Глава двадцать вторая

На роскошной ковре в бунгало Верховного Жреца лежала огромная кипа газет вперемешку с видеокассетами. Господин Гринберг остановился у Святая Святых Храма Тарана и несколько неуклюже отскочил в сторону, когда из-за закрытой двери раздался душераздирающий крик.

— С годами наши вкусы изменяются, подумал Алекс, выдув одну за другой три бутылки пива, — раньше Тимур не любил ковров. Да, тюрьма кого хочешь обломает, привык к этим коврам в следственном изоляторе федеральной земли Гессен.

Господин адвокат поднял одну из газет с бывшей родины, прочитал пару заголовков. Ностальгия по родине резко прошла, и Алекс с отвращением отбросил прессу в сторону.

Вопли из Святилища Верховного Жреца действовали на нервы адвоката с завидной ритмичностью. Что поделаешь, вздохнул господин Гринберг, включая второй кондиционер, профессия у меня такая, хотя нервы, они не из проволоки.

Алекс, лишь бы отвлечься, в который раз протер взмокшим носовым платком внутренности своего пробкового шлема. И в это самое время, как по заказу слушателей Би-би-си, из-за двери раздался такой вопль, что господин адвокат невольно прижал головной убор до близстоящего к святилищу уха.

После этого события из Святая Святых Храма по-быстрому заявился сам Верховный Жрец, застегивая на ходу молнию белоснежных шорт.

— Гутен ивниг, — поздоровался Таран. — Сашка, как ты себя имеешь?

— Здравствуй, Тимур, — вздохнул адвокат. — Если честно, то с трудом. Слава Богу, больше не придется терпеть этот климат. К тому же после воплей, мне кажется, ванна имени Шарко — не предел мечтаний.

— А ты что думал? — ухмыльнулся Таран. — Мне было легко? С ума двинуться мозгами, но чего не сделаешь для народа. Даже это…

Верховный Жрец криво усмехнулся и потянулся за очередной бутылкой пива.

— Ты чего лыбишься, Шапиро? — сделал недовольный вид Таран. — Если я бакланю, так всегда отвечаю за свое слово…

— Твое слово чужими криками оборачивается, — бросил адвокат, прежде чем припасть к источнику тропических наслаждений.

— А как ты хотел, Сашка? Совсем неграмотный стал! Знаешь, как я здесь свое образование к верху гнал, столько газет перерыл, как тот Лев Толстой… Так вот, если бы ты знал классику, так, кроме паровоза и мадам Каренин, есть такой стих: «Любовь не вздохи на скамейке». Усек? Не вздохи! Тем более вместо скамейки у меня кровать имени Клары Целкин типа «Делегация Совнаркома в гостях у Розы Люксембург». И вообще, что ты понимаешь? Уже пятнадцатую целку бью на благо родины! Надоели хуже ихних кокосов! Ты тоже хороший. Хоть бы раз белую телку привез, расист долбаный. Смотри, Сашка, у нас не ихняя гнойная Америка, мы любому ку-клус-клановцу с интернациональным долгом вмиг яйца оборвем…

— Слушай, Тимур, — выбулькал до дна очередную бутылку господин Гринберг, — ты мне еще про немецкий реваншизм расскажи… И вообще, тебе бы не Верховным Жрецом, а тампаксом родиться! Совсем в своей Засрундии очумел…

Господин адвокат уловил быстрый взгляд своего работодателя и скороговоркой добавил:

— …под жарким солнцем.

— Трудности закаляют революционеров и прочих коммунистов, — важно сделал себе рекламу Верховный Жрец.

— Это точно, — пробормотал Алекс.

— Ты чего лыбишься, жирная твоя морда? — перешел на повышенные интонации прораб строительства независимой Засрундии. — Это тебя или меня мировой капитализм хотел затрюмить до упора? Да, я такой! Или зачем эти империалисты меня пасли? Чтоб Пурпурное Сердце присвоить? Они мне, революционеру со стажем, хотели пожизненное заключение запузырить, хуже, чем с любым из этих, как они, мандахлысты… В общем, мы такие, и с пути не свернем!

— Да, Тимур, — постарался не ухмыльнуться господин Гринберг, — тебе с такими речами пора в гости на Остров так называемой Свободыс ее вечным революционером на троне.

