Глава двенадцатая

- Да уж, в Польше всяко поспокойнее, чем Сталинском лагере под названием СССР. Не, мне тут нравится, - улыбаясь зимнему солнышку, рассказывал Амбал. - Зима тёплая, продукты хорошие, яблок хоть обожрись. Я решил тут остаться.

- Как же ты здесь останешься? Окончишь школу и забросят куда-нибудь, - возразил Мишка.

Старый кореш хитро прищурился:

- А я попытаю счастье. Способ один имеется, говорят работает.

- Поделишься?

- Тебе скажу. На самом деле никаких секретов нет, я хожу на занятия вместе с группой, но успехов в учёбе не выказываю, во всём разбираюсь, всё понимаю, даже получше остальных разбираюсь, но делаю вид, что туповат…

После санобработки, коротко стриженный, начисто вымытый в душевой и осмотренный с ног до головы пятью медицинскими специалистами, Мишка получил по своим размерам нижнее белье, немецкую полевую форму, сапоги, головной убор и даже два носовых платка. Всё было новеньким, пахло вещевым складом.

Переодевшись, он предстал перед лейтенантом, тот оглядел его, поправил пилотку, затянул потуже ремень и кивнул:

- Good, folgen sie mir. (с немецкого – хорошо, следуйте за мной).

И лично отвёл новичка в предварительный лагерь, где передал командиру, только что сформированного подразделения.

- …Но тебя могут отчислить из школы и отправить в концлагерь, - напомнил корешу Протасов.

- Хрена с два меня туда отправят, - засмеялся Амбал и показал треугольную нашивку на рукаве. – Видал!?

- Что это?

- Месяц назад меня назначили старшим учебной группы, а не так давно дали ефрейтора и всё потому, что я выкладываюсь по полной на хозяйственной работе, ну и дисциплина в группе что надо. Усёк?

Мишка на пару секунд задумался, пожал плечами, предположил:

- Думаешь им нужны в тылу хорошие младшие командиры?

- Верняк, в этой школе есть несколько тёплых должностей: кладовщики, заведующий санитарным блоком, начальник столовой, в самый край санитаром или во взвод внутренней охраны. Все эти фанфароны постоянно при деле, их никуда не отправляют.

- А они из бывших курсантов?

- Верняк, почти все. Я уже наводил справки, в этой школе только администрация, офицеры и инструкторский состав из немчуры, остальные из наших - из курсантов. Вообще мало охотников возвращаться на родину - человек пять идейных наберётся из сотни, а прочая шобла согласилась пройти эту школу, чтоб не чалиться в лагере на жидкой баланде.

Амбал сам нашёл Протасова в предварительном лагере, внутренняя охрана его хорошо знала и пропустила без лишних вопросов. В лагере проныра-недоросток ориентировался как в своём родном Московском районе - от Таганки до Волочаевкой, потому сыскать новичка в свежем подразделении ему не составило труда.

Дождавшись окончания построения, он угостил помощника командира взвода сигаретами и забрал на полчаса своего кореша. Обосновавшись в ближайшей курилке они принялись наперебой рассказывать друг другу о том, что произошло после налёта на инкассатора.

Протасов был буквально сражён внезапным появлением Амбала, которого он считал погибшим. Даже разговаривая с ним, он ещё с четверть часа не верил в реальность происходящего.

- Как же так? Мы же бежали рядом, я же видел как ты запнулся, грохнулся плашмя и лежал неподвижно. Пока меня, с раненой ногой, не огрели наганом по жбану, - горячился он.

- Было, было, - усмехался в ответ кореш. – Про Куцего знаю точно, помер там же, у магазина, а меня в спину пуля ужалила, да так, что дышать не мог, кровь хлынула горлом, воткнулся мордой в асфальт. Понимаю, что уйти не смогу, в общем, взяли меня тёпленького…

После Амбал поведал, как легавые его обыскали, вместе с санитарами погрузили в карету скорой помощи и отправили в больничку. Там его одежду покромсали на лоскуты, осмотрели, перебинтовали, сделали укол. В палате он слышал, как врачи говорили о застрявшей в лёгком пуле, как обсуждали сроки проведения операции.

В первый день Амбал чувствовал себя хреново - с трудом дышал, постоянно харкала кровью, а от навалившейся слабости еле двигал пальцами. Потом до него дошло - это от потери крови и для того, чтобы быстрее восстановиться, нужно больше жрать. На второй день боль в груди поутихла, кровь горлом больше не хлестала, молодой организм боролся за продолжение жизни.

