Глава 13
Иди на хрен.
— Это прямая цитата? — спросила Зэди.
Грей сказал:
— А ты вообще… кто?
— Ти Кристофер.
Женщина моргнула, глядя на четверых подруг сквозь очки с толстыми линзами в роговой оправе.
— Я не собираюсь ругаться, но и не собираюсь смягчать, что Изабель просила передать. Она сказала, что очень важно, чтобы вы знали, что это она говорит, а не я.
Но Грей не знала Изабель, и она, черт возьми, не знала эту женщину, от которой пахло завтраком.
— Еще раз: вы та самая Ти? — спросила она. — Ти, подруга Изабель? Изабель со скулами, как у моделей обложки «Вог» и длинным хвостом? Типичной красотки с крутым парнем-доктором?
Женщина сказала:
— Я не просто подруга. Я ее лучшая подруга.
Кларисса поздоровалась с Ти и представилась, как будто так и надо и все в порядке.
— Тебе не жарко в этом свитере? — спросила Зэди.
— Мне нормально, спасибо.
Грей представляла Ти высокой стройной блондинкой в брюках «Валентино» и модном пиджаке. Или она могла быть темнокожей: с длинными дредами, голосом, как у соул-певиц и мягкими карими глазами. За очками с бутылочным дном у этой Ти были великолепные густые ресницы, как у коровы. Но вокруг ее рваной кутикулы засохла кровь, она была высокой, но не гибкой, а свитер она явно откопала в каком-то дешевеньком секонде, а не в дорогом бутике.
Обе женщины сели за стол.
— Хочешь выпить? — спросила Грей.
Молодая женщина прикусила заусенец на большом пальце.
— Можно «Спрайт»?
— Конечно, — Грей осмотрела ресторан, — официантов нигде нет. Даже Хэнк куда-то исчез. Давайте подождем. А пока спасибо, что пришли. Я знаю, что это непросто.
— Я сделаю для Изабель все.
Ти снова начала грызть заусенец. Грей улыбнулась, надеясь, что Ти увидит, что ей нечего бояться.
— Так как долго вы с Изабель дружите?
— Около трех лет. Я постучала в ее дверь, предлагала почитать Библию с моей церковью на горе Гефсимания на Креншоу, возле «Дулана»? Я удивилась, что она впустила меня, мы поговорили о Библии, о ее жизни. О хорошем и плохом. В основном о плохом. Она такая красивая, но это далеко не все. Итак, мы помолились, а потом я заехала за ней и мы поехали в церковь в следующее воскресенье. С тех пор мы были неразлучны. До нынешнего момента.
Она оглядела ресторан.
— А здесь кормят?
Грей хотела сказать: нет, никакой еды в мексиканском ресторане. Только сомбреро и пустые пиньяты. Вместо этого она протянула:
— Ммм… — и наконец заметила официантку возле кухни.
Ти заказала «Спрайт», а также флауту, чимичангу и торту из говядины.
— Я не ела весь день. И я после работы…
— Кем вы работаете?
— Я специалист по связям с общественностью в некоммерческой организации театрального искусства. Мы ставим спектакли и читаем, обучаем искусству макияжа, и все такое. Я отвечаю за пресс-релизы и блог.
Эта молодая женщина говорила очень хорошо. Никаких «типа», «как бы», ни «эээ» за те пять минут, которые они провели вместе.
— После работы, — продолжала Ти, — мне пришлось зайти в церковь, а потом я приехала сюда, так что еще не обедала.
Грей махнула рукой.
— Это не проблема.
— Грейсон ваше настоящее имя?
Грей кивнула, но напряглась, и на лице у нее застыла улыбка.
Ти закрыла глаза и зашептала. Закончив молиться, она сказала «Аминь», глубоко вздохнула, медленно выдохнула и открыла глаза.
— Хочу, чтобы Святой Дух руководил мной, потому что слова, которые вот-вот вырвутся из моих уст, принадлежат мне, а не Изабель. И я молилась за вас, мисс Сайкс, чтобы вы поступали правильно, чтобы Бог руководил вашим расследованием. Понимаете?
— Да.
— Есть много причин, по которым Изабель уехала, и Иан — самая главная из них. Он причинил ей столько боли физической, что она даже не может пошевелить рукой…
Грей приподняла руку, останавливая Ти.
