Глава 3
— Тоша, нам с тобой нужно серьезно поговорить. — по возвращению домой меня встречает мать этого тела. Она сидит за столом и нервно теребит в руках скатерть.
Из воспоминаний Тон–тона я знаю, что у него были довольно хорошие отношения с матерью, даже несмотря на то, что женщина уделяла сыну не так много времени, как тому бы хотелось. Ей было не до этого. Она впахивала на двух работах, чтобы покрывать счета и оплачивать съемную квартиру, поэтому редко бывала дома. Обычно — появлялась под самый вечер и пропадала с рассветом, а иногда и вовсе не приходила ночевать, если ей ставили ночные смены в отеле для иностранцев, где она работала хостес.
Ульяна не была плохой матерью, но она была не моей матерью — вот в чем проблема. Я не испытывал к этой молодой, светловолосой и все еще привлекательной женщине никаких теплых чувств, разве что проскакивало некое уважение за то, что она не отказалась от ребенка–хафу, и в одиночку взвалила на себя бремя его содержания и воспитания в чужой стране.
— Прости меня, Тоша. Я ведь не слепая, вижу твои побои и представляю, через что тебе приходится проходить каждый день. Еще и недавний случай, ты ведь едва не умер, а эти ублюдки — они даже не хотят искать виновных в травле. — она плачет, на смятую скатерть в ее руках капают слезы. — Я уже просто не знаю, как быть. Поблизости нет других школ, а для того, чтобы переехать в другой район, с другой школой нужны деньги, которых у нас нет. Я все это время пыталась накопить на залог и авансовый платеж, чтобы снять квартиру в другом месте. И у меня, как обычно, ни черта не вышло, прости. Я такая жалкая — плачусь собственному ребенку. — она берет себя в руки и вытирает слезы тыльными сторонами ладоней. — Решено, завтра мы пойдем в школу и заберем твои документы, а потом…,потом мы что–нибудь придумаем.
— Нет.
— Что, нет?
— Мы не будем забирать документы.
— Но почему, я же вижу, как тебе плохо там. А теперь ты еще и начал где–то пропадать постоянно, хотя раньше практически не вылезал из комнаты — это меня пугает. Я боюсь, что ты можешь связаться с плохой компанией или подсесть на наркотики.
— Хах, нет, мам, я просто завел девушку. Не беспокойся, все не так страшно, как ты думаешь.
— Антон, не нужно врать матери, я ведь на твоей стороне.
— Ха, а ты не высокого мнения о собственном сыне, да? Когда у тебя будет выходной, я, пожалуй, приглашу ее в гости.
— А ты изменился, повзрослел. С этой работой я совсем все пропустила. — она говорит это с какой–то болезненной, затаенной грустью. — Буду ждать с нетерпением.
— Спокойно ночи, мам. И, знаешь, не вешай нос. За любой черной полосой всегда следует белая. Тем более, скоро я поймаю эту гребанную зебру и перекрашу ее целиком в белый цвет. — проходя мимо нее в свою комнату, я целую эту «теплую» женщину в макушку.
— Спокойной ночи, сынок.
Прости, я передумал. Я никогда не расскажу тебе о судьбе твоего сына. Его холодные, без эмоциональные воспоминания не передавали ту теплоту и заботу, которой ты так беззаветно делишься. Я не готов отказаться от столь приятных моментов в угоду чистой совести.
Стоило пообщаться с ней пораньше — там в больнице, когда она меня навещала, а не притворяться спящим или больным. Мое бегство от разговора лишь усугубило ее состояние вины и это могло вылиться в нечто большее, чем мокрая от слез скатерть.
Впервые за долгое время я засыпаю в хорошем расположении духа.
Следующее утро не обходится без сюрприза. Мои мышцы настолько задеревенели после вчерашнего «экстремального» тренинга, что я с трудом отлипаю от футона. Поход в ванную комнату с последующим контрастным душем становится для меня чем–то вроде подвига, на уровне убийства Лернейской гидры.