Бандит притворялся умирающим, но изо всех сил налегал на скудную больничную пищу, просил добавки. Персонал шёл навстречу, так как важную персону охранял сотрудник милиции. Все три дня на больничной койке Амбал напрягал извилины, решал как поступить дальше: дождаться операции, чтобы здоровеньким предстать перед пролетарским судом и подыхать потом на лесоповале или попытаться сбежать на волю с пулей в правом лёгком? На волю страсть как хотелось, но было боязно – вдруг, с проклятым свинцом в теле, он через неделю загнётся. Помирать молодым не хотелось, он только обрёл нормальную житуху, только намеревался перейти от мелких краж к серьёзным делам.

В трудным выборе помог случай. Менявшая под ним утку нянечка - пожилая сварливая баба Груня, на третий день его пребывания в палате, проворчала:

- Чего прикинулся юродивым? До уборной дойти не может, антихрист. Мой Степан с Первой Мировой с осколком в грудине возвернулся и ничего, здоровее прежнего был - и уголь заготавливал, и мебель починял, и на работу в артель пристроился. А этот лежит и лежит. Ух, деспот малахольный.

Упрёк больничный няньки воодушевил Амбала и подтолкнул к действию. Поздно вечером, он притворился спящим, заодно усыпив бдительность сидящего за дверью палаты легавого, потом медленно сел на кровати, ощупал повязку на груди и прислушался к своему состоянию - голова кружилась, но в целом, он чувствовал себя сносно. Амбал поднялся и мелкими шажками до топал до окна, правая створка легко открылась - стоило приподнять шпингалет. Третий этаж, выглянул он наружу, вернувшись в кровать, Амбал принялся вязать из простыни и пододеяльника подобие верёвки. Через пять минут бесшумно перевалившись через подоконник, начал спускаться.

- Что-то я ни хрена не понимаю, - Мишка качнул стриженой головой. - Как же ты оказался здесь? Ведь я на допросах никого не сдал, не про тебя, не про Стёпку, не про Чуваша и Куцего легавые не знали. Я на всех допросах лепил им про Экибастуза и Серого.

- Ты держался молодцом, Миха, - похлопал Амбал кореша по спине, потом взглянув на часы поднялся. - Тебе пора возвращаться в барак. А о том, каким дурным ветром меня сюда занесло расскажу в следующий раз.

Протасов угодил в престижную разведывательную школу Абвера. Размещалась она в двадцати километрах восточнее Варшавы, в местечке Сулеювек, на бывшей даче Пилсудского и имела номер полевой почты 57 219. (Пилсудский Юзеф Клеменс 1867 - 1935гг. – военный, государственный и политический деятель Польши, первый глава возрождённого польского государства, основатель польской армии, маршал).

Густой лес, тишина, пешие патрули вокруг глухого периметра из колючей проволоки. Лишь в пятистах метрах к югу, по железке, каждые двадцать минут грохотали поезда. Школа была образована в октябре 1941 года и подчинялась непосредственно штабу Валли. (штаб Валли – специальная, разведывательная структура управления Абвера заграницей, созданная в июне 1941 года, основными задачами являлись разведывательная, контрразведывательная и диверсионная работа против Советского Союза).

Тщательно подобранные преподавательский и инструкторский состав готовил здесь агентов-разведчиков и радистов. На территории располагались фотолаборатория, мощная радиостанция, мастерская по изготовлению фиктивных документов, а также общежитие офицерского состава. Начальником школы числился майор Моус, которого почему-то называли Марвец. Одним из заместителей работал, уже знакомый Михаилу, оберлейтенант Александр Эфлинг.

Из десятка, расположенных поблизости концлагерей, сюда привозили завербованных советских военнопленных младшего и среднего командного состава со средним и высшим образованием. Не брезговали немцы и вербовкой бывших уголовников - этого добра в школе также хватало, около 40% курсантов, в процессе обучения, отсеивались и возвращались в лагеря. Оставались наиболее способные и трудолюбивые.

Одновременно в Варшавской школе обучались до трёхсот пятидесяти человек, срок обучения зависит от способностей контингента и потребности в агентуре, но не превышал полугода. Курсантам запрещалось покидать территорию школы и общаться с местным населением.

Варшавская школа являлась Центральной и во многом,ю показательный по методике подготовке квалифицированной агентуры Абвера. Одним из местных изобретений была психологическая подготовка агентов путем метода взаимного допроса. Курсантам разрешалось употреблять слово товарищ, разучивать и петь советские песни, читать советские газеты, чтобы, как выражались немецкие сотрудники, «не отрываться от придуманного большевистскими пропагандистами реализма» .

На специальных макетах советских городов курсанты учились ориентироваться, следить за объектами, маскироваться. Раз в месяц практиковались письменные работы, в которых будущее агенты обосновывали собственные планы борьбы с большевизмом. Помимо идеологических целей эти откровения ещё крепче привязывали агента к здешним немецким шефам. В школе каждый курсант имел псевдоним, свои настоящие имена и фамилии упоминать категорически запрещалось. Амбала теперь величали Сербом, Протасов стал Пичугой.

Закончив полный курс обучения разведчики, радисты и диверсанты переводились в специальный лагерь, где получали самые свежие данные по работе в Советском тылу, а также фиктивные документы, радиостанции, шифры, советские деньги, оружие и снаряжение. Через 7—10 дней агенты перебрасывались во фронтовые подразделения Абвера, а те переправлялись их в советский тыл.

За первые дни в предварительном лагере Протасов вымотался так, что едва передвигал ноги. Рано утром его учебная группа в составе подразделения бежала два круга вдоль периметра из колючей проволоки, затем занималась на снарядах. После завтрака ефрейтор вёл курсантов учебные классы, где офицер преподаватель, рассказывал им на свежую голову об ужасах коммунистического режима. Потом группа отправляли на уборку территории, затем следовал час строевой подготовки, после обеда разрешалось десять минут покурить и снова в класс - изучать основы диверсионной работы.

Свободного времени, у будущих агентов, практически не было, если не считать получаса между вечерним построением и отбоем. Впрочем подобие выходного дня в распорядке недели всё же имелось - воскресный день начинался с той же зарядки, однако после завтрака, курсантов не отправляли убирать территорию, и не заставляли маршировать на плацу. До обеда все занятия проходили исключительно в классах после обеденного перекура курсантов ждала баня, смена нательного и постельного белья и свободное время до ужина. А после ужина в деревянном бараке с вывеской «Зольдатен ферейн» демонстрировались кадры немецкой кинохроники, предварявшие художественную киноленту. (Зольдатен ферейн - с немецкого солдатский клуб )

Протасов с нетерпением ждал ближайшего воскресенья в надежде повидать Амбала, однако тот появился только через неделю. Мишка успел помыться в бане, сменить белье и тут дежурный выкрикнул:

- Курсант Пичуга! На выход!

У входа в барак прохаживался Амбал с новенькими нашивками на рукавах. Со стороны картина выглядела комично - высоченный дежурный стоял навытяжку перед заморышем, на три головы ниже ростом.

- Держи, это тебе, - Амбал протянул Мишке гостиницы: пачку немецких сигарет. - Всё получше ядрёной советской махорки.

В курилку они не пошли - она была полна отдыхавших от работы и занятий курсантов, решили прогуляться по дорожке вдоль бараков.

- У тебя уже две нашивки? - покосился Мишка на рукав кореша.

- Позавчера на вечернем построении зачитали приказ, - довольно заулыбался тот. - Теперь я оберефрейтор.

- Рассказывай, как ты попал в Польшу.

Почесав выбритый затылок под пилоткой, Амбал признался:

- Случайно вышло. Я и ведать не ведал, что так сложится. После того, как убег из больнички, первым делом вскрыл замок какой-то коммуналки. В тамошнем коридоре снял с верёвки сушившуюся одежду, подобрал обувку, прихватил ватник - по ночам-то, в конце сентября не жарко. Кое-как доковылял до Зойкиной квартиры, а там хорошо остерёгся, сначала глянул в окно,а не на приемки в дверь вломился…

Несколько шагов они шли молча, лицо Амбала стало серым, каменным, лишь желваки на скулах ожили и беспрестанно натягивали загоревшую кожу.

- Что же ты там увидел? - сгорал от нетерпения Мишка.

- Наши кореша спелись с Анархистом Шведом. Помнишь такого?

Васька Швед, от которого ты накрылся в ту ночь?

- Ну, вор мать его, чтоб его на перо посадили. Представляешь, сидит за нашим столом, жрёт водяру, Зойка у него на коленях прыгает, что-то щебечет, смехом заливается, как бановая бикса, ей богу. Меня в камеру не успели определить, а её уже другие за литавры мациют. Рядом Чуваш и Стёпка Свисток, с перевязанной башкой. (бановая бикса - вокзальная проститутка. Литавры - женские груди)

- Как же так? - подивился Протасов. - Они же корешами твоими были.

- Были, да сплыли. Стёпке, как я выяснил позже, у магазина пулей ухо отшибло, ну и с инкассатором дело не выгорело. Вот и затаили они на меня обиду. А тут ещё этот Швед нарисовался. Стою у оконца, слушаю как он их подзуживает: - какого хрена вы под Амбалом ходили? Он же пропащий, неудачник. Он выше карманника никогда не подымится. Ай-да под меня! В рыжье купаться не будете, но красивые бабки на кармане не переведутся, зуб даю. (рыжьё – золото)

- И что же?

- Они ударили по рукам, а закончился базар тем, что Швед пообещал достать меня через своих корешей даже в торбе. Суки позорные, была бы при мне моя волыня, угомонил бы всех, не раздумывая. (торба – тюрьма)

Дойдя по дорожке до соседнего барака, они завернули в пустующую курилку, присели на лавку, закурили.

- И тогда ты решил свалить из Москвы? - предположил Мишка.

- Что мне оставалось делать? Слухи о моем побеге из больнички мигом дошли бы до Шведа. Имелась у меня на примете надёжная хаза, где можно было залечь и не дышать, но про неё знали Стёпка с Чувашом…

Рассказывая о своих злоключениях, Амбал будто заново переживал события трёхмесячной давности - он тяжело дышал, скрежетал зубами, отпускал ядрёные матюги. Затушив в сердцах окурок продолжил.

- …Короче, остался я не при делах и с пулей в лёгком, на кармане пусто, жрать охота, грудина побаливает. Добрёл до хлебного магазина, дождался фургона под разгрузку, дёрнул три буханки и рванул к ближайшей железке. Там залез в стоявший бочкарь и укатил из Москвы. (Бочкарь - товарный поезд с цистернами)

- Куда же?

- Мне тогда так хреново было, что я поначалу и не понял куда чухает поезд, - рассмеялся Амбал. - Под утро гляжу - на юго-запад. Бензин что ли вёз или соляру, тут и вояк с техникой стало побольше, суета вокруг, всё грохочет. Сиганул я с поезда в лесочек, забрел поглубже затаился. А часа через три немцы начали наступление и тут такое закрутилось: снаряды рвутся в небе, самолёты гудят, наши улепётывают. Один прямо на меня выскочил, так от страха чуть в штаны не намочил. Ещё через час, лесок тот, прочесали немцы, ну и взяли меня под белы рученьки. Поначалу в военнопленные определили, а я свою линию гнул: - не был никогда военным и всё тут, приврал конечно, что ненавидел советскую власть, потому и в урки поддался, что не желал жить по их законам. Пару недель проверяли, а когда всё подтвердилось положили в госпиталь, вынули из меня пулю и предложили поехать сюда - под Варшаву. Вот так я и оказался здесь.

Пребывание в предварительном лагере длилась ровно три недели. На итоговом построении офицер зачитал список курсантов, прошедших испытания и проверкию. Их ждал перевод в основную разведшколу, остальные, а таких набралось процентов тридцать, должны были вернуться в концлагерь.

Услышав свою фамилию, Мишка облегчённо выдохнул – в концлагерь ему совсем не хотелось, не для того он в кабинете советского следователя согласился отправиться на фронт.

Сразу после построения будущих агентов перевели на территорию школы. Здешние бытовые условия тоже не походили на санаторные, но слегка отличались от лагерных в лучшую сторону. К примеру - вместо общей бане, в каждом бараке имелся свой душ, а в столовой к завтраку подавали по стакану молока и по кусочку сливочного масла.

Утром следующего дня курсантов заставили принять присягу на верность Рейху. А дальше закрутилось ещё более насыщенной учёбой и тренировками жизнь. Свободного времени, по прежнему, не хватало, зато занятия стали интереснее, строевая подготовка из распорядка исчезла, уборка территории сократилось вдвое. Несколько часов в неделю курсанты изучали боевые искусства: борьбу, бокс, обращения с холодным оружием, добавились радиодело, топография и картография, ориентирование на местности, методика сбора информации, подрывное дело, особенности поведения в Советском тылу и при задержании, огневая подготовка.