— Доктор О’Доннелл бил ее?
Так она и думала.
Ти моргнула своими коровьими ресницами.
— Разве я говорю не ясно?
— Как и вы, я хочу, чтобы слова, исходящие из наших уст, были ясными. То, что вы мне говорите… очень серьезно.
— Знаю.
— Когда он ее ударил?
— Последний раз был в апреле.
— У нее есть фотографии?
— Наверное.
Совершенно спокойная, Ти сложила руки на столе.
— Вы виделись с ним сегодня?
Грей кивнула.
— В День святого Валентина Изабель готовила для него ужин, это было их первое 14 февраля вместе. Она купила особенный наряд и все такое. Украсила квартиру. Все очень романтично. Он должен был прийти в семь вечера, но не появился. Восемь часов, а Иана по-прежнему нет. Он позвонил ей в десять, заявив, что ему нужно было отвезти мать в отделение неотложной помощи.
— Он лгал?
— Он сказал, что звонил и писал.
— Но?
— Но Изабель была так расстроена, что не слышала звонков. А зная Иана, он наверняка соврал и не писал ей, а потом еще обвинил ее, что она их не забрала. Он делал так все время. Заставлял ее думать, что она сумасшедшая.
Сэди вернулась за стол, держа поднос с тарелками. Грей она сказала:
— Это для тебя. От Хэнка.
Она поставила «Маргариту» и положила перед ней записку, написанную на салфетке: «Раз лизнула — теперь твое».
Грей порозовела, но не осмелилась взглянуть на Хэнка, боясь, что она — раз! — и взорвется, разлетевшись осколками по пиньятам и сомбреро.
Напротив нее лучшая подруга Изабель шептала благословение за еду. Затем Ти схватила бутылку «Чолулы» и вылила почти весь соус на свою торту.
— Он рассказывал вам о выходных в День памяти?
— Немного, но ее коллеги сказали мне, что она была расстроена в ту пятницу.
— Вы ходили в Центр выпускников? — спросила Ти, расширив глаза.
— Да. И мне там очень помогли.
— Изабель и Иан спорили всю неделю. Они должны были уехать из города в пятницу вечером. Однако он не появился. Помня, что он сделал в День святого Валентина, Изабель поехала к нему домой. Он живет на Фермерском рынке, недалеко от Фэрфакса.
Ти откусила большой кусок торты, и мясо перекатилось с булочки на тарелку.
— Во всяком случае она постучала в его дверь, потому что он так и не дал ей ключей, хотя у него есть ключи от ее почтового ящика и от входной двери. Поэтому он ответил, но не впустил ее. Именно тогда она увидела одну из его медсестер…
— Блондинка? — спросила Грей. — Симпатичная? Похожа на Мишель Пфайффер?
— Ага. Знаете ее?
— Нет. Она зашла к нему в кабинет, пока мы разговаривали.
— Что ж, — продолжила Ти, — Изабель видела ее. Ее зовут Тринити. Она стояла в двери в его спальню и…
Слезы заблестели в глазах Ти и блеснули на ее великолепных ресницах.
— Она была так расстроена, ведь теперь она точно знала, что он ей изменяет. Она накричала на него, и он ударил ее прямо там, на глазах у другой женщины, а затем выгнал Изабель. Она позвонила мне около десяти или одиннадцати часов вечера, я слушаю ее и говорю себе: как-то она странно говорит. Медленно как-то. Я подъехала к ней, дверь была не заперта, вошла, а она на полу в ванной, и там таблетки…
Ти зажала рот рукой, чтобы подавить слезы.
— Таблетки повсюду.
Уши у Грей потеплели, и она положила дрожащую руку на дрожащее запястье Ти.
— То есть она пыталась покончить жизнь самоубийством? Иан говорит…
— Я знаю, что говорит Иан, — отрезала Ти. — Она не разрешила мне вызвать девять-один-один. Не разрешила отвезти ее к врачу — тем более она наверняка знает всех врачей «скорой» в Лос-Анджелесе. Она сказала, что если Бог хочет, чтобы она жила, она справится. Так что я просто сидела с ней и молилась, чтобы Он спас ее, и я молилась и надеялась, что она не приняла достаточно таблеток. Она пережила вечер пятницы. Но всю субботу и воскресенье ей было плохо. По воле Бога она выжила.
