23

Ранульфу де Жернону, графу Честерскому, я пока был не нужен. Он отвалил нам наградные: пятьдесят фунтов – мне и сто – моему отряду. И разрешил проводить еженедельную ярмарку в Беркенхеде. Вообще-то, давать такое разрешение может только король, но Честерская марка – территория с особым статусом, поскольку является приграничной, где почти постоянно идет война. Граф Честерский теоретически подчиняется королю, а на практике является полновластным правителем. Тем более, во время войны с королем. Насколько я знаю, Ранульф де Жернон не отдает королю Стефану налоги, собранные в марке от лица королевской власти, и пользуется королевскими лесами, как своими собственными.

Я отправился отслуживать Роберту, графу Глостерскому. По пути заехали в замок, оставили трофеи. Валлийцев с правого берега Мерси я отправил по домам, оставил только конных сержантов. Новобранцы показали себя с хорошей стороны, пообещал взять их в следующий поход, когда потребуется много лучников. Пока пусть занимаются хозяйством и хвастают трофеями перед односельчанами. Я отпустил домой Гилберта и оставил в замке Тибо Кривого. Когда замковая стража под его командованием, мне спокойней спится.

Возле Бристоля собралась внушительная армия. Здесь уже знали, что король Стефан удрал с позором из-под Линкольна. Пошли разговоры, что бог отвернулся от него, что правда на стороне императрицы Мод. Она все еще сидела в замке Уоллингфорд. Видимо, оттуда королевский трон казался ближе, чем из Бристоля. Те, кто привык держать нос по ветру, а таких среди рыцарей было большинство, в очередной раз клялись графу Глостерскому, что будут служить ему верой и правдой. Он делал вид, что верит им. А мне за партией в шахматы, признался:

– Странно, что тебе, чужеземцу, я верю больше, чем людям, которых знаю с детства.

– Может, и мне бы не верил, если бы знал с детства, – отшутился я.

– Кто знает… – философски молвил он, делая неверный ход.

Партию он проиграл, но не расстроился.

– Что-то мне подсказывает, что в этом году не будет активных боевых действий, – поделился граф Роберт своими мыслями. – Ты отбил у короля охоту нападать, а у меня не хватает сил, чтобы осадить Лондон. Поскорее бы Жоффруа захватил всю Нормандию!

– Не думаю, что это случится скоро: у него проблемы с деньгами, – высказал я свое мнение.

– Это проблема всех правителей, – отмахнулся граф Глостерский. – Что ж, займемся пополнением казны, чтобы было на что воевать в следующем году.

Пополняли казну мы набегами на деревни сторонников короля Стефана. Эта работа очень нравилась моему отряду. Добычи не много, зато и риска никакого. За месяц, который я должен был с девятью рыцарями отслужить графу за пять ленов, мы набрали большое стадо разного скота и набили всяким барахлом три кибитки и несколько захваченных возков. Со всем этим скарбом медленно и долго добирались домой.

После трехдневной пирушки я отпустил рыцарей с правого берега Мерси по домам. Заодно переправил туда часть трофейного скота, раздал в долг крестьянам своих новых деревень. Пусть богатеют. Будет что с них состригать в будущем. Заодно проверил, как идет строительство дорог и пристани в Ливерпуле. С дорогами пока было неважно, а вот пристань уже заканчивали. Приятно было осознавать, что закладываешь один из крупнейших портов Великобритании. Жаль, что в двадцать первом веке я не знал, что приложил руку к созданию Ливерпуля. Наверное, не плюнул бы лишний раз на тротуар.

Жители Беркенхеда очень обрадовались, что у них теперь будет еженедельная ярмарка. И мне достанется часть доходов от нее. Я отдал эти доходы на три года на откуп самому крупному беркенхедскому купцу. Смысл откупа в том, что купец платит мне оговоренную сумму, а сколько он соберет – это его дело. Главное, чтобы действовал по закону. На счет этого можно было не сомневаться: донесут мне сразу же. Да и честным путем неплохо должен заработать. Городишко растет не по дням, а по часам.

