38

Маврский городишко Алкобаса был обнесен двухметровой стеной, сложенной из камня. Несколько ударов тараном – и она развалится. Ни рва, ни вала. Такое впечатление, что построили стену не для обороны, а чтобы волки не забредали. Городок имел форму неправильной трапеции. Самая длинная сторона проходила по берегу речки, которая сейчас была узка и мелководна, по колено. Судя по следам, иногда разливается в ширину еще метров на пять-шесть в каждую сторону. Со стороны реки было двое ворот, с других трех – по одним. Дома с плоскими крышами, одноэтажные, за исключением четырех двухэтажных в центре. Все ворота были заперты. Поверх стен выглядывали крестьяне, вооруженные чем попало.

Крепость находилась на другом берегу речки. Прямоугольная, с каменными стенами высотой метров шесть, прямоугольной надворотной башней и четырьмя круглыми угловыми. Камни плохо обтесаны, как будто крепость делали на скорую руку, собираясь пересидеть в ней несколько месяцев, а потом поленились разрушить. Ее окружал ров шириной метров пять и глубиной метра полтора, сейчас сухой. Ближе к реке возвышалось здание этажа на три—четыре. Видна была только плоская крыша с круглой дозорной башней высотой метров пять, расположенной примерно по центру. Здание шло от стены до стены и делило крепостной двор на две неравные части – большую со стороны ворот и меньшую со стороны речки. Скорее всего, в большей находится хозяйственный двор, а в меньшей – внутренний, семейный дворик. Сказывалась привычка мусульман делить любое жилье на мужскую половину и женскую. Мужская половина всегда больше, а женская – красивее. По моим подсчетам, в крепости не более полусотни воинов и примерно столько же слуг и жителей городишка, которым разрешили там укрыться. Догадываюсь, что это хозяева четырех двухэтажных домов и их приспешники.

Я приказал пехоте вырыть ров и насыпать вал с трех сторон замка, оставив только по одному проходу к каждой куртине. Когда закончат, точно такой же ров и вал будут рыть позади наших позиций, чтобы защитить на случай внезапного подхода помощи. Надеюсь, что высланные во все стороны разъезды альмогаваров предупредят нас заранее. Со стороны реки выставил патрули из лучников, приказав им пресекать любое сообщение городка с крепостью. Никаких подготовок для штурма не делали: ни таранов, ни лестниц. Пусть защитник думают, что будет брать их измором. Они поверили. Позволяют себе добавлять разные слова и жесты в наш адрес, сообщая, что выдержат в осаде несколько лет.

Блашку был послан на переговоры с жителями Алкобаса.

– Передай им, чтобы до конца осады не выходили за ворота. Каждый день они должны давать нам по быку или равное количество мяса другими животными. Если будут помогать крепости, захватим сперва город и вырежем всех. Если не будут, все их имущество останется в целости и сохранности, только поменяют сеньора. Какому богу они молятся – мне плевать, – сказал я.

Жители, выслушав альмогавара, посовещались часа два, а затем приоткрылись ближние к моей ставке ворота и из них вышел бык. Приятно иметь дело с разумными людьми.

Мы с Умфрой и Джоном объехали крепость, внимательно осмотрели стены. По ним можно было забраться даже без «кошек». Решили, что лучше всего напасть с боков, рядом с тем местом, где было здание. Со стороны ворот нападения ждут в первую очередь, поэтому там усиленные караулы днем и ночью. Со стороны реки тоже всю ночь будут бдительны, потому что, не смотря на объявленный нейтралитет, ночью жители Алкобаса наверняка будут общаться с защитниками крепости. Зато по бокам нападения не ждут. Эти куртины охраняются хуже всего.

