Глава 13
Идти по просеке действительно было лучше, чем по дебрям. Там разведчиков и догнали полицейские на санях! Щелкали кнуты, возбужденно кричали люди. Красноармейцы впали в замешательство. Откуда?! Вычислили по следам? С дороги заметили, связались с ближайшим населенным пунктом, оттуда и выдвинулось подразделение? Сани – транспорт удобный, дороги не нужны, скорость развивается приличная.
– Вперед, бегом! – прохрипел Шубин.
Он понимал, что лезть в кусты бессмысленно, только увязнешь, перестреляют всех в упор.
Люди бросились наутек. Красноармейцы лягали своих подопечных, орали в уши благим матом. Те тоже прониклись, бежали, как уж могли. Даже для предателя ситуация была безнадежная. Полицаи не будут разбираться, перестреляют всех, кого догонят.
Впереди обозначился плавный косогор, перегиб дороги, достаточный, чтобы укрыть залегших людей. Метрах в двухстах за ним обрывался кустарник, чернела кромка соснового леса.
– Ванины, со мной, остальные – к лесу! – выкрикнул Шубин. – Григорий, ставь пулемет!
– Дай его сюда! – Федор отобрал у брата пулемет Дегтярева, залег за бугром, стал возиться с сошками.
Григорий пристроился рядом с ним. Шубин откатился к кустам, продавил яму в снегу для локтевого упора.
Полицаи неслись на двух вместительных пароконных санях. Лошади хрипели, орали люди, вооруженные карабинами и немецкими автоматами. Возможно, эта публика была не вполне трезвой. Уж больно рвалась она в бой.
До первых саней оставалось метров семьдесят. Мужики в ватниках открыли огонь без всяких преамбул. Люди на снегу, даже в маскхалатах, были заметными пятнами. В защитное облачение въелась грязь, тут никакая стирка не поможет.
Отчаяние трясло Глеба. Он прошляпил такую опасность! Автомат раскалился, вырывался из рук. Шубин бил очередями, давился хрипом.
Под боком у него грохотал пулемет.
– Давайте, суки, подъезжайте! – крикнул Федор. – Будет вам сегодня Новый год, всем поздравления по почте разошлем!
Григорий не отставал, долбил под ухом у братца.
– Оглохну же, Гришка! Неужто ты не можешь тише стрелять?! – заявил Федор.
Первые пули достались лошадям. Они взвились. Сломались оглобли, сани стали переворачиваться, с них посыпались люди. Истошно орал полицай с раздавленной ногой. Возница перекувыркнулся через голову, а встать уже не смог, кровь текла из простреленного черепа. Выжившие полицаи расползались по просеке.
Времени на торможение у второго возницы не оставалось. Он натянул поводья, направил лошадей в сторону. Сани влетели в кустарник и застряли. Жалобно ржали пораненные животные. Истошно гоготал какой-то сумасшедший. Полицаи перекатились из саней на снег, открыли огонь, перебегали. Кто-то из них пытался забраться в гущу кустарника, но это была неважная идея. Несколько мертвых тел уже валялись на снегу.
– Отходим! – проорал Шубин. – Хватит! Теперь не догонят!
Но братья увлеклись. Федор рычал и плевался. Выкрикивал матерные здравицы в адрес предателей Григорий.
Пауза была недолгой. Федор менял отстрелянный диск.
Полицейские оживились, стали подниматься, но резкая очередь заставила их снова залечь. Покатился по снегу раненый, зажимая простреленное бедро.
Федор вдруг охнул и уткнулся головой в снег. Кровь потекла из-под шапки.
Григорий как-то неуверенно усмехнулся, потряс брата за плечо.
– Федька, ты чего это прилег? Устал, что ли?
Федор не шевелился. Это было выше понимания Григория. Такой вариант в их совместной службе не рассматривался. Он тер варежкой замороченный лоб, снова тряс Федора, перевернул его. Лицо красноармейца залила кровь, но Григорий по-прежнему ничего не понимал. Корявая ухмылка не сходила с его лица. Он призывал брата очнуться, прекратить дурачиться.
Федор был мертв. Шубин это прекрасно видел.
Полицейские неуверенно поднялись, двинулись вперед.
Лейтенант сменил магазин, припал к прицелу. Повалился сидящий на корточках мужичонка со слипшимися от пота волосами. Остальные неохотно залегли, стали ругаться.
Гришка продолжал трясти брата. Его голос срывался на фальцет.