Как и монастырь бенедиктинцев, который там строится на деньги графа Честерского. Сооружение будет основательное. В том числе и в военном плане. Бенедиктинцы, в отличие от других монашеских орденов, занимаются не только молитвами, но и переписывают рукописи, то есть, распространяют знания. Еще монастыри бенедиктинцев, как и других монашеских орденов, выполняли функции гостиниц, госпиталей, библиотек, школ. Я решил, что это нужное заведение, и, не смотря на свои атеистические взгляды, выделил монастырю десять фунтов серебра на расширение школы. Я хотел, чтобы жители моих деревень были грамотными людьми. Хотя бы умели сосчитать, сколько человек во вражеском отряде. Будущий аббат монастыря Гамон де Маскай, контролирующий строительство, обозвал меня истинным христианином. Я договорился с ним, что монахи перепишут для меня несколько рукописей: Гомера, Аристотеля, Платона, Геродота, Тацита, Вергилия, Овидия и т. д. Не бесплатно, конечно. Аббат не знал и половины имен, которые я перечислил, но обещал расспросить о них более, как он выразился, сведущих монахов. Еще больше удивило Гамона де Маская, когда я попросил переписать авторов-греков как на латыни, так и на греческом. В его глазах читалось: куда катится мир, если рыцари знают латынь и греческий?!

Не успели мы отдохнуть после похода, как прискакал курьер от Ранульфа де Жернона, графа Честерского. У графа появился настырный противник Роберт Мармиум. Этот тип называл себя рыцарем, но действовал, как обыкновенный бандит. Он захватил монастырь возле Ковентри, выгнал оттуда монахов, ограбил церковь, а затем принялся методично разорять деревни графа Честерского. Не знаю, когда, сколько и на какое место насыпал ему соли Ранульф де Жернон, однако точно могу сказать, что место и количество были выбраны удачно. В действиях Роберта Мармиума чувствовались не столько естественная в эту эпоху жажда наживы, сколько желание досадить как можно больнее. Он не просто грабил и сжигал деревни. Он зверски убивал людей и развешивал изуродованные трупы на деревьях, передавая таким образом привет графу Ранульфу. В его отряде было не больше сотни человек. Только вот засели они в укрепленном монастыре. Графу Честерскому с его четырьмя сотнями солдат и рыцарей не хватало силенок на штурм. Или смелости.

– Я предлагал ему сразиться равными отрядами. Он выехал с дюжиной своих. Когда столько же моих рыцарей поскакали на него, то попали в ловушку – яму с кольями, – рассказал мне Ранульф де Жернон. В заключение сообщил невероятную по его мнению подробность: – Они добили раненых рыцарей.

– Значит, и мы с ним церемониться не будем, – предложил я.

– Делай с ним, что хочешь, – разрешил граф Честерский. – Как только убьешь его, считай, что отслужил мне в этом году. И получишь сто фунтов серебра.

Четыре дня я наблюдал за Робертом Мармиумом. Это был плотный мужчина с широким круглым лицом, заросшим густой рыжей бородой. На нем кроме кольчуги было подобие бригантины. Конь, правда, мелковатый и серой масти. За это время Роберт Мармиум дважды выезжал из монастыря в сопровождении десятка всадников. Открывались ворота монастыря, из них резво выскакивал отряд во главе со своим вожаком. Они отъезжали метров на двести, потом поворачивали и скакали вокруг монастыря. Как только к ним устремлялись наши рыцари, сразу отступали под стены, на которых стояли наготове арбалетчики. Вообще-то несколько лет назад церковь осудила арбалеты, как варварское оружие. Болты ведь пробивали любую броню, не щадили рыцарей, а на войне должны погибать только крестьяне. Людям Мармиума было плевать на церковь и рыцарей. Впрочем, погоня останавливалась вне зоны действия арбалетов еще и потому, что боялись попасть в ямы-ловушки. Где они и сколько их – никто не знал. Зато Роберт Мармиум знал и умело этим пользовался. Ему доставляло удовольствие дразнить Ранульфа де Жернона. Завидев графа, он останавливался и начинал орать оскорбления, перемежая их зычным гоготом. Обычно непрошибаемо спокойный граф Честерский сразу разворачивал коня и уезжал к своему шатру.