Этот фанатизм точно сведет меня в могилу, но именно он, когда–то помог мне выбиться в топы там — в России. Без него, не обладая ярко выраженным талантом, я бы никогда не достиг высот в смешанных боевых искусствах.
После контрастного душа принимаюсь растирать тело руками, ускоряя кровоток и разгоняя застоявшуюся за ночь лимфу, — становится чуть легче. Следующая за этим растяжка вновь заставляет морщиться от боли и в который уже раз за это утро проклинать собственную глупость.
Завтрак, предусмотрительно оставленный Ульяной на столе, исчезает за считанные секунды. До организма наконец доходит, что у него новый хозяин, который будет эксплуатировать этот самый организм на всю катушку. Больше не будет ровного сидения на жопе в собственной комнате. Хикки Тон–тон умер, затворничеству пришел конец.
После завтрака замечаю магнитик на холодильнике с запиской и парой десятитысячных купюр. Точно, сегодня ведь четверг, а значит мне нужно сходить за продуктами и оплатить коммуналку. Обычно я делаю это после школы, но раз у меня сегодня больничный, то прогуляюсь с утра, как раз и разомнусь.
Мой путь лежит в квартал Уэно, где расположен Мацудзакая — один из двух больших супермаркетов района Тайто. Эти ребята недавно открылись и неплохо так демпингуют цены на свои товары. Для небогатых жителей района Тайто, вроде нас с Ульяной, — это неплохая возможность сэкономить.
Покинув небольшую квартирку, расположенную в двухэтажном доме, я достаточно быстро добираюсь до центральной улицы квартала Уэно, обрамленной высотками с многочисленными, разноцветными вывесками и билбордами. Людской поток, словно полноводная река, «проглатывает» меня моментально и я становлюсь его частью, наряду со спешащими на работу служащими разных компаний в деловых костюмах, студентами университета Уэно Гакуэн в их отличительной синей форме и немногочисленными хафу, для которых не так много работы в подобном квартале. Нужно быть чертовски одаренным и везучим хафу, чтобы, будучи полукровкой, попасть в штат крупной компании на более–менее оплачиваемую должность. Гайдзинам же путь в подобные компании вообще закрыт.
Чтобы не затеряться в этом людском потоке, я пристраиваюсь в кильватер к выделяющемуся в этой толпе высоченному пузатому мужику, с мощными руками, чью голову украшает легкоузнаваемая прическа сумоиста — тён–магэ. Судя по укладке этого рикиси, его ранг комусуби, нет — скорее маэгасира. Конечно, это далеко не ёкодзуна, но встретить представителя даже такого ранга, просто гуляя по улице, — уже большая редкость. Этот парень один из сорока двух лучших сумоистов страны, пусть и в самом низком звании.
Сумоист, словно ледокол, пробивает мне путь, пока мы не добираемся до оживленного перекрестка. Где, по велению светофора, даже этой горе мяса приходится притормозить. Когда загорается зеленый мы возобновляем свое движение, но ненадолго. Слева от меня, со стороны проезжей части слышится визг тормозов и панические возгласы. Люди вокруг разбегаются, меня сбивают с ног. Пытаюсь подняться с асфальта, но медленно, слишком медленно. Потерявший управление мини грузовик уже близко.
Кроме меня на пешеходном переходе остается лишь один человек — стоящий в традиционной, низкой стойке сумо рикиси. Видимо, его мозг настолько заплыл жиром, что он решил потягаться с грузовиком.
Уйти от столкновения не успеваю, счет идет на доли секунды — спасения нет. Ками, я вновь все просрал — обидно. Внезапно, сумоист делает взрывной рывок вперед, навстречу приближающемуся автомобилю. Делает настолько стремительно, что моей реакции не хватает для того, чтобы отследить происходящее, лишь перед самим рывком я успеваю заметить какой–то подозрительный, едва уловимый глазом, пар, исходящий от тела гиганта.