— А потом в понедельник она уехала?
Ти кивнула.
По словам миссис Томпкинс, в то утро Изабель села в черный грузовик.
— А что насчет ее семьи? — спросила Грей. — Что они сказали?
— Она ничего не сказала родителям, — сказала Ти, поедая тертый салат. — Она знала, что они выпишут ее по собственному желанию или что-то в этом роде, если она не получит терапию, не пойдет на реабилитацию или не сделает что-нибудь после попытки суицида. Так что мы держали это в секрете.
— А другие ее друзья? Они знали?
— Какие еще друзья?
— Те, что я вижу на ее странице в «Фейсбуке». Дегустация вин в Темекуле и бранч…
— А… Они. Это ненастоящие друзья, — сказала Ти, высоко подняв подбородок. — Они больше напоказ. Что бы выпить, потому что я не пью. Я их не знаю и знать не хочу. Они хотят, чтобы она оставалась с Ианом. Из-за его денег и статуса, из-за всех материальных благ, которые он ей дает. Изабель никогда не могла признаться им… этим женщинам… что она… что Иан…
Грей понимающе кивнула.
— Они знают, что она уехала?
Ти пожала плечами.
— Вы не сказали им?
— Нет. Они тоже не беспокоятся о ней. Не скучают по ней. Ни одна из них не связалась со мной, а ее не было весь июнь, большую часть июля, завтра у нее день рождения, а они заняты выпивкой, курят травку и спят со всеми подряд. Они тоже виноваты в депрессии Изабель. Она становилась похожей на них — в душе у нее были одни противоречия…
— Значит, вы сказали Иану, что Изабель пыталась покончить с собой. И он сказал…
— Он сказал: «Она даже убить себя не может нормально».
— Так и сказал?
— Нет. Он это написал.
— Вам?
— Да.
— Когда?
— Примерно через несколько дней после того, как все произошло.
— Изабель к тому времени уже уехала.
Ти кивнула.
— Вы все еще поддерживали с ней контакт.
Ти снова кивнула.
— Но Иан думал, что все в порядке…
— Примерно до первого июня. Именно тогда он обратился в полицию. Он пытался позвонить ей, но она не отвечала. Пошел к ней домой, но ее не было. Затем заявил, что она украла Кенни Джи. Вот почему он нанял вас. Ему плевать на нее — он просто хочет свою проклятую собаку.
— Кстати о собаке…
— Изабель всегда за ним приглядывала из-за графика Иан. Так что Кенни Джи и ее пес тоже.
— Но он купил собаку. Вероятно, он платит за лицензию на собаку, и я думаю, вы правы — он больше заботится о собаке, чем о Изабель. Но она должна вернуть пса. Я могу организовать обмен. Или вы можете забрать его и вернуть.
— Я спрошу Изабель, но вряд ли что-то получится.
Слеза скатилась по щеке Ти, и она смахнула ее рукой.
— Она знала, что ему все равно. Она знала, что он хочет ее смерти, и решила уйти — на этот раз навсегда.
Внутри Грей все закипало. Хотел ее смерти?
— Он сказал мне, что она уезжала и раньше.
— И он всегда очень мило уговаривал ее вернуться. А когда милые разговоры не помогали, начинал угрожать.
— Чем он ей угрожал?
Грей подавила слезы. Может, Ник прав. Может, ей рано заниматься таким делом.
— Он сказал…
Ти провела пальцем по кускам салата и сыра на столе. В свитере ей явно было жарко, по виску струился пот.
— Он сказал, что тем, кого она любит, не поздоровится. Сначала она ему не поверила, но потом он отравил ее кошку.
Грей стало трудно дышать. Иан отрицал свою причастность к смерти Морриса.
— Как это?
— Ветеринар обнаружил крысиный яд в организме Морриса. Изабель ничего не оставалось, как усыпить его.
— Откуда вы знаете, что Иан… Я имею в виду, кошки вечно хватают все подряд. Моррис мог найти…
Она замолчала, а Ти продолжала качать головой.
— Ладно, может, он и убил кота.