– Григорий, уходим, он мертв! – крикнул Глеб. – Беги, я прикрою!
Боец смотрел на него с полным непониманием. Совсем сдурел лейтенант? Он оставил Федора в покое, потрясенно смотрел в мертвые глаза, потом издал душераздирающий рев, схватил пулемет, поднялся. Григорий стрелял, прижав приклад к бедру, тоскливо выл. Жизнь и смерть превратились во что-то одинаковое. Существование без брата теряло смысл.
Шубин полз к нему, надеясь повалить, но не успел. Пули отшвырнули Григория на просеку. Зарылся в снег пулемет. Входное отверстие чернело между бровями бойца, кровь пузырилась под затылком.
Шубин сохранил самообладание. Кому станет легче от его смерти? Он катился по просеке, смутно отмечая, как встают враги, переходят на бег. Пальцы его сорвали застежку с подсумка. Он выхватил гранату, бросил ее, не вставая. Дымом заволокло просеку. Большего и не надо.
Лейтенант сел на колени, бросил вторую гранату. Пусть аукаются в дыму.
Ноги подгибались, темнело в глазах, но он бежал, волоча на ремне автомат, выжал из себя последние силы, ускорился, долетел до леса, обернулся.
Из дыма выскакивали взбешенные полицаи, надрывали глотки кашлем.
Лейтенант вбежал в лес по чьим-то следам, вскарабкался на бугор, съехал в ложбину, несся по ней, ориентируясь по вмятинам в снегу. Метров через сто он покинул лог, скатился с горки, полз, чувствуя, как отнимаются ноги.
Снова все шло не так. Впереди перекликались люди, разорялся как обиженная сорока красноармеец Краев.
Глеб догнал свое растрепанное войско. Под глазом у Мухавца полыхал синяк. Наверное, он получил за дело. Кашлял, вцепившись в дерево, Слесарев, держался за отбитую скулу. Неуд за поведение, все понятно.
Рядом с ними подпрыгивал возбужденный Краев.
– Товарищ лейтенант, где Ванины? – выкрикнул он.
Шубин промолчал, только стиснул зубы. Боец все понял, смертельно побледнел.
– Где все, Краев?
– Хлебников опять удрал, товарищ лейтенант. Мы с этими двумя возились. Уж больно ершистыми они оказались. Смотрим, а этого гаденыша-газетчика и след простыл. Парни искать его побежали…
Уместные слова рвались из горла, горячие как пирожки.
«Сбежал-таки! Странно, а ведь я был уверен, что Хлебников ни при чем».
Хрустели ветки под ногами, сквозь кустарник продирались красноармейцы. У Толика Иванчина затравленно бегали глаза, Косаренко плевался.
– Товарищ лейтенант, вы живы! – сказал Иванчин. – А где близнецы?
– Потом. – Он не мог говорить на эту тему. – Вы куда дели Хлебникова?
– Здесь он был, товарищ лейтенант, – стал оправдываться Толик. – Как в воду канул. Мы, ей-богу, не виноваты.
У семи нянек, как всегда, дитя без глазу! Шубин злобно ругался, тряс кулаком, грозился всех привлечь по закону военного времени.
За спиной у него хлопали выстрелы. Полицейские все же рискнули продолжить преследование. Позиция в этом разреженном лесу была невыгодная.
«Надо отступить, заманить полицаев в засаду, всех перебить, а потом искать беглеца. Вряд ли он уйдет далеко, следы все равно останутся», – подумал лейтенант.
Они опять пинками гнали фигурантов по буеракам, через гущи валежника, заснеженную поляну пересекали бегом. До леса оставалось метров десять, когда Слесарев споткнулся. Краеву и Иванчину пришлось забросить автоматы за спину. Они схватили его за шиворот.
– А ну, стоять, соколики! – гаркнул кто-то, и за спиной у Шубина загремели выстрелы.
Он резко повернулся, вскинул автомат. Пули пропороли землю под его ногами. Глеб попятился, споткнулся, уронил оружие, нагнулся, чтобы подобрать. Но пули взвихрили снег под рукой, и он опять отшатнулся.
Косаренко тоже не успел открыть огонь. Меткий выстрел выбил автомат из его рук. Он ахнул. Пуля обожгла запястье.
Поймали их эти черти и для разнообразия решили взять живыми. Все бойцы в это мгновение оказались обезоружены. Ситуация такая, что глупее не придумаешь. Фигуранты барахтались в снегу.