По ушам бьет звук столкновения и, вопреки моим ожиданием, рикиси не отлетает от небольшого грузовика жирной, изломанной куклой, нафаршированной переломанными костями. Наоборот — это грузовик меняет траекторию и резко заваливается набок продолжая еще несколько метров скользить по асфальту, высекая искры трущейся о дорожное полотно кабиной. А сумоист остается стоять в том месте, где произошло столкновение человека и машины. Его футболка разорвана, оголяя мощную грудь и необъятный живот, на которые из разбитой головы сумоиста стекает кровь. Столкновение не проходит для него бесследно, с такого близкого расстояния мне хорошо удается разглядеть набухающие гематомы на его торсе и руках, а также многочисленные, кровоточащие ссадины. Плюс к этому, пальцы рикиси на обеих руках переломаны, кисти разбухли. Но при этом, на его лице все такое же похуистическое выражение, какое было до этого инцидента.
В уши врывается вой сирен, полиция и скорая совсем близко. Я порываюсь подойти к, перевернутому на бок, грузовику, чтобы помочь водителю, но вовремя подмечаю разбитое лобовое стекло и пустующее водительское кресло. Лишь после этого, я обнаруживаю в нескольких метрах от себя изломанный труп, валяющийся у разделительного бордюра. Шея неудачливого водителя вывернута под неестественным углом, подставляя безжизненное лицо утреннему солнцу. В его чертах я без труда различаю отголоски европейской крови — хафу. Но даже, если бы я не видел лица водителя, то никаких сомнений в том, кто именно был за рулем у меня бы не возникло.
По японским законам гайдзины не имеют права управлять транспортным средством на территории страны, а для чистокровного японца быть водителем грузовика не самая престижная профессия — слишком маленькая оплата труда. Так что, с вероятностью в девяносто процентов, водитель мини грузовика не мог быть никем иным.
Пока подоспевшие медики упаковывают труп водителя в специальный мешок, я подхожу поближе к паре полицейских, которые пытаются разговорить, истекающего кровью, рикиси. При этом вокруг сумоиста вьется еще пара медиков, оказывая тому первую помощь и умоляя поехать с ними в больницу.
— Господин, Ямагути, прошу вас, мне нужно составить протокол, хотя бы в общих чертах.
— Шел, увидел грузовик, сделал ошитаоши, бых, победил.
— Аааааа. — мучительно выдыхает полицейский с планшеткой в руках, на которой закреплен девственно–чистый бланк протокола.
— Здравствуйте, господин полицейский, я был неподалеку от господина Ямагути и могу все рассказать.
— Уф, это было бы замечательно, парень. Как тебя зовут?
— Антон.
— Хорошо, Антон, давай по порядку, мне нужны детали…
Через пару минут я завершаю пересказ, произошедшей на моих глазах трагедии, во всех подробностях. Разве что о странной дымке, исходящей от гиганта, приходится умолчать, не хочу в столь юном возрасте очутится в дурке.
— Хорошо, спасибо, Антон, я направлю в твою школу благодарственное письмо. Господин, Ямагути, Антон все верно пересказал?
— Да.
— Еще мне нужна подпись, но я вижу в каком состоянии ваши руки, поэтому…
Рикиси молча отбирает у опешившего полицейского планшетку, выщелкивает сломанными пальцами ручку из зажима и ставит размашистую подпись — на это даже смотреть больно. После чего сумоист возвращает измазанный кровью, покрытый отпечатками пальцев, протокол обратно служителю порядка, разворачивается и молча уходит. Я следую за ним.
— Спасибо, что спасли господин, Ямагути. — я должен узнать, что за странный пар я видел, просто обязан.
— Даже и не думал. Не знал, что еще кто–то остался.
— Тогда зачем? Вы, ведь могли увернуться от столкновение или вы беспокоились о других людях, которым мог причинить вред этот грузовик?