— Мы точно знаем, что он убил кота.
Грей отхлебнула «Маргариты», но вкуса не почувствовала. Хорошо, ведь она ненавидела текилу. Она любила мартини — грязный, розовый, «Гибсон»… Но от той жизни она отказалась как и от таких коктейлей.
— Ти, я все понимаю, и мне очень жаль, что Изабель оказалась в такой ситуации. Но я не могу просто сказать Иану, что с ней все в порядке, что с Кенни Джи все в порядке и что ему нужно просто обо всем забыть. Мне нужны доказательства.
Ти покосилась на Грей.
— Какие доказательства?
— Фотография Изабель, держащей завтрашнюю газету, фотография ее левого бедра, рукописное заявление, в котором говорится, что с ней все в порядке, а также ответы на три контрольных вопроса. И мне нужно, чтобы Кенни Джи был на фотографии с газетой.
На салфетке Грей записала эти инструкции вместе со своим адресом электронной почты.
— И еще вопрос: вы дали Изабель мой номер телефона?
Ти свернул салфетку в небольшой квадратик.
— Дала. Я думала, она должна знать, что он ее ищет и нанял вас.
От эмблемы «Короны» на стол ложились слабые золотистые и синие блики. Ей хотелось спросить Ти о черном грузовике и утренней поездке. И особенно она хотела спросить об Омаре, но чутье подсказывало ей подождать.
— Так вы знаете, где она? — вместо этого спросила Грей. — Ей что-нибудь нужно? Деньги или билет на самолет…
Ти покачала головой.
— Иан — это сплошная ложь. Он ее не любил. Он никогда ее не любил. И если она когда-нибудь вернется, она расскажет Медицинскому совету Калифорнии все, о каждом ударе, который она получала от него. И тогда они отзовут его лицензию.
— Полиция…
— Мы не вызывали полицию. Вызов полиции разозлил бы Иана еще больше.
В некоторых случаях запретительные судебные приказы кормили зверя, а не приручали его. Иногда запретительные судебные приказы давали ощущение ложной безопасности, хотя это всего лишь бумажный щит. Как будто урод, который пихается, пинается, бьет или душит свою девушку, будет уважать закон. К тому же нарушение запретительного судебного приказа — не серьезное преступление. Укус насекомого, даже не зараженного вирусом Зика. Какой носорог испугается обыкновенного комара?
Изабель не идет к суду за защитой?
Грей понимала это лучше всех на свете.
— Изабель в порядке, — сказала Ти. — У нее есть деньги, у нее есть пистолет и у нее… есть я.
У Изабель пистолет?
Отстой.
Ник думает, что Иан О’Доннелл хороший парень и оружие ей не нужно. Но Грей знала, что такие ребята никогда поначалу не вызывают подозрений и кажутся хорошими… Пока не станет слишком поздно и на их руках не окажется кровь.
ВОСЕМЬ ЛЕТ НАЗАД
Незабываемая
Это была их первая годовщина, и уже в третий раз за ночь Шон танцевал с Джорджиной, британкой с кривой челкой, которая по работе могла пройти на любую вечеринку. И теперь миссис Диксон знала, что ей придется что-то сказать, и знала, что он посмотрел на нее так, как на следующий день после ее дня рождения, всего две недели назад — дня рождения, о котором он забыл…
Черт возьми, ссора в первую же годовщину.
Вернувшись в свой номер, миссис Диксон поставила на кровать ведро четвертаков — выиграла в автоматах. Она играла одна. Нервы были натянуты словно струны.
— Я должна была сказать: «Нет, спасибо, я не возьму двести пятьдесят долларов»? — наконец спросила она мужа. — Что я сделала такого?
Шон не ответил. Он взял банку кока-колы из бара, налил в стакан, вылив еще две маленькие бутылки «Джека Дэниэлса». Он перемешивал коктейль мизинцем и пристально смотрел в окно, выходящее на побережье.
— Шон, — умоляла миссис Диксон, — пожалуйста, ответь мне и перестань обижаться.
Ее решимость доказать свою правоту испарилась, к тому же было трудно одновременно дышать и умолять.