Я догадался, что существуют метки, по которым Роберт Мармиум определяет, где находятся ловушки. Вот только никак не мог понять, что именно служит ими. Трава везде была одинакового цвета. Нигде не торчали ветки или колышки, не трепетали на ветру лоскутки, привязанные к кустикам. Не думаю, что использовалась система створов: слишком сложно для отморозков, не знакомых с геометрией. Этими мыслями я и поделился с Умфрой и Джоном.

– Но ведь как-то обозначил, – закончил я. – Как?

– Ветками, – ответил после паузы Умфра.

Я считал его поумнее, поэтому и спросил ехидно:

– И где же они?! Покажи.

– Лежат на земле, – ответил Умфра. – Мы так обозначаем, где находится схрон.

Поскольку на вересковых пустошах трудно спрятаться, валлийцы научились делать подземные убежища. Когда враг оккупировал их территорию, они отсиживались днем в убежище, а ночью выходили на дело. Увидев такой схрон, я понял, у кого в будущем научатся спецназовцы. Сперва вырезали толстый слой дерна в форме квадрата. Потом выкапывали вертикальную шахту, которая вверху была уже вырезанного квадрата, чтобы он лег на края и выдержал вес человека. На глубине человеческого роста шахта уходила вбок и расширялась. Оттуда выводили на поверхность вентиляционное отверстие, которое маскировали камнем или колючим кустом.

Ночь выдалась лунной, и я послал несколько валлийцев под стены монастыря, чтобы нашли метки и переложили их. Передвигаться ползком я их научил. С заданием они справились быстро.

На следующее утро я попросил Ранульфа де Жернона, графа Честерского, появиться возле монастыря в сопровождении внушительной свиты. Он должен был делать вид, что решает, где удобнее напасть. Граф Ранульф отнесся к своей роли очень ответственно. Я скакал рядом с ним. Если бы не знал, то подумал бы, что он, действительно, собирается штурмовать монастырь. Граф Честерский останавливался, обсуждал с рыцарями сильные и слабые места монастыря. Кроме нас двоих никто не знал, что это игра, поэтому другие рыцари давали дельные и не очень советы.

Открылись ворота, и выехал Роберт Мармиум со своей свитой из десятка всадников, чтобы отвести душу, оскорбляя графа, или заманить его в ловушку. Все шло, как в предыдущие разы. Роберт Мармиум выпендривался, следуя за нами на удалении. Он не сразу заметил, что с тыла к нему приближается другой отряд рыцарей. Тут еще мы повернули и поскакали на него. Роберт Мармиум помахал графу рукой, пожелал Ранульфу де Жернону поиметь кое-что кое-куда и поскакал под стены монастыря, заманивая нас в ловушку.

Его конь свалился в яму первым. Со стороны это было забавное зрелище. Серый конь как бы нырнул. Всадник даже не успел сообразить, что происходит. Следом упали еще двое. Видимо, мои ребята положили метки на самый край ямы, поэтому большая часть отряда миновала ловушку, добралась до стен. Там они не стали задерживаться, сразу поскакали к воротам.

Мои лучники приблизились к яме метров на сто пятьдесят. Они были вне хоны поражения арбалетчиков, зато сами могли свободно поразить тех, кто оказался в ловушке. Оттуда попытался вылезти рыцарь из свиты Мармиума. Сразу получил три стрелы в спину и скрылся из вида. Роберт Мармиум не появлялся. То ли не мог выбраться, то ли решил отсидеться до темноты.

Мне не хотелось давать ему шанс улизнуть, поэтому приказал моим лучникам обстреливать арбалетчиков. Арбалетчики могли стрелять из укрытия, но лучники били дальше. Вскоре они зацепили пару арбалетчиков, и у тех пропало желание участвовать в перестрелке, ушли со стены.