Полицаев было четверо. Они подходили, плотоядно скалясь, целились из автоматов. На вид обычные мужики в утепленных войлочных куртках. На одном франтоватый бушлат из замши с блестящими пуговицами, рожа бородатая, глаза пытливые, хищные. Он был в этой группе за старшего, осанистый, рослый, возможно, бывший офицер Красной армии.
Полицаи не стреляли. Куда спешить, если все под контролем?
– Спокойствие, соколики, отбегались! – провозгласил бородатый полицай. – Вот же суки, шестерых наших ухайдокали. Ну да ничего, разговор у нас будет долгий и продуктивный. Эй, не шевелиться! – прикрикнул он. – Семен, Данила, заберите у них оружие! Будут дергаться, разрешаю пристрелить парочку!
Полковник Амосов не успел заявить о себе.
На дальней опушке застрочил автомат. Кто-то стрелял полицаям в спины! Такого исхода они не ожидали. Трое мигом повалились замертво. Бородатый гад успел отпрыгнуть, вскинул автомат. Страх метался в его глазах. Пули раскромсали франтоватый бушлат на груди, швырнули полицая затылком в снег.
– Ничего себе, вот так повороты! – заявил Краев.
Момент был интересный. Шубин рухнул на колени, схватил свой автомат, зарывшийся в снег. Остальные тоже не дремали. Второй раз не проведешь!
Из леса вышла знакомая личность, грузно брела к ним, проваливаясь в снег. Товарищ Хлебников потерял шапку, из рассеченного виска сочилась кровь. Он порвал фуфайку в нескольких местах, пуговицы слетели с нее. Журналист сжимал в руках автомат, по его губам плясала неуверенная улыбка.
– Сами пришли, Вениамин Георгиевич. – Глеб облегченно выдохнул. – Уверены, что в лесу больше нет никого?
– Пятеро их было. – Голос журналиста заметно подрагивал. – Одному в кусты приспичило, отстал он. Там я его корягой по башке и двинул, автомат забрал. Мертвый он, не волнуйтесь. Пока возился, эти четверо вперед ушли.
– Значит, передумали бежать?
– Передумал, – сказал журналист. – Не мое это, лейтенант. Стыдно стало, ведь не предатель, чего же я как последняя сволочь себя веду? Не догони вас эти упыри, не стал бы возвращаться, а так… В общем, прости, лейтенант, снова меня бес попутал.
– Ничего, бывает, – пробормотал Шубин. – Не берите в голову, Вениамин Георгиевич, со всяким может случиться.
Затрясся в беззвучном смехе Косаренко.
Хлебников подошел ближе. Он словно стеснялся, повертел автомат, повесил на плечо.
– Вы неплохо справляетесь с оружием, – подметил Глеб.
– Так служил же. Наука не хитрая. Теперь ты веришь мне, лейтенант?
Со стоном перевернулся на спину тщедушный полицай. Он был ранен в живот, но еще не умер, ухитрился извлечь пистолет из-за пазухи. Рот его перекосила страшная гримаса. Ахнул Иванчин. Встал как вкопанный журналист, открыл от удивления рот. Два выстрела прогремели один за другим. Хлебников упал, раскинул руки. Возмущенно загалдели бойцы, открыли огонь. Полицай выгнул спину, стал трястись.
Шубин подбежал к журналисту и застонал от бессилия. Оба ранения были смертельные, в сердце и в живот. Человек умер мгновенно. В его глазах осталось недоумение и немного обиды.
Шубин поднялся, взгляд его потемнел. Облизнул губы Слесарев, сидящий в снегу. Потупился Мухавец с подбитым глазом.
События плохо откладывались в голове Глеба. Усталость тянула его к земле. Сумерки расползались по округе. У лейтенанта возникало ощущение, что они прошли половину России, а конца пути по-прежнему не видно. Линия фронта извивалась причудливым образом, и Шубин окончательно потерял представление о том, где они находятся.
На востоке иногда постреливали. Там работали минометы, полевая артиллерия. То слева, то справа гудели моторы.
Группа шла по самой гуще леса, где вероятность встречи с противником была минимальной. К темноте они забрались в абсолютную глушь, спустились в обрывистую канаву.
Шубин рискнул, разрешил развести костер. Люди сидели кружком, грели руки. Отблески огня плясали по серым лицам. Они съели остатки припасов. Разведчики молчали, хмуро поглядывали на мужчин в штатском.