— Я не настолько хороший парень, просто подвернулось достойное испытание. Возможно после него я смогу преодолеть свой застой.
— Господин Ямагути, а с полицейскими вы так охотно не общались.
— Не люблю этих ребят, хотел немного над ними поиздеваться.
Он это серьезно? Да на нем живого места нет, а он решил позабавиться с полицейскими. У этого парня точно не все в порядке с головой.
— Господин Ямагути, я кое–что видел перед тем, как вы…
— Нет, не видел.
Ямагути качает головой, при этом пристально смотрит мне прямо в глаза. От этого взгляда по всему телу распространяется странная тяжесть, словно меня медлееееено закапывают живьем. Дышать с каждой секундной становится все трудней. С каким–то потусторонним ужасом слежу за его окровавленной ладонью, которая ныряет в карман необъятных шаровар.
— На мороженное. И мой тебе совет: не торопись взрослеть, а то не успеешь насладиться детством.
Он давно скрылся из виду, а я все продолжаю стоять на том же самом месте, не в силах сбросить с себя странное оцепенение. В моей правой ладони зажата стопка окровавленных купюр. И что это сейчас было?
Домой возвращаюсь на автопилоте. Столько вопросов и ни одного ответа. Но послание Ямагути я распознал отлично — не трепи языком, если не хочешь сдохнуть раньше времени. Я увидел что–то, что мне видеть было не положено. Или не только мне? Но разве я один заметил то странное испарение? А что если так, тогда почему это увидел только я? Столько вопросов, моя голова вот–вот закипит, словно гребанный чайник.
Раскладываю купленные продукты по полочкам, все скоропортящееся засовываю в холодильник и тут же выхожу обратно на улицу. Мне срочно нужно разгрузить голову, а что может быть лучше для выбивание лишних мыслей, как ни тренировка до изнеможения.
Навернув пару кругов вокруг квартала, при этом едва не выплюнув собственные легкие, прогулочным шагом направляюсь в сторону детской площадки.
— Эй, парни, да это же Тон–тон! — краем глаза замечаю своих одногодок из параллельного класса.
Пару раз видел этих троих, когда они шпыняли младшеклашек на улице и отбирали у тех карманные деньги — обычные гопники, не бойцы. К Антону они никогда особо не приставали, опасаясь гнева Ивао. Ведь, в их глазах Тон–тон был игрушкой Ивао, а тот в свою очередь держал в кулаке всю среднюю Тосэн. Обычно, подобная встреча не сулила Антону ничего, кроме мелких пакостей и пары затрещин. Но явно не в этот раз. Судя по предвкушающим взглядам этой шпаны, скорый переход Ивао в старшую Тосэн придал им храбрости.
Я отлично знаю, чем обычно заканчивается подобное внимание. Поэтому, когда они подходят ко мне со своими гаденькими ухмылками, бью первым. Джеб на скачке садит первого на жопу, из разбитого носа капает кровь. Удар не сильный, но я отлично поймал момент, когда первый из гопников, делая шаг, перенес вес тела на одну ногу.
— Ах, ты, кусок дерьма! Ну, сейчас, ты, получишь!
Резко разрываю дистанцию, чтобы не попасть в захват опомнившихся гопников. Если меня схватят, то все — конец. Несмотря на то, что эти ребята не бойцы, выглядят они достаточно крепкими для своего возраста. Видимо, посещают какую–то спортивную секцию. Отступая назад и периодически смещаясь, выстраиваю их в одну линию. Делаю это, чтобы было проще контролировать боевую зону, так как, если меня окружат, то мне пиздец. Задавят массой, повалят на землю и запинают.
— Хватит бегать, сыкло! Дерись, как мужик!
— Грязная свинья, стой, я тебя обоссу!