— А что такое? Вполне, — почесал грудь Верховный Жрец, — я сколько себя помню, столько и товарища Фиделя. В его честь даже Пальму Дружбы посадил. А как ты хотел? Чтоб я перед империализмом пресмыкался, а они с меня, Верховного Пролетария, жилы тянули и высасывали последние соки с нашего народа? Хрен им. Долой империализм! Мир во всем мире! Нет — войне! Да здравствует опущенный Боцман!

— Да, видно, ты совсем… осоциализмился, — улыбнулся господин адвокат. — Как в свое время на Привозе… Слушай, тебе снится Одесса?

— Ты газеты почитай. Там сейчас такое, что в кровавом угаре не приснится. Такой город угробить — это же талант надо иметь.

— А мне снится, — мечтательно сказал адвокат. — Что я иду по Пушкинской…

— … а на голову срут вороны, — быстро добавил Таран.

— Нет, я летом хожу. Зимняя Одесса еще никогда никому не снилась…

— Да иди ты со своими рассказами, — буркнул Таран. — В гробу мне снились эти мансы! Я там в прошлом году был — чуть в обморок не грохнулся от ихних запахов и прочих колоритов… Если тебе тех ворон надо, так в нашей стране их не водится. Но когда захочешь, тебе заместо вороны на голову какаду насрет, и иди дальше в мечтах по той Пушкинской…

— Зато ты совсем на социалистических заскоках поехал! — выдохнул адвокат.

— Давай не клеветай на наш образ жизни! А то не посмотрю, что хронец. Сделаю персону нон-грата…

Господин Гринберг вздохнул и сказал:

— Ноги мы скоро точно сделаем. Ничего, сперва помучаешься без электрификации и Доски почета, а потом опять привыкнешь. В этой Англии, что такое электрификация, не знают, героев капиталистического труда нет, зато есть все остальное. И свет, самое главное, без генераторов.

— В твоей Одессе, между прочим, тоже без генераторов сегодня нельзя, — ехидно ухмыльнулся Таран и с ходу загрустил, — они меня подловили на этих полупотемках и керосиновых лампах. У, козлы вонючие, мухи це-це, империалистические кровососы…

— Да кончай свою пропаганду! — не выдержали нервы у господина адвоката. — Ты что, к форуму присоединившихся стран готовишься?

— Нужны мне твои неприлипшие страны, как триппер муравьеду. Или тот бармилон…

— Так чего ты сегодня такое мелешь?

— Потому что в нашей стране великий праздник, и я буду держать речь. И только под утро мы свалим. У меня прямо-таки руки чешутся позвонить Боцману с яхты.

Господин адвокат так ожесточено покачал головой, с понтом решил составить конкуренцию вентилятору.

— Рано. Сперва в Люцерну нужно, а после пластической операции — пожалуйста, звони, сколько влезет. Через компьютерную связь, само собой, чтобы Боцман не вычислил… Иначе ты и в Англии не задержишься…

— Ой, золотая ты моя пятерка, насмешил! — Таран радостно отбросил ногой в сторону лежащую на полу газету. — Боцман меня вычислит, этот пидарас с Малой Арнаутской, наховирка дешевая… Ты знаешь, что там делается? У них не то что современной техники, даже унитазов в дворовых сортирах не стоит, свет отключают, вода такая — от одного запаха подохнуть можно, а ты мне гонишь — вычислит.

У них ни хрена нет, а чего есть, так того не хватает. Даже вафлей для разведения самих себя! А как иначе, когда они инвестируют каких хочешь производителей, кроме собственных? Все говно мира — на их барахолках. Там продают такие водки, которых не существует нигде, и одноразовые тапочки для покойников. Сами ни хрена не делают, все ввозят, даже молотки и штопаные гондоны из гуманитарной помощи… На них уже Турция чуть ли не до Японии поднялась, а ты рассказываешь дешевые мансы… Он меня вычислит! Да твой пидарюга этот козлиный Боцман, скорее сам себя в зад трахнет, чем узнает, откудова я ему брызну… Ладно, Сашка, время поджимает. Пошли со мной, приглашаю, торжество у нас, потом договорим.

Верховный Жрец приоткрыл дверь в Святая Святых и заорал:

— А ты, телка, тут не залеживайся! Тебя, между прочим, жених ждет и трудовые подвиги на благо родины во имя мира на планете. Гордо неси звание Отмеченной Верховным Жрецом и не урони его, усекла? Еще гордее, чем ты раньше носилась со своей целкой.

