сообществе или союзе с подобными себе (например, в браке, в дружбе) мы останавливаемся, как на самом высшем для человека счастье? А тем более науку и искусство мы ценим много выше их достоинства, к образованию стремимся ревностнее, чем к воспитанию в себе добросовестности и благочестия. Между тем есть у человека высшее благо, в котором заключено и высшее счастье для него. Это высшее благо и высшее счастье состоят в общении с Богом, что достигается добродетельной жизнью. Благоугождая Богу, человек находится в состоянии богосыновства и принадлежит к Царству Божию; а в этом-то и состоит высшее назначение или цель каждого человека и самое основное его благо. В Священном Писании это благо представляется под образом многоценного бисера, ради приобретения которого купец продал все, что имел (Мф. 13, 46). Счастье, доставляемое человеку этим благом, есть, конечно, внутреннее, духовное, невидимое; Царство Небесное есть «правда и мир и радость о Духе Святом» (Рим. 14, 17). За гробом и особенно с окончанием земного века, после Второго пришествия Христова, высшее благо осуществится для благочестивых христиан во всей полноте и откроется видимым образом. Тогда будет достигнута ими полная святость и полное блаженство. В соединении святости и блаженства состоит высшее благо. Псалмопевец говорит: «Я в славе Твоей… буду насыщаться образом Твоим» (Пс. 16, 15). А апостол Павел говорит: «А теперь готовится мне венец правды, который даст мне Господь, праведный Судия, в день оный; и не только мне, но и всем возлюбившим явление Его» (2 Тим. 4, 8).

Но мы имеем неложное свидетельство Священного Писания, подтверждаемое и опытом, что людям благочестивым и исполняющим заповеди Божии все благопоспешествует по Божию благоволению и в земной жизни, и во временных предприятиях, и в делах. Господь Спаситель сказал: «Ищете прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам», – все, потребное для жизни (Мф. 6, 33). И по слову Апостола Павла: «Благочестие на все полезно, имея обетование жизни настоящей и будущей» (1 Тим. 4, 8). Наблюдая человеческую жизнь, можно сказать вместе с царем Давидом: «Я был молод и состарился, и не видал праведника оставленным и потомков его просящими хлеба» (Пс. 36, 25).

Надо заметить, что в человеке, как в существе, происшедшем от Бога, есть сильное желание нравственного блага и невольное влечение к нему. Еще языческий философ Платон изображал томление человека об этом благе, как узника о свободе, как странника о своем отечестве. В священных книгах, особенно в псалмах Давида, часто выражается воздыхание души человека и его стремление к высшему благу: «Как лань желает к потокам воды, так желает душа моя к Тебе, Боже. Жаждет душа моя к Богу крепкому, живому: когда приду и явлюсь перед лицо Божие!» (Пс. 41, 2–3). И апостол Павел выражал желание разрешиться и быть со Христом, т. е. достигнуть за гробом высшего блага (Фил. 1, 23). Та же мысль высказана им в словах: «Не имеем здесь постоянного града, но ищем будущего (Евр. 13, 14). Наша жизнь есть на небесах» (Фил. 3, 20).

Таким образом, к указанным выше двум сторонам в понятии о нравственности, к ее закону, содержащему норму жизни для человека и к свободному исполнению добродетели надо присоединить третью сторону, а именно благо, как результат нравственности.

Из понятия о нравственности с очевидностью следует, что она предполагает веру в личного Бога или религию, с которой находится в тесной связи. Потому апостол говорит: «Без веры невозможно угодить Богу; всякому, приходящему к Богу, подобает прежде всего веровать, что Он есть и ищущему Его воздаст» (Евр. 11, 6).

Без веры в личного христианского Бога, без религии нравственность не будет иметь надлежащего основания. Вера в безусловное значение нравственного закона и в его святость по необходимости предполагает веру в Всесвятого Бога, Который не человек, чтобы Ему лгать, и не сын человеческий, чтобы Ему изменяться (Числ. 23, 19), и слово Которого пребывает во веки (Пс. 118, 89; 1 Петр. 1, 25) и есть истинно (Ин. 17, 17; 2 Цар. 7, 28) и свято (Петр. 1, 15; Лев. 20, 7–8).

