3. Похвала лени

Говорят, что необходимость – мать всех изобретений.

Но господином, который нас сейчас будет занимать, двигало не что иное, как лень – противоположность латинской industria, то есть усердия. Жозеф Мари Жаккар был невероятно настойчив в своем убеждении избегать работы даже в том, что касалось его главного жизненного проекта: путь от идеи до реализации занял у него целых 40 лет. Его биография была не очень радужной: он родился в 1752 году в городе ткачей Лионе, одним из девятерых детей, поэтому родители с самых ранних лет начали привлекать маленького Жозефа к работе в семейной ткацкой мастерской, и нельзя сказать, что он был от этого в восторге. Когда сестра Жозефа вышла замуж за образованного кавалера, тот научил мальчика грамоте. Жаккар воспользовался этим поводом, чтобы сбежать от нелюбимого ремесла и выучился на переплетчика. После смерти отца он унаследовал виноградник, каменоломню и ткацкую мастерскую, однако это никак не изменило его нежелание работать. Промотав все деньги, он женился на состоятельной женщине, однако и ее состояние быстро испарилось, поэтому он был вынужден продать вначале дом и ткацкие станки, потом – драгоценности своей супруги, а потом и свою собственную кровать.

Приближалась старость, и Жаккар снова начал задумываться над главным вопросом всей своей жизни: как достичь максимальной производительности наименьшими усилиями? Как усовершенствовать ткацкий станок, чтобы свести ручной труд к минимуму? В поисках ответа он тщательно изучил все, что было написано другими исследователями. Особенно ему пришлись по нраву сочинения Жака де Вокансона: этот неутомимый изобретатель прославился не только своей механической уткой, способной переваривать склеванный корм, но и идеей о том, что любой машиной можно управлять с помощью деревянных планок с отверстиями, тем самым автоматизируя некоторые операции.

Отверстия? Только и всего? Чтобы понять, в чем состояла гениальность Жаккара, нам придется вернуться немного назад. Программировать механизмы люди научились очень давно: например, фигурки и звуки в музыкальных часах управляются сложной системой из шестеренок.

Вспомните музыкальную шкатулку: вращая ручку, мы приводим в движение металлический барабан, на котором в особом порядке расположены выступы. Зубцы металлического гребня цепляются за выступы на барабане и издают звуки. Правда, это означает, что музыкальная шкатулка может играть только одну мелодию. А если мы захотим послушать что-то еще? Для этого нам придется взять другую шкатулку: в современных реалиях это примерно то же самое, что покупать новый плеер или айпод для каждого нового альбома. Тут-то мы и можем вернуться к идее Жаккара: он хотел управлять ткацким станком как музыкальной шкатулкой. Изготавливая ткань, ткач последовательно поднимает некоторые нити, тем самым формируя на холсте нужный рисунок. Автоматизировать последовательность для одного рисунка можно было и с помощью барабана, но Жаккар хотел разработать универсальную систему управления, позволяющую делать любые рисунки на одном и том же станке.

В результате он придумал механизм, который поднимал или не поднимал нужные нити в зависимости от того, было ли в соответствующем месте бумажной карточки проделано отверстие. Этим он превратил ткацкий станок в своего рода проигрыватель пластинок: теперь на нем можно было ткать холсты с любыми рисунками – даже с теми, которые еще не были придуманы на момент его создания. Получается, вся хитрость состояла в том, чтобы отделить управляющую программу от самой машины – ну или, фигурально выражаясь, раскатать барабан музыкальной шкатулки в лист и заменить выступы отверстиями.

Путь от первых опытов до работающего прототипа занял у Жаккара четыре года. Когда прототип увидел Наполеон, который хотел модернизировать французскую промышленность, он пришел в восторг, приобрел патент, подарил его городу Лион и назначил изобретателю пенсию – что наконец позволило Жаккару реализовать свою давнюю мечту и уйти на заслуженный отдых.

При этом стремление Жаккара к экономии усилий принесло действительно потрясающий результат: жаккардов станок был в 30 раз эффективнее ручного, позволял создавать любые рисунки и стоил значительно дешевле. Это знаменовало преодоление последнего барьера к автоматизации ткацкого дела, поэтому сама профессия ткача внезапно оказалась под угрозой быть замененной более дешевыми и надежными машинами. Стихийные протесты ткачей начались достаточно быстро: работники группами нападали на мастерские и громили новое оборудование, доходило даже до рукоприкладства в отношении самого Жаккара. Мысль о том, что какая-то машина может обесценить твой – между прочим, нелегкий – труд, была настольно ошеломляющей, что протесты скоро трансформировались в рабочее движение луддитов, которые целенаправленно разрушали новые станки и боролись с новыми технологиями.

Что же до компьютеров, то Жаккар и представить себе не мог, к каким последствиям приведет его философия минимизации трудовых усилий – впрочем, связи с изобретением лейденской банки и телеграфа, а также с дергающимися лягушачьими лапками из опытов Гальвани он бы тоже не подметил. Помимо сюжета о противостоянии прогрессу, все это заставляет нас обратиться еще к одной любопытной закономерности: любая мысль, будучи однажды высказанной, начинает жить самостоятельной жизнью.

Этот джинн из бутылки уже встречался нам, когда мы говорили об укрощении электричества: материя в жаккардовом станке никоим образом не отражается на тексте команд, будь то аналоговых или цифровых. Конечно, отверстие на деревянной планке – то самое значимое отсутствие – еще не следует бинарной логике, однако демонстрирует, что мысль не обязательно вещественна. Джинн выскользнул из бутылки, и его уже не поймать. На этот довод можно возразить, что разделение материи и текста существовало всегда – хотя бы потому, что первый религиозный догмат, на котором основана вся наша культура, гласит: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог». Дух Божий веял над водами как инопланетный письменный интеллект, а его почитатели могли лишь предаваться теоретическим рассуждениям о нем. Всё это, однако, никак не связано с перфокартой, ведь она как раз открывает противоположный взгляд на вещи, сформулированный отцом материализма Карлом Марксом: «Философы лишь различным образом объясняли мир; но дело заключается в том, чтобы изменить его».

Как именно изменить? Например, придавать ткани новые узоры, то есть программировать мир по-своему. Своей «перфолентой», позволявшей выполнять на одном и том же станке много разных «программ», Жаккар предвосхитил деление компьютера на аппаратное и программное обеспечение, на «хард» и «софт», а это напрямую связано с нашей следующей главой, в которой мы станем свидетелями рождения первого в истории компьютера.