Но теперь она поняла: хотя она и не была главной героиней фильма «Непристойное предложение», она все же знала, что было такого в ее поведении. Никто не предлагал Шону миллион долларов, да и она бы никогда не легла в постель с техасцем. И все же она извинилась:
— Такого больше не повторится, ладно? Шон, это было безобидное развлечение, я бы…
Он бросился к ней, в последний момент повернулся и скинул ведро с кровати. Четвертаки разлетелись по комнате, как крошечные шрапнели.
— Как ты думаешь, какого было мне, — кричал он, — узнать, что моя жена шлюха?
Она приблизилась к нему, дочь сотрудника Бюро, который говорил ей никогда никому не позволять так с собой обращаться. Миссис Диксон, закипая от ярости, закричала
— Кого, черт возьми, ты называешь шлюхой?
Шон прорычал:
— Тебе лучше отойти от меня к черту, стерва.
Она положила руки на бедра.
— А то что?
Сейчас это была дочь школьной учительницы, благодаря которой, она знала, задиры не любят, если им дают отпор и отступают, если встречают его.
Но Шон не отступил. Он схватил ее за руку, схватил так сильно, что она задохнулась от удивления. Она попыталась вырваться из его железной хватки, но его пальцы сжались еще сильнее. Другой рукой он взял ее за горло, и она едва смогла издать удивленный вскрик. Затем он толкнул ее, и она перевернулась через диван, упав в джакузи с оглушительным треском.
Этот момент был похож на… на… один из тех смерчей над Иллинойсом, беспорядочно налетающих, темных, злых и внезапных.
Шон молчал. Он просто уставился на свою жену, промокшую до нитки, которая изо всех сил пыталась вылезти на ковер. А затем он… ушел. Не сказав ни «пока», ни «я вернусь». Просто ушел.
Все ее кости были целы, но вместо этого внутри сломалось что-то другое.
Миссис Диксон плакала, пока город, скрывавшийся за окнами в пол, мерцал и искрился. Магия! Азартные игры! Девушки! Омары! Она всю ночь собирала монеты по комнате, отвлекаясь от внезапного беспорядка в ее жизни. Она вздрагивала при каждом вдохе. Боль пронзала все ее тело.
Ей некуда было пойти. Ее друзья ненавидели Шона, и за год миссис Диксон перестала звонить и Эйвери, и Зоуи, и Джей. Ее все еще приглашали на дни рождения, пикники и даже на помолвку Зоуи, но жизнь ее друзей была настолько… другой. Эйвери и Зоуи все еще жили в Северной Калифорнии, а Джей в Северном Вегасе, в двенадцати милях от дома миссис Диксон в Саммерлине. Это были самые долгие двенадцать миль за всю историю человечества.
Будьте всегда при муже. Фэй так и делала даже после смерти Виктора, оттого она и умерла.
Разум миссис Диксон лихорадочно работал, пока не нашел воспоминания о Фэй и Викторе, упокой Господь их души. Виктор был агентом ФБР в полевом офисе в Сан-Франциско, а Фэй была его женой, школьной учительницей. Они никогда не были жестокими по отношению друг к другу. Стабильные и любящие отношения. Блестящее совершенство. «Это именно то, чего мы ждем от тебя», — говорили Фэй и Виктор.
Но это — валяться на шезлонге в слезах? Уж точно далеко до блестящего совершенства.
Делай что-нибудь. Вот что сказал бы ей папа. Мама скрестила бы руки, приподняла бровь и сказала: «Ну?»
Миссис Диксон нашла ближайший автомат для монет в казино и получила за свои четвертаки наличные — еще семьдесят пять долларов на черный день.
Вернувшись в комнату, она сделала первую запись в кожаном дневнике от Тиффани, который Шон только что подарил ей в честь их первой годовщины: «Скверная ночь». Она все еще чувствовала запах своего страха, его дыхания и тех монет. Слезы стекали на страницу, пока она рассказывала, как он ее толкнул, как она прикусила губу падая и как Шон ушел.
Боль всего тела сосредоточилась в правой руке, пока она описывала все в мельчайших деталях, ловя момент, как лепидоптеролог, прижимающий длиннокрылую бабочку сафо. По словам доктора Андерхилла, ведение дневника снимало напряжение, заставляло ее думать медленнее и подавляло страх. Вскоре страницы дневника заполнились ее страхами, датами и описаниями того, как Шон причинял ей боль, угрожал.