По пути к Хижине Съездов Таран спросил у своего адвоката:

— Ну скажи честно, или я здесь не устроил самую счастливую жизнь на земле? Вот ты был у ребят в Москве, разве там так соблюдают прав человека и всякие-разные конституции?

— Там Конституцию иногда нарушают, — ответил мгновенно взмокший господин Гринберг. — В армию гребут всех подряд, вопреки Основному закону России… Помнишь Гребешкова?

— Или! Такие дела с банками…

— Так его сына тоже хотели загрести!

— Мозгами двинуться от такой борзости! — присвистнул Верховный Жрец. — Ну и что?

— Как что? Гребешков тоже, как и ты, испытывает высокие чувства гражданского долга. Представляешь, дал три штуки баксов, лишь бы военкомат не нарушал своими повестками Конституцию.

— Молодец! — похвалил действия московского дружбана Таран. — Законы надо соблюдать даже тоща, когда государство их сильно хочет нарушить. Зато у нас — все наоборот! В Конституции на баобабе штыком написано: каждый обязан защищать родину, социализм и лично…

— А если он не захочет? — перебил Тарана адвокат.

— Как это не захочет? — удивился Верховный Жрец. — Такого еще не было. Ну, телевизор посмотрит, ну макаку погоняет, чего еще тут делать? Скучно. Сами в армию просятся, активисты, собаки такие, лишь бы автомат дали на охоту бегать…

— Что-то я у тебя казарм не видел…

— Сашка, а на кой они надо? Это в тех отсталых странах, где теперь свернули с коммунистического выбора назад до загнивающего капитализма, есть казармы. Там солдаты, как зэки, срок отбывают. Дерутся не с врагом, а молотят и петушат друг друга чисто беспредельно, потому что их не пускают до телок или просто за ворота… А у меня? Армия живет дома, когда хочет, тогда и служит… Всеобщая воинская обязанность, усек? Ни одна падла не работает, все только стоят на шухере завоеваний социализма, а я их кормлю. Если завтра война, так скажу честно, какой поц на нас наедет? У меня же тут есть особый отряд бойцов-интернационалистов…

Вот у нас, засрундийцев, житуха, в совке бы такую, кто бы в ту армию не хотел? Хочешь — служи, хочешь хоть затрахайся, и не с мужиками, ну а когда не подходит баба — лови хоть бабуина, и да здравствует свобода! Они же без меня стухнут, ртом божусь. Уже не хотят даже на пальму залазить, выслеживать носорога — вообще базара нет, только успевают тушенку молотить… Все, Сашка, приплыли. В общем так, ты сиди с боку моего фамильного трона и не сильно раззевай пасть…

Хижина Съездов взорвалась аплодисментами, стоило Верховному Жрецу взойти на трибуну в виде огромного кресла, установленного на платформе, к которой вели ступеньки. Господин Гринберг пристроился рядом с левым локтем Тарана, окруженного молча жующими чуингам пулеметчиками-интернационалистами.

Верховный Жрец поднял руку, и зал мгновенно стих. В это время мимо головы Тарана пролетала большая черная муха. Эта животная явно уцеливалась совершить покушение на главную и пока живую святыню засрундийского народа, его великого кормчего и вдохновителя всех побед — Верховного Жреца. Таран взмахнул рукой, отгоняя муху, и зал в едином порыве, вскочив с корточек на ноги, бурно застучал ладошками о лбы соседей, вопя из всех сил здравицы.

После бурных продолжительных аплодисментов, во время которых господин Гринберг откровенно зевал, вспоминая за жизнь на бывшей отчизне, Таран наторчался на самом себе сильнее вилки в жопе, а затем рявкнул в зал:

— Качум верзо! Кончай базар!

Народные делегаты мгновенно притихли, словно услышали сплетню о вероломном нападении империализма на их социалистическую родину.