С журналистом теперь все было понятно. Никакой он не предатель. В душе Глеба остался горький осадок, чувство неловкости перед погибшим. А вот что касалось этой парочки…
Перед сном красноармейцы их связали, невзирая на протесты, обложили лапником, чтобы не мучились, не фашисты же. Часовые периодически подбрасывали в костер коряги, ветки, постоянно бодрствовали. Спать им запрещалось под угрозой немедленной кары. Они постоянно следили, чтобы никто не развязался. Веревки были сняты с фигурантов только утром, когда все проснулись.
Едва они выбрались из канавы, и холодок снова побежал по спине Глеба. С запада доносился собачий лай. Шла облава. Видимо, немцы прибыли на просеку, впали в ярость и решили это дело не оставлять безнаказанным. Они шли по отчетливо отпечатавшимся следам.
Группа припустила на восток. Занимался рассвет, осадков не было, пощипывал легкий морозец. Начинался последний день страшного сорок первого года. На линии фронта молчали орудия и минометы. Оставалось только гадать, где она.
Собачий лай доносился то слева, то справа. Глебу казалось, что немцы окружают их. Группа съехала в низину, заросшую шиповником. Шубин подгонял фигурантов, каждую минуту замирал, слушал.
– Товарищ лейтенант, уходите, – вдруг выпалил Краев. – Гоните эту парочку к нашим. Мы дождемся немцев, покажем им кузькину мать, уведем в ложном направлении.
Шубин понимал, что другого выхода нет. Немцы были практически рядом. Возможно, они шли на лыжах.
Прощание вышло скомканным. Бойцы огрызались. К черту церемонии, скоро встретимся. Они остались в ложбине, достали последние гранаты, приготовились встретить гостей.
Шубин не спускал палец со спускового крючка.
– Бегом, граждане, два раза повторять не буду, бью прикладом по почкам!
Мужчины семенили, хватались за деревья, иногда оглядывались. Их спины то сливались перед глазами, то вдруг распадались, терялась четкость. Тогда лейтенанту приходилось останавливаться, тереть глаза.
Фигуранты посматривали друг на друга, обменивались какими-то словами, словно заговор плели. Слесарев споткнулся и упал. Глеб рассвирепел, схватился за корягу, чтобы огреть его по спине. По крайней мере, он сделал такой вид. Мухавец что-то злобно выговорил спутнику, уцепил его за шиворот, стал поднимать.
За спиной у них разразилась пальба. Это подтолкнуло людей, они бежали уже без команды, перестали оглядываться. Раздавались глухие автоматные очереди, рвались гранаты. Но вскоре настала тишина. Это могло означать что угодно.
Глеб кусал губы. Слезы наворачивались ему на глаза.
Бежали они долго, лес не кончался. Показалась крохотная поляна. Мужчины попадали в снег. Ноги уже не держали их. Это был предел человеческой выносливости.
Шубин привалился к бугорку, держал фигурантов на мушке. Он остался один, и от этого ему хотелось волком выть.
За спиной было тихо. Неизвестность страшила Глеба. Однако его интуиция осторожно допускала, что погони больше нет. Он принял удобную позу, положил автомат на колени, зачерпнул варежкой снег, стал яростно растирать лицо. Состояние его немного улучшилось.
Мухавец прижался к дереву, тяжело дышал. Слесарев отполз от него подальше, свернулся улиткой, тоскливо смотрел в одну точку.
– Занятная история, – с трудом проговорил Шубин. – Случаются обстоятельства, когда человек перестает контролировать себя, больше не притворяется. К нему возвращаются те повадки и привычки, которые он усердно прятал.
– Вы о чем, товарищ Шубин? – пробормотал Слесарев.
– Я о товарище Мухавце. Или, говоря точнее, о гражданине. Признайтесь, Юрий Антонович, вы никакой не зоотехник, хотя и разбираетесь в лошадях.
Мухавец напрягся. Глаз у него нервно задергался. Он это чувствовал, но не мог избавиться от тика.
– О чем вы, Шубин? Я не понимаю. – Голос у Мухавца тоже предательски задрожал.