На четвертую ночь, темную, безлунную, когда был вырыт ров и насыпан вал вокруг крепости и начали копать второе кольцо обороны, когда защитник крепости убедились, что нападать на них не собираются, два отряда по тридцать валлийцев в каждом с двух сторон забрались на крепостные стены. Одним отрядом командовал Умфра, вторым – Джон. Я не полез. Без меня справятся. Ждать оказалось тяжелее, чем действовать самому. Я стоял напротив крепостным ворот в окружении рыцарей и внимательно прислушивался к звукам. Особенно в самом начале операции. Если благополучно поднимутся на стены и снимут караул, дальше будет легче. Ночь была тихая, безветренная. Костры в нашем лагере потухли. Я не видел, а чувствовал три сотни человек, включая оруженосцев, которые стояли за моей спиной в ожидании приказа, изредка обмениваясь шепотом короткими фразами. Со стороны крепости я ничего не услышал, что говорило об успешном протекании операции.

– Чего мы ждем? – шепотом спросил рыцарь Марк.

Брабантцы, как рыцари, так и пехотинцы, были тихо разбужены среди ночи. Им сказали, что будет штурм. Поскольку не было даже лестниц, никто из брабантцев не понимал, как я собираюсь штурмовать крепость. Заметили отсутствие валлийских лучников, но, кроме караула, никто не знал, куда они делись. Судя по услышанным мною обрывкам фраз, предполагали, что лучники должны принести спрятанные где-то лестницы.

– Когда откроют ворота, – ответил я.

– Подкупил кого-то из мавров? – предположил Марк.

– Я приехал сюда добывать деньги, а не раздавать, – сообщил ему.

В самом конце ночи послышался окрик караульного, затем ответ, и передо мной из темноты возник Ллейшон. Он был в отряде Умфры.

– Все в порядке, – доложил он. – Как начнет светать, откроют.

По рядам брабантцев прошелестел шепот – передавали подслушанное известие. Затем началось обсуждение, кто откроет ворота и почему и как много защитников крепости придется еще уничтожить? О том, что всю работу за них уже проделали валлийцы, никто не догадывался.

Когда начало светать, я приказал Симону оседлать и привести моего иноходца. Это вызвало новую серию предположений. Если я поеду на иноходце, значит, сражения не будет. А как же штурм?!

Сперва заскрипел барабан, опускающий подъемный мост. Только в этот момент брабантцы поверили, что штурм все-таки будет. Точнее, что они ворвутся в крепость. Рыцари подошли поближе ко рву, ожидая, когда откроются ворота. Слышно было, что уже поднимают железную решетку. Внутри крепости послышались крики на арабском. И быстро смолкли. Тяжелые дубовые ворота, оббитые железными полосами, распахнулись наружу. Их открыли валлийские лучники.

– Убрать оружие! – приказал я. – Заходим спокойно! Всем оставаться во дворе и ничего не трогать!.

Это тоже было в диковинку брабантцам. Привыкли врываться в крепость, убивать всех и грабить, а тут как будто в гости пришли. Они следовали за мной, готовые в любой миг укокошить любого, кто окажет сопротивление. Вот только оказывать его было некому, потому что на стенах стояли валлийские лучники, которые уже перебили всех, кто оказывал или мог оказать сопротивление.

Возле ворот лежало двое мавров с перерезанными глотками. Еще несколько человек, пронзенные стрелами, валялись по всему двору. Пятеро – возле входа в четырехэтажное здание, дверь в которое была закрыта. Рядом с входом стояли Умфра, Джон, Нудд и Рис. По бокам возле стен в здании были проходы тоннельного типа с открытыми воротами.

Я показал на них и приказал Марку, которого я перевел в командиры брабантских рыцарей и назначил ему пять долей от добычи:

– Отправь в каждые по десять человек. Пусть ничего и никого там не трогают, если не будут сопротивляться.

Остановившись перед входом в здание, я подозвал Блашку. Десяток альмогавар ехали на лошадях следом за брабантцами. Их не будили ночью, но альмогавары сами встали и тихо оседлали лошадей. Они были больше брабантцев удивлены, как легко мы захватили крепость. Предполагали сидеть под ее стенами несколько месяцев, а тут на тебе…

– Скажи сарацинам, что, если сдадутся, всем сохраню жизнь, – приказал я командиру альмогаваров.