— Братва! — обратился до аудитории Верховный Жрец. — Сегодня у нашей страны большой праздник! Или, как сейчас модно выражаться, национальный, а то и вовсе национально-освободительный. Сегодня исполняется ровно шестьдесят лет со дня основания первой партячейки в честь дня рождения Генерального секретаря ЦК социалистической партии Засрундии, в натуре, кавалера орденов, и, без балды, Героя… О, миль пардон… В связи со знаменательной датой — уже два раза Героя Социалистического Труда Засрундии… И, кстати о птичках, один раз просто Героя Советского Союза товарища Ы-Гаго. А ну, по-быстрому, сделали мне длительные аплодисменты, типа переходящие в сумасшедшую овацию!

Верховный Жрец терпеливо подождал пока зал устанет беситься, а затем продолжил:

— По поводу такого, что он уже пару раз нам Герой, и, без понтов, еще хрен его сколько может совершить подвигов с последующим присвоением звания… Конечно, в связи с юбилеем, а не просто так. В общем, сходняк Совета министров кинул мне маляву, в смысле издал Указ — установить возле того куста, где родился товарищ Ы-Гаго на всякий случай сразу два его памятника, хотя пока Генсеку положено полтора. То, что он через год опять станет Герой, так в этом может сомневаться только явный агент империализма. Зато когда товарищ Ы-Гаго примерит деревянный макинтош, так вы уже знаете, под куда его потом девать… Молчать! Я вам, мудаки, похлопаю в ладоши! Так хлопну, что жопы вспухнут лакать мою огненную воду трое сутков… То-то же. А теперь прошу затащить до сцены аманинника!

Четверо засрундийцев притарабанили с черного хода носилки, на которых сидел товарищ Ы-Гаго при таком виде, с понтом он при жизни решил стать экспонатом пока еще недостроенного мавзолея.

Носилки с Генеральным секретарем ЦК поставили у подножья трона Верховного Жреца, который тут же скомандовал:

— Ладно, так и быть, разрешаю вам опять выразить свои чувства любви и уважения до обожаемого Ы-Гаги! Уря! Товарищ Генсек, подымите свой зад доверху и махайте руками навстречу народу. Ты что, в натуре, оглох, пень обрыганный, тебе уже народ воет, а ты, как тухлая мумия, застыл?

Товарищ Ы-Гаго с ходу начал приветствовать народ стоя, выражая тем самым повальную любовь до всех и каждого.

— Так, а ну позатыкались! Прошу подняться на трибуну для вручения высшей награды Родины и речи Председателя Верховного Совета Хупу! — легко справлялся с ролью тамады Таран.

Поправив банку на голове и кольцо в носу, Хупа важно влез на сцену, оттолкнувшись от стоящего на четвереньках госсекретаря, и пришурупил до львиной шкуры именинника очередную Звезду.

— Под знаменем родины, руководством партии и лично дорогого товарища Ы-Гаго — к новым победам! — рявкнул Хупа таким голосом, словно запугивал носорога.

Зал взорвался аплодисментами. Таран Неторопливо взмахнул рукой, и засрундийцы успокоились еще быстрее, чем если бы их перекосили пулеметчики Верховного Жреца.

— Слово имеет сказать председатель Академии социалистических и прочих не таких важных наук, академик… Как там тебя? Давай сюда по-быстрому, чмо лохматая…

Председатель академии, важно тряся перьями какаду над ушами, поведал всему залу: только благодаря личному вкладу товарища Ы-Гаго в науку она пошла вперед такими шагами, что теперь за Засрундией едва поспевают Куба, Северная Корея и другие братские страны, давным-давно перегнавшие загнивающий капитализм. В общем, дорогой товарищ, немного притормози: твой гений чересчур разбушевался, а заграничные братья по классу не должны отставать. Кроме всего — ты уже самый почетный академик среди остальных, молол выдающийся ученый, почесывая зад от сильного волнения, а в честь своего юбилея Академия социалистических наук выпустила очередное полное собрание твоих сочинений на пальмовых листах теперь уже на языке народов лунгов, тунгов и мунгов, которые мечтают брать пример с Засрундии.

— Очень приятно, — ответил за млеющего от счастья Ы-Гаго Верховный Жрец. — Так, а ну сюда по-быстрому секретаря Союза писателей Ка-Ку. Так, Хупа, иди в жопу, то есть в зал… Ы-Гаго, товарищ, ты, в натуре, отложи свою палку со змеей на конце, у тебя для подарков двух лап с трудом хватит. На носилки свою библиотеку складируй и не вздумай ее зажевать на ужин.