– Думаю, понимаете. Пора поставить точку в споре. Манеры и повадки остаются с человеком, он их впитывает в кровь и выдает себя, когда забывает следить за своим поведением. Вы армейский человек, даже не спорьте. Не случайная персона в вооруженных силах, много лет им отдали. Таких людей, как вы, можно вычислить по взгляду, голосу, нюансам поведения. Вы сутулитесь, но это не убеждает. Вас бесит, что вами помыкает какой-то лейтенант, а простые бойцы издеваются, гонят, могут ударить. Гражданского человека это не сводило бы с ума. Командный тон тоже не отнять. Вы перестали себя контролировать, когда отчитывали товарища Слесарева. Эти нотки в вашем голосе, презрительно опущенная губа, пальцы правой руки, которые вы порой машинально отправляете за обшлаг. Валенки доставляют вам неудобство, вы никогда в них не ходили, что было бы странно, работай вы гражданским зоотехником. В них тепло, но эта обувь вас премного раздражает. Могу привести еще пару ценных наблюдений, но надо ли? На вашем лице так много сейчас написано. – Шубин поднялся, хоть это и было непросто, подошел к Мухавцу.
Тот безмерно устал, не имел сил подняться. Он сидел в снегу, откинув голову, нервно сглатывал. Кадык у него подрагивал.
– Не пора ли рассказать всю правду, Юрий Антонович… или как вас там?
– Я по-прежнему не понимаю, что вы несете, лейтенант, – тихо проговорил Мухавец, вдруг бросил взгляд в сторону и выкрикнул: – Осторожно, лейтенант!
Ну и кто тут прирожденный глупец? На несколько секунд он выпустил из глаз Слесарева, и тот мгновенно активизировался. Видимо, усталость его была преувеличенной. Он метнулся к Шубину, ударил в бок всем корпусом. Тот отлетел, выпустил из рук автомат, а когда подскочил, было поздно.
Слесарев стоял посреди поляны, раздвинув ноги. Автомат смотрел в живот лейтенанту. В глазах мужчины переливался торжествующий огонек. Дождался-таки момента!
В горле у Глеба перехватило. Все эмоции высыпали на его лицо.
Слесарев не отказал себе в удовольствии – засмеялся.
– Вашу-то мать, товарищ лейтенант, – убитым голосом прошептал Мухавец.
– Слесарев, что происходит? – процедил Шубин.
– А ты догадайся, лейтенант. – Инженер безотрывно смотрел ему в глаза. Это был уже другой человек, решительно настроенный, непримиримый, излучающий ненависть. Он много пережил, натерпелся страха, и вот судьба подбросила ему подарок.
Впрочем, стрелять этот тип побаивался, не хотел поднимать шум, колебался. Его указательный палец поглаживал спусковой крючок.
– Полковник Амосов? – мрачно осведомился Глеб.
– Он самый, – ответил предатель. – Николай Федорович Амосов, прошу любить и жаловать. Ты верно мыслил, лейтенант, все делал правильно, но под конец допустил промашку.
Шубин лихорадочно искал выход из положения. Броситься на врага он не успеет. Рассчитывать на осечку? Это то же, что на Господа Бога. Предатель недолго будет колебаться, выстрелит еще раз. Заговорить ему зубы?
– А вы неплохо разбираетесь в мостах и тоннелях, гражданин Амосов.
– Плохо. Поступил в двадцатые годы в институт военных инженеров, слушал лекции, изучал специальные материалы. Два года проучился, не понравилось. За плечами была служба в РККА. Знакомые отца, царствие ему небесное, помогли мне поступить в командирское училище. Заговариваешь зубы, лейтенант? Про генезис предательства хочешь услышать?
– Не хочу, – ответил Глеб. – Стошнит. У всех у вас одна песня. Посадили, расстреляли родственников, бесчеловечный большевистский режим, полстраны в лагерях.
– А это не так? – спросил Амосов.
– Это очень удобно, когда спасаешь свою шкуру. Невдомек, что страна – это люди, которых ты предал. Стрелять будешь? Или боязно?
Просвистела увесистая коряга, ударила предателя по руке. Человек за деревом тоже остерегался стрелять. Амосов вскричал от боли, бросился ловить упавший автомат.
Теперь Шубин не дал ему спуска. Он проделал два прыжка, сбил предателя с ног и стал награждать зуботычинами. Амосов пыхтел, вертел головой, пытался защищаться. Но все уже было предрешено.
К ним подбежал Краев, оттащил подонка за шиворот.
Глеб поднял автомат.
– Не знали мы, товарищ лейтенант, что вас нельзя одного оставить. – Из-за дерева высунулась ухмыляющаяся физиономия Толика Иванчина. – Теперь будем знать, сделаем выводы.
– Парни, вы живы? – простонал Глеб. – А Косаренко где?