Блашку произнес мое обещание на мосарабском. Какое-то время в здании было тихо, затем открылся ставень-решетка на окне на третьем этаже. В нем появилась голова мужчины лет сорока, круглолицее, заплывшее жирком, с широкими и густыми усами. На голове был шлем, не обмотанный, как обычно, чалмой. Мужчина произнес длинную, витиеватую фразу. Я понял только начало ее – восхищение моим полководческим талантом. Что хотел, то и понял.

Блашку опустил эту часть речи мавра, перевел только ее суть:

– Требует, чтобы ты поклялся, что сохранишь жизнь ему и его семье.

– Скажи, что мне проще убить того, кто сомневается в моей честности, – выдал я. – Если он – знатный человек и может заплатить выкуп за себя и семью, то мне нет смысла разделываться с ним.

Блашку перевел. Мавр помолчал какое-то время, жуя кончик левого уса, затем произнес короткую фразу, которую я понял без перевода: «Хорошо, я сдаюсь».

Дверь открыл слуга – мальчишка лет восьми, белобрысый и конопатый, явно с севера Европы. Одет он был в старые и грязные рубаху и штаны из желтовато-белой грубой ткани.

– Ты как здесь оказался? – спросил я на нормандском.

Мальчишка не понял меня, переспросил на арабском. Видимо, попал в рабство совсем маленьким.

Внутрь, кроме меня, вошли только Умфра, Джон, Нудд, Рис и Марк. Последний был приглашен, чтобы брабантцы не заподозрили, что собираюсь скрыть от них какие-нибудь ценности. На первом этаже были кладовые с самыми разными запасами, комнаты рабов и слуг мужчин и семейных пар с детьми. В основном это были мосарабы. Я разрешил им покинуть крепость, взяв только свои вещи. Впрочем, какие вещи могут быть у раба, кроме одежды?!

На втором, устланном коврами, стояли низкие диваны и кушетки, на которых лежали яркие, разноцветные полушки, и несколько столиков с лакированными столешницами, покрытыми абстрактным узором. На одном стояла дивная ваза с золотым узором по лазоревому полю. У португальцев посуда глиняная, грубая и примитивная. Красивую делают только арабы. На стенах висели семь щитов, круглых и овальных, под каждым по две сабли накрест. Все сабли были из хорошей, но не дамасской стали. Справа от входа стояли в специальном держателе с десяток копий. Большая часть длиной метра два, а остальные – около трех. Наконечники длинные, ланцевидные, с ребром жесткости посередине. Возле дальней стены стояли пять сундуков, в которых была сложена посуда, золотая, серебряная, бронзовая, стеклянная, глиняная. Причем последняя была такой высококлассной работы, что по цене не сильно уступала той, что из бронзы.

Мужчина с недожеванными усами встретил нас на третьем этаже, в гареме, тоже выстланном коврами и заставленном диванами и кушетками. Сундуков там стояло больше. Все набиты одеждой и рулонами тканей, в том числе и шелковых. Хозяин крепости уже снял шлем, сменив его на маленькую зеленую шапочку с золотой кисточкой, которая свисала к правому уху. Не было на нем и кольчуги. Только перехваченные широким черным матерчатым поясом накидка типа сюрко из алой тонкой ткани и белая рубаха с широкими рукавами, по краям которых была темно-красная окантовка, а также темно-коричневые шаровары и туфли из темно-коричневой кожи, вышитые золотыми нитками и с загнутыми вверх носаками и без задников. Позади него стояли, прикрывая лица прозрачной кисейной материей, три женщины примерно тридцати пяти, тридцати и двадцати семи лет, одетые в рубахи и шаровары из шелка и обвешанные золотыми украшениями, как новогодние елки. Это, видимо, жены. За ними стояли их дети – полтора десятка девочек и мальчиков в возрасте от двух до десяти-одиннадцати лет, тоже одетые богато. Под самой стеной – семь женщин помоложе и покрасивее, но одетые беднее. Скорее всего, наложницы. Одна европейка, голубоглазая блондинка, довольно симпатичная. Может быть, мать мальчишки, который открыл дверь.