Секретарь Союза писателей еще не успел раскрыть рот, как именинник поскакал до Верховного Жреца и стал что-то назойливо шептать в его ухо. Услышав просьбу товарища Ы-Гаго, господин Гринберг опасливо покосился на Генерального секретаря и отодвинулся поближе к охране.

— Даже не думай, козел старый, — тихо цедил сквозь зубы, улыбаясь залу, Верховный Жрец. — Никаких исключений по поводу шестидесятилетних рождений. Мало ли чего, ишь, понравилось. Да, беленький, да, жирненький… Ты кто, мудак? Ты вождь пролетариата, а человечиной питаются исключительно акулы империализма, как завещал волосатый Карл Маркс. Чего? Пошел по-быстрому вниз, поц малохольный, вместо мяса спасибой перекусишь…

Товарищ Ы-Гаго с явным разочарованием спустился до подножия трона и выслушал пламенную поздравительную речь делегата Союза писателей. Когда родился наш любимый товарищ Ы-Гаго, заливался какаду посланник творческого союза, жабы перестали квакать в болоте, слоны захлопали себя ушами по морде и даже баобабы заделались стройнее, а кокосы слаще. Товарищ Ы-Гаго неустанно ведет народ по пути процветания, и пишет не одни научные труды за пользу бармилона; сочинил не только философский трактат «Революция и поллюция», который изучают во всем мире, но и написал воспоминания за свое героическое прошлое, вскарабкавшись до самой вершины мировой литературы. И только теперь Союз писателей окончательно понимает, у кого ему надо учиться глубине мысли и литературному мастерству.

Ка-Ка, лупя себя в грудь, кололся: творческий союз завален бутылками из океана, внутри которых лежат письма из разных стран. С одной-единственной просьбой: вышлите нам поскорее знаменитую трилогию великого писателя Ы-Гаго «Земля от Баобаба до Большой Воды», «Вожделение джунглей» и «Пробитая целина», чтобы ей зачитывалось все прогрессивное человечество.

— Кстати, о птичках! — рявкнул со своего — возвышения Таран. — То есть за литературные труды нашего любимого. Так вот, ему знаете что?

Зал снова притих.

— Сашка, сделай рыло, — шепнул Таран и заорал на всю Хижину Съездов, тыкая пальцем в слегка побледневшего адвоката:

— Вот еще один подарок!

Именинник начал судорожно глотать слюну, однако Таран вовсе не собирался скармливать ему господина Гринберга и слегка снизил настроение товарища Ы-Гаго приятной новостью:

— Этот мен привез радостную весть. Хотя пока мы не запихали книжки Генерального секретаря до пустых бутылок, так мир уже врубился, какие они хорошие, даже не читая ни разу. Заочно приговор вынесли! А потому товарищу Ы-Гаго присвоена литературная премия имени Феди Мосластого!

Зал дружно взорвался аплодисментами и не смолкал до тех пор, пока Верховный Жрец не погнал поздравлять юбиляра министра внутренних дел Ваппу и председателя Комитета Государственной Безопасности Крю-Ка. Пока Ваппа целовался взасос с товарищем Ы-Гаго, Крю-Ка ждал своей очереди, ковыряя в носу левой рукой, потому что в правой сжимал копье ручной сборки с надписью «Любимому Генеральному секретарю товарищу Ы-Гаго от обожающего его народа Засрундии».

Пользуясь тем, что Ваппа и Крю-Ка, нацеловавшись изо всех сил, стали, перебивая друг друга, рассказывать за высокий вклад именинника в обороноспособность родины, господин Гринберг спросил у Тарана:

— А кто такой Федя Мослатый?

— Слесарь такой был — не хер делать, — поведал Таран. — Меня тогда чуть менты за революционерство не упекли, загремел на завод… Целый месяц там пропарился без приговора, но замки научился ковырять… Если бы не Федя, скажу честно, хрен бы я один сейф когда открыл…

— А какое это имеет отношение к литературе? — недоуменно спросил адвокат.

— Ты совсем, Сашка, попух. Разве Ы-Гаго ни один хер, думаешь, он, кроме Мосластого, подозревает за других писателей? И потом, в натуре, ты отстал от жизни… Пушкинскую снишь сам себе, а кто такой Макар Посмитный, помнишь?