– Здесь, товарищ лейтенант. – Боец, прихрамывая, подошел к нему. – Все целы, живы, только ногу я слегка подвернул. Фрицев было около десятка, троих мы положили, а также обеих собак, потом проделали финт ушами. Они и побежали по обрыву. Там как раз возвышенность, лесок разреженный, повсюду овраги.
Предатель плевался желчью, закатывал глаза. Шубин выбил ему пару зубов. Теперь этот тип напоминал злобного зайца, когда открывал рот.
– Руки ему свяжите, – сказал Глеб. – Николай Федорович у нас особенно прыткий. Даже с жизнью готов расстаться, лишь бы в органы не загреметь. Не дадим ему такого удовольствия. – Он подошел к Мухавцу, сел на корточки: – Вы в порядке, Юрий Антонович? Или как вас прикажете называть? Рассказывайте, да поскорее. Возможно, я смогу вам помочь.
– Меня зовут Лавронин Игорь Сергеевич, – прошептал тот. – Капитан, командир эскадрона Двенадцатого кавалерийского полка. Я не предатель, никогда им не был и не собираюсь.
– Понятно, почему вы в лошадях разбираетесь, – сказал Глеб.
– Да, и не только поэтому. Моя жена работала на конезаводе в Брянской области. Она погибла перед самой эвакуацией. Я был бессилен что-то сделать, потому что воевал под Ельней. В начале декабря наше командование пустило конницу в прорыв под Горбуново, в сорока километрах от Москвы, южнее Волоколамска. Это было ошибочное решение. Мы попали под сильный артиллерийский огонь, двинулись в обход, угодили на минное поле. Два других эскадрона погибли почти целиком. Я дал приказ отходить. Но стал возмущаться старший политрук Севрюгин. Он обвинил меня в трусости, призывал людей идти в атаку. Это было бы самоубийство, преступное уничтожение подразделения, пока еще боеспособного. Я подвергался аресту в тридцать девятом, по счастью, недолгому, был освобожден за отсутствием состава преступления. Севрюгин знал об этом, стал обвинять меня в малодушии, предательстве. Он не выполнил мой приказ, препятствовал, вносил смуту. Я застрелил его, о чем не жалею. Это видели люди. Но мы упустили время в этих разбирательствах. Немцы зашли с тыла, и наш маневр не удался. Эскадрон был разгромлен, хотя кому-то удалось уйти. Меня контузило. Я несколько часов провалялся в снегу, потом добрел до ближайшей деревни, забрался на сеновал, мерз там двое суток. Появилась хозяйка, пожилая женщина, выходила меня, иногда пускала в дом, погреться у печки. Я даже не знал, что происходит на фронте. Глупо все. Теперь невозможно доказать, что я не трус, не паникер и не дезертир. Как только выздоровел, пустился в дорогу. Хозяйка нашла мне одежду. Хотел я выйти к своим, рассудил, что если постоянно идти на восток, то когда-нибудь приду, но завяз в тех окаянных болотах. Когда оказался у партизан, мне вдруг стало страшно. Я выдал себя за другого человека.
– Сочинили новую биографию, – сказал Глеб. – С элементами старой, чтобы лишнего не придумывать.
– Я боялся назваться своим именем. Вы же понимаете. Послушайте, лейтенант, я не предатель, хочу воевать. Но если вы доставите меня к нашим, то разбираться там долго не будут, поставят к стенке. Не докажу я, что просто обстоятельства так сошлись. Отпусти меня, лейтенант, пойду к партизанам, буду воевать, пока могу. Зачем вам моя смерть? Легче от этого станет?
Шубин кусал губы. Не имел он права поступать так, как предлагал капитан Лавронин, должен был доставить всех, и точка! Пусть разбираются советские компетентные органы. В них работают опытные и беспристрастные сотрудники.
– Все, уходим, мужики, – скомандовал Глеб. – Живее давайте. Хватайте Амосова, и вперед. Мы с товарищем Мухавцом позднее присоединимся, задержимся на пару минут.
Все это было сказано исключительно для Амосова. Но тот неважно соображал. Когда красноармейцы схватили его под мышки, он бессвязно мычал, ноги его волочились по снегу. Косаренко отвесил ему затрещину. Бойцы потащили предателя в лес.
– Вставайте, Игорь Сергеевич. Я, если честно, уже запутался в ваших именах и отчествах.
Бывший кавалерист поднялся, посмотрел исподлобья на Глеба.
– Я не имею права вас отпустить, – сказал Шубин. – Но могу отвлечься на пару секунд, отвернуться. В общем, у вас есть десять секунд, товарищ капитан, чтобы убраться отсюда подальше. Первый выстрел будет направлен в воздух, второй, извините, по вам. Решайте. Удачи вам. Ради бога, избавьте меня от слов благодарности.
Мужчина семенил к кустам, не оглядываясь. Глеб угрюмо смотрел, как он уходит, поднял автомат, дал короткую очередь в небо. Не страшно, через пять минут их здесь уже не будет. Капитан вздрогнул, обернулся, благодарно кивнул, побежал дальше и через несколько секунд пропал за кустами дикой смородины. Шубин задумчиво глядел ему вслед и гадал, правильно ли он поступил.
– Что случилось, товарищ лейтенант? – спросил Косаренко, когда Глеб догнал свою компанию.
Амосов шел самостоятельно, но бойцам приходилось его поддерживать.
– Удрать хотел этот паршивец, – процедил Глеб. – Я не уследил, отвлекся. Но от пули не сбежишь.
– Это да, – рассудительно пробурчал Косаренко и покосился на предателя. – Правильно, товарищ лейтенант, туда ему и дорога.
Остальные красноармейцы прятали понятливые ухмылки, поглядывали на командира с уважением.
Только к середине дня измотанная группа вышла в расположение советских войск и угодила из огня да в полымя. Часть, стоявшая на этом рубеже, готова была встретить вражеских диверсантов. Разведка доложила, что в советский тыл может проникнуть противник для подрыва моста через единственную дорогу.
Они были окружены за минным полем, на одоление которого у них ушло полтора часа. Суровые автоматчики обезоружили красноармейцев. Когда Иванчин сделал попытку покачать права, один из них душевно треснул его по челюсти.
– Вот же что делают, артисты! – воскликнул рыжеусый сержант, явно не титан ума. – Смотрите, братцы, под нашу разведку канают! Да у них же на рожах написано, что они фашистские диверсанты!
– Эй, боец, поосторожнее! – заявил Глеб. – Перед тобой группа полковой разведки майора Гладышева. Срочно сообщите о нашем прибытии в разведотдел дивизии!
– Обязательно сообщим, касатик, – заявил этот усач, заламывая Шубину руки. – И в разведотдел сообщим, и прямо в Москву, лично товарищу Сталину. Левитан об этом обязательно по радио скажет. Не дергаться, вурдалаки хреновы, шевели ногами!
Это было странно, но Глеб сохранял уверенность в том, что все вот-вот разрешится. Конвоиры гнали разведчиков в поселок, раскинувшийся под горой.
– Не майтесь дурью, парни, немедленно сообщите в разведотдел о прибытии лейтенанта Шубина, – сказал Глеб. – Мы привели с немецкой стороны очень важного языка.
Ничего другого в этот момент он не придумал.
– Видим мы вашего языка, – заявил автоматчик. – Такой же фашистский лакей, как и вы! Спектакль разыгрываете?
Конвоиры пригнали пленных в поселок, бросили в зарешеченный подвал. Там моргала лампочка, подключенная к автомобильному генератору.
– Мужики, вы что, серьезно? – спросил Иванчин. – Вы не сбрендили, часом? Что делаете, кретины?!
– Незамедлительно свяжитесь с разведотделом, назовите мою фамилию! – сказал Шубин.
– Да пошли вы! – заявил усатый сержант и захлопнул решетчатую дверь.
Давился от нервного смеха предатель Амосов. Мол, получили, наивные люди? Каждый счел своим долгом треснуть его по зубам, потом они затолкали его ногами в темный угол, чтобы не портил настроение.
– Товарищ лейтенант, это как понимать? – спросил Краев. – Что мы им сделали? Мы их даже не знаем!
Видимо, в этом и крылся корень проблемы. Люди нервничали, метались из угла в угол, донимали автоматчика по ту сторону решетки. Мол, свяжись с начальством, дурья башка, себе же хуже делаешь! Узнает командование о случившемся, никого не пощадит! Но охранник только отворачивался, иной раз ругался матом и бил по решетке прикладом.
Через час явился молодой лейтенант, презрительно оглядел арестантов, покосился на Амосова, пыхтящего в углу.
– Ну-ну, – произнес он с презрительными нотками. – Значит, комедию ломаем, господа диверсанты? Облегчить вину не желаете? С какой целью заброшены в наш тыл? Кто ваш командир? В какой школе абвера проходили обучение?