Каждый раз, делая запись в дневнике, она прятала его в потайных карманах своей дизайнерской сумочки или под фальшивым дном мусорной корзины в ванной. Это нелепо, но она продолжала это делать. Ей ничего не оставалось кроме ведения дневника, ведь она не работала, Шон не хотел. Все деньги, которые она находила в карманах его одежды, в стиральной машине и сушилке, она собирала. Иногда монетки звенели. А иногда, когда ей везло, она подбирала деньги. И кольца — у нее всегда были кольца Фэй и ее кольца на всякий случай…
Но в эту ночь, в их первую годовщину, она не задумывалась о будущем слишком серьезно, а в дневнике была заполнена всего одна страница.
Около трех часов утра Шон вернулся.
Она притворилась спящей.
Он не стал заходить в спальню. Нет, он просто стоял там, его тень становилась все четче и длиннее. Наконец он ушел, а потом… музыка. Лютер Вандросс в колонках. Какого черта?
Миссис Диксон лежала, свесив одну ногу с кровати, пока Лютер пел о времени, когда она играла на своей милой гитаре. Она не знала, что и думать. Шон был не таким. Явно злой, такой карикатурный ревнивец. Он не был пьян, хотя это было бы логично. Она и раньше видела такой гнев. В те тяжелые времена ее били, толкали, щипали. Такое насилие всегда на виду. И она плакала в постели, пока из другой комнаты звучали странные любовные песни Лютера Вандросса, ее любимого певца.
Это не Шон.
Нет.
Вот что она сказала себе на следующее утро, стоя с опухшими глазами, перед зеркалом в ванной со светом, который буквально накануне придавал ей гламурный вид. От этого света порез на губе, нежно-фиолетовый синяк на правой руке и соответствующий синяк на пояснице казались уродливее и злее, чем были на самом деле. Да, все дело в свете.
Шон вошел в ванную и встал позади нее. Он встретил ее взгляд в зеркальном отражении.
— Мы немного увлеклись, а?
На нем были джинсы «Левайс» и его любимый свитер с V-образным вырезом поверх белой футболки. Униформа славного парня. Он провел рукой по своему красивому лицу.
Слеза скатилась по щеке миссис Диксон. Единственное движение во всем теле.
При виде этой капли в глазах Шона вспыхнул гнев.
— Я… — Его ноздри раздулись.
Едва дыша, она оторвала от него взгляд. Она окаменела, когда его дыхание обожгло ей уши. Что он собирался делать?
Он сказал:
— Я больше никогда не трону тебя. Ладно?
Его слова были словно гигантская пилюля, скребущая горло и оставляющая после себя горький привкус. Она ее проглотила, затем прошептала:
— Хорошо.
Он взял ее за плечи, затем поцеловал в макушку.
— Я не заслуживаю тебя, я знаю. Ты знаешь. Все в мире, в том числе тот вчерашний мужик, знают это, и я тоже. Ты невероятная, миссис Диксон. У меня перехватывает дыхание, и я все исправлю.
Почти то же самое он говорил, когда извинялся за то, что забыл о ее дне рождении в прошлом месяце. Я все исправлю.
Сегодня утром он поцеловал синяк на ее руке.
— Одевайся. Мы позавтракаем, а потом пойдем по магазинам, хорошо? Я собирался тебя удивить, но… — он внезапно застенчиво улыбнулся. — Я купил нам билеты на шоу Копперфильда сегодня вечером. Ты же любишь Копперфильда. Поехали.
Он подмигнул ее отражению и шлепнул по заднице.
Миссис Диксон напряглась от этого легкого удара. Даже после того, как он вышел из ванной, она осталась там перед этим волшебным зеркалом с бриллиантом в носу. Безупречная. Хотя синяки становились все более уродливыми, кровь продолжала течь по разорванным сосудам под ее кожей. Она не хотела видеть это уродство в день своей первой годовщины.
Так что она порылась в своей косметичке, откладывая в сторону подводку, блеск для губ, тушь, увлажняющий крем, точилку, ватный диск, пинцет… А, вот. Она открутила крышку флакона с тональным кремом и выдавила идеальную каплю на палец.