— Конечно, — спокойно ответил господин Гринберг. — Председатель колхоза, дважды Герой…

— О, видишь, а товарищ Ы-Гаго уже Герой три раза! Не в том понт. Сегодня есть литературная премия имени Посмитного, врубился? Так он колхозник. Зато Федя Мослатый — рабочий. Усекаешь? Да здравствует союз рабочих и крестьян имени литературы…

— Пургу гонишь! — высказался господин Гринберг.

— Ах ты жирная морда, — взбеленился Таран. — Чтобы я не ответил за свое воровское слово и лечил тебя, собственного доктора? Хоть на толковище ртом забожусь: читал собственными шнифтами, мамой отвечаю, падло буду: есть такая партия… тьфу, премия. Именно литературная…

— Представляю себе эту колхозную литературу, — прошептал адвокат.

— Гонишь, — в свою очередь упрекнул его Верховный Жрец. — Ты себе такого представить не можешь. Это надо видеть в газете своими зыркалами на морде… Так, вяжи базар. Сейчас я еще пару слов брякну.

— Братва! Товарищи! — заорал Таран. — Важное правительственное сообщение! В честь юбилея товарища Ы-Гаго и по многочисленным народным просьбам решено переименовать Тропу Независимости в Тропу Ы-Гаго. Потому что наш любимый знает, куда ему ходить, а вы все дружно — за ним… Слово имеет представитель комсомольской организации имени товарища Ы-Гаго, победитель слонов и тараканов нарком Чича!

— Весь засрундийский народ несказанно рад, что тропу Независимости переименовали в тропу Ы-Гаго, — понес комсомольский вожак, — и так все знают, какие мы независимые, а имя товарища Генерального секретаря — само по себе гарант свободы и процветания…

— Слушай, Тимур, этот бенефис надолго? — спросил Гринберг.

— Не манди, Шапиро! Тебе сны снятся, а мне нет. Врубился? Опять же поеду в Англию, там такой театр воспоминаний даже королева не сорганизует.

— А что с этими будет? — кивнул в сторону млеющего от восторга зала адвокат Верховного Жреца.

— Как что? С этими останется счастливая жизнь. Подумаешь, буду слегка подгонять сюда консервов, шмурдяка и прочего, тоже еще событие. Или мы мало намолотили на ихнем бармилоне…

Господин Гринберг пристально посмотрел на Тарана и невинным голоском заметил:

— К тому же всегда будет куда вернуться, ударь тебе в голову очередная блажь.

— Полегче, Сашка, не залупайся. Ты просто недооцениваешь стремления народа до вечных ценностей. И моего, в натуре, переживания за простых людей… Во, смотри, хор на сцену выкарачился. Имени Девяносто Девятого съезда партии.

— Что-то у вас этих съездов многовато…

Таран одарил адвоката царственным взглядом и пояснил:

— А как ты хотел? Или без съездов партии можно строить счастье народа?… Мы их раз в три дня проводим, когда мне телевизор смотреть тошнит или дожди начинаются…

Хор имени Девяносто Девятого съезда социалистической партии дружно запел под монотонные удары барабанов ансамбля ударных инструментов Краснознаменного коллектива песни и пляски, поголовно состоящего из народных артистов. В свое время Верховный Жрец решил побороться с алкоголизмом. Вместо дополнительных жизненных благ в виде огненной воды он присваивал налево и направо высокие звания артистам, попутно наградив товарища Хупу почетной грамотой как лучшего рационализатора и изобретателя вместо спецпайка «Плейбой», положенного номенклатурному работнику.

Генеральный секретарь Центрального комитета социалистической партии независимой Засрундии внимал песне, изредка косясь плотоядным взглядом в сторону сидящего рядом с Верховным Жрецом господина Гринберга. Под мощными бамбуковыми сводами Хижины Съездов гремела специально написанная по поводу торжества песня, за которую композитор Ax-Мяу получил премию имени выдающегося музыканта современности товарища Ы-Гаго:

— А знаешь, Тимур, я вроде бы что-то наподобие уже слышал, — высказался господин Гринберг.

— Вот именно, что наподобие, — недовольно буркнул Верховный Жрец. — Только у нас социализм с человеческим яйцом… или лицом? В общем, неважно, зато при полной демократизации, усек? Во, слушай…

Перед последним куплетом барабаны забили с максимальной торжественностью, и хор грохнул от всего сердца изо всех легких: