18

Мариана добралась до дома лишь в час ночи. Она с ног валилась от усталости, но из-за охвативших ее волнения и тревоги сна не было ни в одном глазу.

В комнате оказалось холодно; пришлось включить висевшую на стене старую обогревательную панель. Вероятно, ею не пользовались почти год, с прошлой зимы. Постепенно она нагревалась, и в воздухе запахло горящей пылью.

Мариана сидела на деревянном стуле с высокой спинкой, уставившись на пылающую во тьме раскаленную панель, чувствуя исходящее от нее тепло, прислушиваясь к ее мерному гудению, и размышляла об Эдварде Фоске.

Какой же он самодовольный и самонадеянный! Воображает, что всех перехитрил, все сойдет ему с рук…

Он ошибается. Борьба еще не окончена.

Мариана обязана его переиграть. У нее нет другого выхода.

Она ночь напролет будет сидеть здесь, анализируя произошедшее. Будет ломать голову, пока что-нибудь не придумает.

Мариана, не засыпая, впала в подобие транса. Она словно заново переживала все, что случилось после того рокового звонка Зои: каждое событие, каждый эпизод. Рассматривала их со всех возможных точек зрения, стараясь сложить полную картину произошедшего.

Наверняка для всего найдется простое объяснение. Ответ лежал где-то на поверхности, но в руки не давался. С таким же успехом можно пытаться собрать пазл на ощупь в темноте.

Фред сказал бы, что в какой-нибудь другой вселенной Мариана уже во всем разобралась. Там она оказалась умнее.

К сожалению, не в этой.

Спустя несколько часов у нее разболелась голова. На рассвете, удрученная и обессиленная, Мариана сдалась, рухнула на кровать и сразу же уснула.

Ей приснился кошмар: она с трудом пробирается сквозь пургу по пустынной горной долине в поисках Себастьяна и наконец находит его – в обшарпанном баре отеля, затерянного где-то в Альпах. Задыхаясь от радости, Мариана бросается к нему… а Себастьян от нее отшатывается! Он говорит, что она изменилась, стала другим человеком. Мариана снова и снова клянется, что осталась прежней. «Это я! Это я!» – твердит она. Не позволяя себя поцеловать, Себастьян отталкивает ее и скрывается за пеленой метели. Мариана безутешно плачет, захлебываясь слезами. Тут появляется Зои и укутывает ее голубым одеялом. Мариана объясняет племяннице, что любит Себастьяна больше жизни, что он ей нужен как воздух, а Зои на это отвечает, что от любви одни страдания и что пора просыпаться.

– Пора просыпаться!

– Что?

– Просыпаемся! Подъем!

В холодном поту, с гулко бьющимся сердцем, Мариана подскочила на кровати.

Кто-то ломился в дверь.

19

Мариана присела в постели, сердце бешено колотилось. Кто-то продолжал настойчиво, требовательно барабанить в дверь.

– Иду! – крикнула она. – Сейчас открою!

Интересно, сколько времени? Из щелей между шторами пробивался солнечный свет. Восемь? Девять?

– Кто там?

Ответа не последовало, зато стук усилился, отдаваясь в висках пульсирующей болью. Видимо, вчера Мариана выпила куда больше, чем ей казалось.

– Секундочку!

Она вывалилась из кровати. Превозмогая слабость и головокружение, потащилась к двери и повернула ключ в замке.

За порогом стояла Элси с занесенной для нового удара рукой.

– С добрым утром, милочка! – лучезарно улыбнулась она.

Элси держала ведро с чистящими средствами, под мышкой была зажата перьевая метелка от пыли. Ярко намалеванные сдвинутые брови придавали лицу суровое выражение. Взгляд пылающих глаз показался Мариане недобрым и хищным.

– Элси, который час?

– Несколько минут двенадцатого, дорогуша. Я же вас не разбудила? – Элси, вытянув шею, с любопытством посмотрела на неубранную кровать.

Мариане почудилось, что от горничной пахнет сигаретами и алкоголем. А может, запах спиртного шел не от нее, а от самой Марианы?

– Я плохо спала, – объяснила она. – Мне приснился кошмар.

– Ох, бедняжка! – Элси сочувственно поцокала языком. – Что ж, неудивительно, при таких-то делах… Боюсь, у меня для вас плохие новости, милочка. Я подумала, что вам нужно знать.

– Что? – Мариана в страхе широко распахнула глаза. Сон мигом слетел. – Что случилось?!

– Расскажу, если вы дадите мне хоть слово вставить. Я войду?

Мариана посторонилась, и Элси шагнула в комнату. Улыбнувшись Мариане, она опустила на пол ведро.

– Так-то лучше. Мужайтесь, дорогуша.

– Что стряслось?

– Нашли еще одно тело.

– Что?! Когда?

– Утром, у реки. Убили третью девушку.

У Марианы замерло сердце.

– Зои! Где Зои? – в ужасе выдохнула она.

Элси покачала головой.

– Не волнуйтесь, дорогуша. С Зои все хорошо. Должно быть, она, как всегда, еще нежится в постельке. – Снова улыбнулась. – Похоже, у вас это семейное.

– Господи, Элси, кто? Кого убили? Скажите, наконец!

С отвратительной ухмылочкой горничная ответила:

– Малютку Серену.

– Боже мой! – К глазам внезапно подкатили слезы, и Мариана с трудом подавила всхлип.

Элси жалостливо покачала головой.

– Бедняжка Серена! Что ж, пути Господни неисповедимы… Лучше примусь-ка я за дело. Работа не ждет.

Она уже повернулась, чтобы уйти, и вдруг остановилась.

– Ах да, чуть не забыла… Вот что было под вашей дверью, милочка. – Элси вытащила из ведра какой-то предмет и протянула Мариане. – Держите.

Открытка с фотографией хорошо сохранившейся черно-белой древнегреческой вазы, на которой было изображено принесение Ифигении в жертву.

Дрожащей рукой Мариана перевернула карточку, уже понимая, что там увидит, и уставилась на чернильную надпись на древнегреческом:

 

τοιγάρ σέ ποτ᾽οὐρανίδαι

πέμψουσιν θανάτοις: ἦ σὰν

ἔτ᾽ ἔτι φόνιον ὑπὸ δέραν

ὄψομαι αἷμα χυθὲν σιδάρῳ

 

Голова закружилась, накатила дурнота. Мариана почувствовала, что вот-вот потеряет равновесие и упадет в зияющую пропасть.