Употребление слова «герой» в политическом значении…

Употребление слова «герой» в политическом значении началось с зарей эпохи СМИ и продолжается по сей день. Для начала этот термин отделили от классического представления о длительных путешествиях и испытаниях и стали наделять этим званием любого, кто совершил какое-либо храброе и благое деяние. Причем правом даровать такую честь всегда обладали лишь представители правящих кругов.

Нисходящее в социально-классовом смысле направление этого действия лучше всего наблюдать, просматривая старые кинохроники или, скажем, репортажи с финала Кубка Футбольной ассоциации. Сперва сочный голос на потрескивающем фоне покровительственно упоминает зрителей (как правило, это северяне – «гости Лондона», приехавшие «на Кубок»). Затем начинается игра, сопровождающаяся комментарием, и вот мы слышим полную иронии фразу, что-то вроде: «Наш сегодняшний герой – Стэнли Мэтьюз!» Полную иронии – чтобы подчеркнуть, что слово используется исключительно в метафорическом смысле. Комментатор как бы говорит: «Конечно, обычный футболист не может быть героем, но мы все равно его так назовем, чтобы показать, что мы разделяем страсть рабочего класса к футболу». (Хотя впоследствии Мэтьюз был награжден рыцарским званием, тем самым, вероятно, получив право на звание героя безо всякой иронии.)

Больше опасений внушает миграция термина от обычного описания (будь оно ироническим, притворным или вполне искренним) в сторону предвзятости и давления на собеседника. Закон о жилье 1919 года, предполагавший значительные траты со стороны населения, продвигался под лозунгом «Героям – достойные дома!» Сейчас такие вещи трудно говорить вслух (поскольку прошло уже целое столетие, полное предвзятости и давления), но, разумеется, большинство солдат, воевавших в Первой мировой, вовсе не были героями ни в каком смысле; многие из них воевали против воли и всячески стремились уклониться от этой повинности. В армейском сленге полно терминов для обозначения симулянтов. Без сомнения, этим людям довелось пережить страшный, чудовищный опыт, но все же автоматическое сопоставление слова «солдат» со словом «герой» носило (как носит и до сих пор) откровенно политический характер и служило (как служит и до сих пор) для прекращения любых возможных дискуссий. Так, правительственная пресса в ответ на, скажем, дебаты касательно действий некоторых солдат во время ирландских волнений может начать кампанию «Руки прочь от наших героев!» Слово «герои», рассчитанное вызывать определенные ассоциации, сопровождается здесь словом «наши» – самодовольным, лестным для слушателя намеком на существование некоего соглашения. Это слово приглашает и едва ли не силой затаскивает слушателя на свою сторону, одновременно предполагая существование неких «других», которые не разделяют «наших» ценностей. Таким образом, очень быстро создается губительная, удушающая атмосфера, как в прямом смысле (в 1918 году в Финиксе, штат Аризона, толпа забила до смерти человека, который отказался покупать выпускаемые правительством военные облигации, поскольку у него не было на них денег), так и в смысле психологическом, когда любая критика военных действий и начинаний оказывается, по сути, под запретом (как происходит сейчас в Америке). Вместо этого нам предлагается «салютовать нашим героям» и пропускать их первыми в самолет, даже если объект нашей вынужденной любезности фактически является каким-нибудь складским чиновником, направленным по службе в Нью-Джерси.

Раздача рукоплесканий с вышестоящих позиций неизбежно ведет к уничижительному эффекту. Какого-нибудь регулировщика на переходе перед школой могут назвать «героем» за то, что он проработал 40 лет. Сборная Англии по футболу проходит групповой этап международного чемпионата, и игроков называют «героями». Совмещая тривиальный и принудительный оттенки этого термина: мне только что пришла по почте листовка из департамента автотранспорта штата Вайоминг, где я иногда живу, озаглавленная «Героем может быть каждый». В ней говорится, что если у вас на водительском удостоверении есть отметка донора (у меня она есть), то это значит, что вы «приняли героическое решение спасать жизни и исцелять людей, жертвуя им свои органы, глаза и мягкие ткани в момент вашей смерти». То есть теперь, если твой труп разрежут на куски после того, как ты уже умер, этого будет достаточно, чтобы гарантировать тебе статус героя.

По этим и многим другим причинам я стараюсь избегать этого слова и не доверяю самой этой концепции. В моих книгах нет героев, и я не признаю их у других писателей. «Основной персонаж популярной книги» – этого для меня вполне достаточно, особенно если этому персонажу удается пустить ток по проводам, заложенным в меня эволюцией. Мне, как и любому другому, требуется, чтобы меня вдохновляли, поддерживали, вселяли в меня смелость и утешали. К счастью, имеется куча писателей, которым это известно. Они не дураки. У меня есть потребности – у них есть цели. Вместе мы составляем систему, разработанную на протяжении веков, и мы урчим рядом друг с другом, как довольные коты. Система работает.

Вот только это не совсем так. Есть одна проблема, связанная с моей 1198-й прабабкой. Существует априорное предположение, что эволюция всегда прогрессивна, естественна и неизбежна – как в случае с земледелием. Ученые никогда не подвергали это предположение сомнению, для них это просто невозможно. «Факты и ничего кроме фактов, мэм» – только то, что можно доказать. Они могут в мельчайших деталях объяснить научную сторону вопроса, показать вам потрясающие результаты исследований ДНК, авторитетно утверждать, что, вероятно, после последнего оледенения на всей территории, которую мы сейчас зовем Европой, осталось в живых всего лишь две тысячи человеческих пар. Однако их привычная научная скороговорка звучит слишком успокаивающе, они слишком быстро переходят к следующему кадру. Они говорят: «Выжило четыре тысячи счастливчиков». На этом месте сочинитель романов должен остановиться и задуматься: «О’кей, но кто были эти люди?»

Принято считать, что наше долгое, полное событий эволюционное путешествие длиной в семь миллионов лет было неизбежным восхождением к некоему идеалу, с каждым шагом становящемуся все более совершенным. Возможно, это действительно так. Но может быть, и нет. Чтобы это понять, необходимо увидеть, с чего мы начали. От кого мы произошли? Кто была моя 1198-я прабабка? Что за люди могли выжить после ледникового периода, длившегося 800 поколений? Такие вещи не происходят чисто случайно. Те, кто хотел выжить, не сидели сложа руки, надеясь, что все обернется к лучшему: все эти 800 поколений – они дрались и кусались, убивали и грабили. Возможно, сначала неандертальцев, затем – друг друга. Условия становились все хуже. Милые и приятные ребята умирали первыми. Под конец население человечества сократилось до горстки самых злобных отморозков. Моя 1198-я прабабка была одной из них – членом дикой, безжалостной, расчетливой банды.

Эти люди могли убить вас на месте, отобрать у вас еду, выгнать из дома. Вот уж действительно, свирепая воля к жизни – с акцентом на первое слово.

Таковы были мои предки. Будем надеяться, что последующие случайные мутации несколько разбавили этот состав, но, по крайней мере до какой-то степени, они всегда являются частью меня самого, а также персонажей, о которых я люблю читать, – и персонажей, о которых я люблю писать.