В предварительном лагере Протасов показал неплохие результаты и при распределении попал в группу разведчиков глубокого тыла. Этих агентов в разведшколе обучали по шесть месяцев.

На территории школы он часто пересекался с Амбалом, тот уже щеголял с нашивками штабсефрейтора, а в марте 1942 года, после окончания полного курса, поменял и погоны став, как и все выпускники унтерофицером. Этот проныра всё таки осуществил свой хитрый план - командование Варшавской разведшколы посчитала его недостаточно сильным агентом, но по достоинству оценила исполнительность, организаторские способности, строгость и требовательность. В итоге его оставили в разведшколе, назначив на должность старшины курса.

Амбал ликовал. Протасов тоже продвинулся по службе - через 3ютри месяца занятий в его учебной группе были сформированы две команды по девять человек. Позже десятым членом команды становился радист. Одну из них возглавил Мишка. За оставшиеся три месяца подготовки, по задумки Абвера эти команды должны были стать спаянным коллективом, которому предстояло работать в глубоком Советском тылу.

- И запомните. У тех, кто часто пользуется пистолетом или револьверам на пальцах всегда остаются следы от сгоревшего пороха. Так что в гостях у большевиков не советую демонстрировать свои руки.

Амбал расхаживал перед строем, только что набранных курсантов, чуть поодаль стоял Протасов, дожидаясь когда курешь закончит наставление и распустит строй.

Мишка только что окончил полный курс обучения в Варшавской разведшколе и будучи старшим команды получил звание фельдфебеля. С минуты на минуту он с подчинёнными должен был отбыть спецлагерь для получения свежих данных по работе в Советском тылу.

Наконец послышалось зычная команда «Разойдись!» и Амбал направился к Протасову:

- Ну что, Миха! Вот ты и обогнал меня по службе - от фельдфебеля до офицерских погон два плевка, - хохотнул и хитро прищурился. - Собрался проведать родину? Не сыкотно туда возвращаться?

- А у меня есть выбор? - усмехнулся тот. - Ты занял последнюю тёплую должность в школе.

- Это точно. Успел вскочить на подножку.

Рядом никого не был,о но Амбал, на всякий случай, огляделся по сторонам и не громко спросил:

- Куда, если не секрет?

- Москва, только это между нами!

- Само собой.

- Сегодня в спецлагерь, через недельку в прифронтовую зону, а там через линию фронта и…

Что последует за этим «И» они не знали. Заброска группы и агентов одиночек в СССР производилось без назначения конкретного срока возвращения. Сколько агентов успешно выполнили задание и вернулась, а сколько погибли или сгинули без вести в застенках НКВД можно было только догадываться.

- Ну, держи кардан, - подал Амбал руку. - Фарта тебе, авось свидимся.

Пожимая крепкую ладонь, Мишка замялся:

- Слушай, такое дело. Помнишь мою спичечницу?

- Бронзовую? Верняк, помню. Я сегодня был у майора Марвеца на итоговом инструктаже и попросил вернуть её мне, а он сучара, с такой ухмылочкой отвечает: - нам стало известно, что вы очень дорожите этой вещицей, она останется здесь до вашего возвращения.

Амбал развёл руками:

- Накой она тебе сдалась? Прикупишь на Московской блошке другую.

Мишка и вправду не очень верил в свое возвращение. Нет, погибать он не собирался, равно как и рисковать жизнью в Москве, ради выполнения полученного в разведшколе задания. Не порывая связи с немецкими шефами вернуться к привычной криминальной жизни - вот о чём мечтал он, затевает долгую игру после того, как загремел в камеру Московской тюряги. Большинство из его команды придерживались того же мнения. За три месяца совместной подготовки он неплохо узнал подчинённых и их мысли, намерения. Все они думали примерно одинаково - обосноваться в Москве и ждать как будут дальше развиваться события на фронте. Если попрут немцы - придётся форсировать работу в Советском тылу и выслуживаться перед новыми хозяевами. Если возьмут верх Советы - группа уничтожит всё, что связано с Абвером и станет обычной Московской бандой. Второй вариант - возвращение в Рейх не предусматривал, а значит ставил жирный крест на Мишкиной спичечнице, на его мечте узнать тайну рода Протасовых и отыскать несметные богатства своего известного предка, сенатора, действительного тайного советника масона Александра Павловича Протасова.

Немного помедлив, Мишка решился и рассказал Амбалу - почему он так дорожил этой бронзовой вещицей.