– Ты совсем ку-ку, лейтенант? – Шубин постучал костяшками пальцев по виску. – Наша группа была направлена в тыл с важным заданием. Мы его выполнили, на обратном пути захватили важную для немцев персону, о которой тебе лучше не знать, крепче спать будешь. На задание нас отправил майор Измайлов из отдела разведки. В курсе был майор Суслов, временно исполнявший обязанности командира полка.
– Майор Суслов, говорите? – Лейтенант многозначительно ухмыльнулся.
– Знаю, что он погиб, – сказал Глеб. – Это произошло в результате артналета, на моих глазах. Майор Измайлов из разведотдела тоже погиб. Полк возглавил майор Гладышев.
– Который тоже погиб, – сухо проговорил лейтенант. – Видишь, как удобно. Все погибли, спросить не с кого. А ты хочешь, чтобы я тебе поверил?
– Лейтенант, избавь себя от крупных неприятностей, – настаивал Глеб. – Тебя же расстреляют, дурачок. А дел-то всего – связаться с разведотделом и назвать мою фамилию. Лейтенант Шубин. Ты способен запомнить? Я не знаю, кто сейчас замещает майора Измайлова, кто командует полком. Мозгами покрути, олух царя небесного. Срочно свяжись с отделом разведки или с командованием нашего полка. Они пришлют за нами людей.
– Надоели вы мне уже, – заявил лейтенант. – Кого вы обмануть хотите? Да ваша вражеская сущность у вас на рожах написана! Все, бывайте. Завтра утром вы будете расстреляны. А пока живите, чего уж там. Новый год сегодня. – Офицер сделал презрительную мину и удалился.
– Они что, белены объелись? – прошептал потрясенный Краев. – Что значит будем расстреляны, товарищ лейтенант? Это ни в какие ворота не лезет.
Потрясенные, обескураженные, они сидели на длинной лавке. Предатель Амосов несколько раз пытался ерничать. Они били его пятками.
– Встретили Новый год, – тоскливо пробормотал после полуночи Косаренко, вслушиваясь во взрывы хохота где-то наверху. – Празднуют, слышите, товарищ лейтенант? У них совсем головы отказали?
Сон сморил всех.
Наутро заскрежетали запоры, распахнулась дверь.
У Шубина затекла спина, он с трудом поднялся. За дверью стоял капитан Красной армии. Глеб вспомнил, что именно он целую вечность назад прибыл в Волоколамск вместе с майором Измайловым. Как там его? Капитан Казаринов?
Посетитель посмотрел на лейтенанта, не произнес ни слова. Потом глаза его открылись до упора, лицо побелело. Вспомнил!..
Капитан переменился в лице, ворвался в камеру, перевернул предателя, лежащего у стены.
– Мать честная, это Амосов, – дрогнувшим голосом произнес он.
– К вам мы его и вели, товарищ капитан, – сказал Глеб. – Хороший подарок. А эти кретины, у которых головы из задних мест растут!.. – Он не стал продолжать.
Все разрешилось. Расстрел отменялся.
– Дорогой вы мой! – взревел капитан и стал тискать лейтенанта. – Какой же осел вас сюда посадил? Выходите, я разберусь, все виновные будут наказаны!
– Да ладно, они ведь не виноваты, – сказал Глеб. – Проявили излишнюю бдительность, так сказать.
Кричали, суетились какие-то люди, смущенно отворачивались местные товарищи. Мелькнул смертельно бледный лейтенант, любитель расстреливать, не выясняя обстоятельств.
Конвой вывел из камеры Амосова. Он еле стоял на ногах, лицо его приобрело землистый оттенок. На улице светило яркое солнце, переливался девственно белый снег. За оградой сигналила машина с будкой, снабженной зарешеченным окном. Шубин щурился, прикрывал глаза рукой.
– На свободу с чистой совестью, товарищ лейтенант? – пошутил Косаренко. – Эх, оставили здешние умники нас без Нового года. Может, зря вы за них вступились? Пусть отвечают по всей строгости.
Шубин не жалел о потерянном празднике. Прошедший год был страшный. Он закончился, да и черт с ним. Следующий будет легче. Глеб это точно знал.
На сайте Вы можете скачать бесплатно книги Самиздат и так же приобрести издательские электронные и бумажные книги на ЛитРес
Переходите по ссылкам и скачивайте книги. Удачи Всем!