На третьем этаже была еще одна комната, детская, судя по игрушкам – деревянным куклам и саблям. Туда и согнали все семейство мавра, предварительно обыскав и забрав драгоценности. Оставили только европейку.

– Ты откуда родом? – спросил ее на нормандском.

– Из Пикардии, – ответила она, с трудом подбирая слова, потому что отвыкла говорить на родном языке.

– А как сюда попала? – поинтересовался я.

– Нас продали в рабство иудеям за долги отца, – ответила она.

– Где продали? – не понял я. – В Пикардии?

– Да. – ответила женщина.

– Ты христианка? – спросил я.

– Тогда была, – призналась она в смене веры.

Женщина верит в то, во что верит мужчина, если верит ему самому.

– Как же тебя могли продать в рабство иудею?! – удивился я.

– Такое у нас часто бывает, – просветил меня Марк. – В трудную минуту берут в долг у ростовщиков, а потом не могут расплатиться и продают своих детей. Епископ наш выкупает, кого может, но все равно каждый год по несколько судов увозят христиан на продажу сарацинам.

Иудей не может без рабства. Не станет традиционного, придумает коммунизм.

– В этом году, когда объявили Крестовый поход, у нас и в других городах всех иудеев перебили, – продолжил брабантский рыцарь.

Что ж, остальные народы защищаются от рабства, как умеют.

Марку очень понравилась женщина. Она это поняла и вся подобралась. Готовится в очередной раз сменить веру. Здесь преобладают кареглазые брюнетки, которые не по нраву большинству брабантцев. Впрочем, и брюнеток они насилуют с удовольствием.

– Теперь ты свободна, – сказал ей. – Хочешь, здесь оставайся, хочешь весной поплывешь с нами в Руан, а оттуда домой доберешься.

– Дома я никому не нужна, – сказала она печально.

– Тогда оставайся в крепости, выдадим тебя за кого-нибудь замуж, – предложил я. – Вот хотя бы за Марка. Хороший рыцарь. Скоро получит от короля землю и станет богатым.

Они оба смутились от моей прямолинейности, но не обиделись.

На четвертом этаже, очень низком, находились спальни рабынь и мастерские по плетению ковров. На рамах были натянуты шесть ковров разной степени готовности, а рядом стояли корзины с мотками разноцветных шерстяных нитей. Восемь рабынь разных возрастов, но все как одна страшненькие, сидели на низких скамеечках рядом со станками и ждали своей участи.

– Вы свободны, – сообщил им. – Можете идти, куда хотите, или продолжать плести ковры.

К моему удивлению, они выбрали ковры.

Все, кто жил в угловых башнях, кроме детей, погибли во сне. Среди них оказался мулла и, судя по одежде и кошелям с золотыми и серебряными монетами, несколько богатых горожан. Жены богатеев, на их счастье, как не самая нужная и ценная вещь, были оставлены в городке.

На дозорной башне подняли мою хоругвь. Жители Алкобаса поняли, что произошло, и ко мне прибыла делегация из трех человек. Я принял их на втором этаже, сидя на диване перед столиком, на котором стояла серебряная ваза с фруктами, расписной кувшин с вином и шесть стеклянных емкостей, уменьшенные копии пивных бокалов. Рядом занимали места рыцари, вошедшие со мной в здание. Обслуживал нас сын освобожденной наложницы.

– Поздравляем тебя с великой победой, сеньор! – начал на вульгарной латыни самый старый из них – седой мужчина, одетый, как араб, но с демонстративно висевшим поверх одежды медным крестиком на льняном гайтане.

– Спасибо! – поблагодарил я. – Но уверен, что тебя прислали не для того, чтобы поздравить меня. Так что перейдем к делу. Теперь вы – подданные короля Португалии. Может, он отдаст вас мне, а может, нет. В любом случае вас не тронут, живите, как раньше. Короля и меня не интересует, какая вера у того, кто исправно платит оброк и налоги.

– Благодарим тебя, сеньор! Будем молить бога, чтобы великий и могущественный португальский король отдал наш город тебе, славному и великому воину! – выдал мосараб.