Без веры в Бога, или без религии, нет основания для нравственной жизни. Но для нравственной жизни мы встречаем много препятствий и испытываем часто недостаток сил. Эти препятствия могут быть устранены и силы восполнены никем иным, как только всемогущим и всеблагим Богом. Первое препятствие заключается в физической природе, – как окружающей нас, так и имеющейся в нашем телесном организме. Физическая природа существует по своим законам, не обращая внимания на жизнь человеческого духа. А наш телесный организм подвержен болезням, страданиям, вообще настроениям, задерживающим духовную жизнь и деятельность. Второе препятствие заключается в самом духе человека, в его воле. Здесь мы ощущаем иной закон, противоборствующий закону ума моего и делающий меня пленником закона греховного (Рим. 7, 23); вследствие чего я не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю (Рим. 7, 15, 19). Как же преодолеть человеку все эти препятствия?

Для этого прежде всего необходима вера в премудрого и благостного Бога, целесообразно направляющего течение физической природы и устрояющего человеческие судьбы таким образом, что они служат во благо человеку, содействуют достижению его конечной цели (Иов. 28, 26; 1 Цар. 2, 6, 7; Прит. 20, 24; Мф. 10, 30; 1 Петр. 5, 7; Рим. 8, 28). Необходима также вера в Искупителя, возвестившего и совершающего силой Святого Духа «новое рождение» (Ин. 3, 3) человека и делающего его способным преодолеть «иной закон». Лишь при условии веры в эту всесильную помощь возможны мужество и энергия в следовании этой нравственной задачи. Лишь при опыте союза с Богом и надежде на вечное блаженство возможно радостное чувство и готовность как к совершенной нравственной деятельности, так и к перенесению страданий.

Наконец, без веры в личного Бога не может быть подлинного содержания или качества нравственности, не может быть чистоты и ее высоты. Совершив «хищение» достоинства и чести Божией (Фил. 2, 6) и основывая свою жизнь лишь на самом себе, человек делает себя центральным пунктом своей жизни, и потому уровень его нравственности неизбежно падает и извращается себялюбием, эгоизмом и гордостью. Тогда нравственность уходит далеко от своего идеала, состоящего в самоотверженной деятельности искренней любви. А с ложной любовью к самому себе неизбежно связана и ложная привязанность к миру и рабское ему подчинение. Только при вере в личного Бога, Который есть полное отрицание себялюбия (эгоизма), есть любовь, по слову Апостола Иоанна (1 Ин. 4, 16), и потому и самый высший и достойный предмет желания и человеческого стремления. Тогда человек может отрешиться от себялюбия и научиться истинной любви, а также освободиться от привязанности к миру и служения ему. Лишь перед лицом единого небесного Отца все люди есть братья и сестры. Не напрасно блаженный Августин назвал языческие добродетели «блестящими пороками», хотя они и добродетели, но носят в самих себе разрушительное начало себялюбия.

Как видим из сказанного, вера в личного Бога, или религия, составляет основание нравственности. Религия может быть уподоблена корню растения, а нравственность – стволу и ветвям. Но и религия не может быть истинной, если отрешится от нравственности. Она тогда вырождается в пиетизм, квиетизм, мистику. Потому говорит апостол Иаков: «Вера без дел мертва есть» (Иак. 2, 26). «Не любящий брата пребывает в смерти, потому что заповедь Божия состоит не только в том, чтобы мы веровали во имя Сына Его Иисуса Христа, он и в том, да любим друг друга» (1 Ин. 3, 23). Корень может оставаться живым только в том случае, если из него растут ствол и ветви; так и религия может быть здоровой лишь в том случае, если она постоянно проявляется в нравственной деятельности, в ней развивается и укрепляется.

Тесная связь религии и нравственности объясняется их сродной природой, присутствием в них одинаковых элементов. Истинная религия имеет нравственный характер, и нравственность имеет религиозный характер. В религии есть элемент не только зависимости, но и свободы в отношении человека к Богу. И в нравственности есть элемент не только свободы, но и зависимости человека от воли Божией. Поэтому правильная (православная) вера есть основание истинной нравственности и как бы видимое ее проявление: «Так и вера, если не имеет дел, мертва сама по себе» (Иак. 2, 17).