Я слез с коня и, прикрываясь щитом и держа в руке саблю, пошел к яме. В меня выстрелили всего один раз. Болт летит не так быстро, как пуля, поэтому его можно заметить и уклониться или подставить щит под углом, чтобы получился рикошет.

Роберт Мармиум сидел на дне ямы. Шлем слетел с головы, сполз и кольчужный капюшон. Волосы на голове были не такими рыжими, как борода, и с сединой. Рядом с ним бился серый конь, налетевший брюхом на острый кол, вбитый в землю. Еще один конь, гнедой, нарвавшись на такой же кол грудью, сразу умер. Он напоминал бабочку, приколотую иголкой. Третий, тоже гнедой, стоял в яме вроде бы живой и здоровый. Рядом с ним лежал ниц его всадник. Судя по неестественно вывернутой правой руке, мертвый. Убитый стрелами валялся у дальней стены ловушки.

– Вылезай, – приказал ему. – Граф Честерский хочет пообщаться с тобой.

– Мне и здесь неплохо, – сообщил Роберт Мармиум.

– Если не вылезешь, лучники расстреляют тебя прямо в яме, – сообщил я.

– А какая мне разница, где сдохнуть?! – произнес он, но в глазах жила надежда, что и на этот раз сумеет выкрутиться.

Я передумал прыгать в яму и повторил:

– Вылезай.

– Помоги мне, – требовательно произнес Роберт Мармиум.

– Подойди к краю, – сказал я.

– Не могу, у меня нога сломана, – сообщил он.

– А ты через «не могу», – посоветовал я, поглядывая на стены монастыря, чтобы не прозевать болт.

Роберт Мармиум, кряхтя, переместился на заднице до стены ямы возле того места, где стоял я. Видимо, у него, действительно, сломана нога. Что ж, мучиться ему не долго осталось. Придерживаясь руками за обсыпавшуюся стену ямы, Роберт Мармиум встал. Пальцы рук были короткими и толстыми, а тыльные стороны ладоней – в веснушках.

Теперь я мог достать до него саблей. Поскольку он не рыцарь, а пес бешеный, поступил с ним надлежащим образом – рубанул по шее коротко и сильно. Голова сразу отлетела, упала на дно ямы и перекатилась, замерев на правом ухе. Туловище стояло несколько мгновений. Из перерубленной шеи толчками выплескивалась густая кровь. Затем ноги подкосились, руки опали. Туловище прислонилось к стенке ямы и сползло по ней вбок, оставляя за собой темную, влажную полосу на сухой желтоватой глине.

Отступал к своим я спиной, боясь пропустить выстрел из арбалета. Никто в меня не выстрелил. Наверное, не нашлось желающих отомстить за смерть командира. Если человек подонок, то он такой со всеми, в том числе и со своей командой.

Ранульф де Жернон сразу рассчитался со мной. В отличие от сводного брата, граф Честерский всегда возил с собой приличные суммы наличными. После этого он свернул лагерь и отправился в сторону Линкольна.

Я со своим отрядом поехал следом. Когда монастырь скрылся из вида, мы повернули в лес, обогнули его и устроили засаду на дороге, ведущей в другую сторону. Я решил, что банда Роберта Мармиума не поедет туда же, куда граф Честерский, а мимо монастыря проходила всего одна дорога.

Они появились рано утром. Десяток всадников и человек восемьдесят пехоты, арбалетчиков и копейщиков. У всадников к седлам приторочены большие узлы с награбленным, а пехота несла свою долю в заплечных мешках Они двигались быстро и пока одним отрядом, хотя всадники уже были как бы сами по себе. Как только выберутся туда, где еще не знают об их «подвигах» и где им ничего не угрожает, сразу рассыплются в разные стороны.

Мы им не дали это сделать. Всадников перебили первым же залпом. Пехота продержалась чуть дольше. Пленных не брали. Не скажу, что мои ребята такие уж истовые христиане, но церкви старались не грабить и святотатцев наказывали. Среди трофеев оказалось много вещей из монастыря. Хозяйственную утварь из серебра и бронзы мы поделили, а все предметы культа решили отдать в беркенхедский монастырь.