– Моего расположения добиваются делами, а не пустыми похвалами, – сказал ему. – Так что оставь лесть для молодых девиц, если они тебя еще интересуют. Иди и передай мои слова горожанам.

– Я так и сделаю, мой сеньор, – хитро улыбнувшись, заверил мосараб.

Все трое поклонились и попятились до лестницы и только там повернулись ко мне задом и пошли нормально.

За следующие пять дней мы проехали по деревням и хуторам, которые раньше находились под властью хозяина крепости, и сообщили крестьянам о смене власти. Часть населения, наверное, религиозные фанатики, ушла вместе с местной знатью, которую мы лишали земельных владений.

За это время альмогавары отвезли мое письмо королю Афонсу с сообщением о том, что его королевство приросло еще одним районом, и захваченного наместника с семьей для обмена на пленных рыцарей. Вернулись они с чиновником Жуаном, который объехал отвоеванные территории, составляя довольно примитивную карту. По приказу короля треть захваченных земель отходила короне, треть – мне, а остальное – рыцарям и солдатам, в том числе и моим сержантам и оруженосцам. Из королевской трети значительная часть была отдана отряду за плененного наместника. Мне была пожалована в награду сверх моей доли крепость и доходы от городка. Доходам обрадовался, хотя, как оказалось позже, были они незначительны, а крепость мне была не нужна. Слишком она неуютная. Замок, строящийся на берегу Мондегу будет намного лучше, хотя и меньше по размеру. Знал бы, не строил его, а переделал эту. Но дареной крепости зубья не смотрят. Еще мне не без помощи Жуана отошли лучшие земли вокруг Алкобаса. Только часть их, причем немалая, принадлежавшая раньше мулле, подлежала разделу. Я договорился с Жуаном, что они достанутся моим рыцарям, которые переуступили земли мне. Брабантские рыцари получили свои доли в деревнях этого округа. Это были несколько земельных наделов, каждый из которых обрабатывала крестьянская семья. На одну деревню приходилось по несколько рыцарей-собственников. Доход с этих долей был далек от того, что приносит «кольчужный» лен, но позволял жить за чужой счет. Теперь брабантским рыцарям было, где встретить старость.

– Я несколько лет воевал в Англии и не получил ни клочка земли, а здесь за пару месяцев разбогател, – выскакал мне их общее мнение рыцарь Марк. – Давно надо было перейти в твой отряд. Когда попал к тебе в плен, думал, что не повезло. Теперь понял, что это бог услышал мои молитвы и указал верный путь.

Ему на пять долей достались не только земли, но и дом муллы в Алкобасе. Там он поселил свою новую жену – бывшую наложницу хозяина крепости, – ее сына и пару служанок, освобожденных рабынь-христианок.

Сержантам, альмогаварам, пехотинцам и оруженосцам-валлийцам достались участки в деревнях или отдельно стоящие хутора. Я предложил выкупить участки у тех, кому не нужны. Предложение приняли только несколько валлийцев. Я почему-то был уверен, что все мои лучники и оруженосцы хотят поскорее вернуться в родные края. Оказалось, что недвижимая собственность – и есть родина. Альмогавары тоже не собирались расставаться с землей. Нищая жизнь в горах им надоела. Теперь у них были по паре запасных коней, кое-какие деньги от проданных трофеев и место, где все это хранить. Они отпросились на неделю, чтобы перевезти сюда семьи. Но больше всего радовались брабантские пехотинцы. В Англии им вообще ничего не светило, кроме платы пара пенни в день во время боевых действий, места в монастыре в случае тяжелого ранения или квадратного метра земли в случае гибели. Теперь они стали собственниками земельного участка, который могли обрабатывать сами или сдавать в аренду. Я подумал, что после этого у брабантцев пропадет желание воевать дальше. Они сообщили мне, что не прочь отвоевать еще несколько таких же участков. Желающие остаться в гарнизоне крепости нашлись только после того, как им пообещали половину доли пехотинца в отвоеванных землях.