Изредка постреливая джебом, чтобы осадить самых прытких я ищу момент для контратаки. Мне нужно поймать хотя бы одного на противоходе, чтобы с гарантией его рубануть. Подходящий шанс появляется достаточно быстро, все таки эти мелкие засранцы не бойцы. Ныряю под широкий замах и ввинчиваю всем телом свинг в челюсть одного из гопников. Слабо, грязно, но даже такого исполнения хватает, чтобы выключить его на некоторое время. Минус один.
Ухожу с траектории падающего тела и сам ловлю случайную оплеуху. Удар приходится в область уха, в голове раздается звон. Я немного теряю равновесие и едва не оказываюсь сбит с ног гопником с кровоточащим носом. Чудом ухожу за его ведущую ногу — тренировки по футворку приносят свои плоды, и засовываю слабенький хук с левой руки. Удар приходится прямиком в пострадавший до этого нос, кровотечение усиливается и гопник, прикрывая лицо руками, резко отшатывается. Он что–то мычит, его глаза слезятся, а из–под, прижатых к лицу ладоней, сочится кровь. Ясно одно — продолжать он не намерен. А значит — минус два.
— Все, Тон–тон, мы поняли, ты победил. — включает заднюю третий. — Мир?
Он протягивает мне ладонь для рукопожатия. Делаю вид, что собираюсь ее пожать, но вместо этого пробиваю апперкот в открытую бороду. Зубы гопника звонко клацают, его немного ведет. Он явно не был готов к такому подлому апперкоту от бедра. Чтобы закрепить успех, пробиваю классическую двойку в открытое лицо. Она залетает, как к себе домой, и хотя не наносит особого урона, но окончательно подрывает боевой дух последнего гопника. Тот садится на корточки и прикрывает голову руками.
— Все, все, хватит, не бей, мы все поняли.
— Э, нет, ушлепки, так дело не пойдет. С вас двадцать штук.
— Но…
— Пятьдесят. Срок, вам — ублюдкам, до начала летних каникул. — стычки с местными полу криминальными элементами научила меня тому, что всех косячников нужно ставить на счетчик. В здешней Японии это что–то вроде хорошего тона и проявления крутизны.
На трясущихся от адреналинового отходняка ногах покидаю поле боя. Мне повезло, будь эти ребята немного посообразительнее или по опытней, то легко бы разделали меня под орех. Но дети — такие дети. Этим троим помешали эмоции и вера в собственную исключительность.
Подводя итоги прошедшей драки и вспоминая того босодзоку Шоту, мне становится ясно, что быковать на кого–то более серьезного, чем обычная, уличная шпана мне пока не стоит. Да и обычным гопникам вполне по силам дать мне просраться, если они не будут полными кретинами, как эта троица. Нужно признать, я, пока что, слишком слаб. В моих ударах нет ни силы, ни скорости, да и техника исполнения хромает, как старая кляча, даже несмотря на прекрасную координацию этого тела. К тому же, после встречи с Ямагути, моя уверенность в смешанных боевых искусствах серьезно пошатнулась. То, что рикиси провернул с тем мини грузовиком — выше моего понимания.
Сравнивать уровень уличной гопоты и представителей местных школ боевых искусств просто не имеет смысла. Разница колоссальная. Скорее всего, тот же самый Шота одним ударом переломал бы любому из этих сопляков все кости. Поэтому, пока я не разберусь во всей этой ситуации с традиционными боевыми искусствами, мне нужно быть настороже и особо не отсвечивать.
Зато теперь становится окончательно понятен тот пиетет, который испытывают местные власти к представителям традиционных боевых искусств. Чем выше ты находишься в иерархии той или иной школы боевых искусств, тем больше бонусов и послаблений получаешь от правительства Японии. Начиная от банальных льгот, бесплатного обучения в университете и пониженной налоговой ставки, заканчивая бесплатной медициной для всей семьи и послаблениями в судебной системе. Чего далеко ходить — Ямагути прямо на моих глазах прикончил человека, а все, что с него стребовали — сраный протокол. Уверен, пошли он этих полицейских нахер, то они бы даже рыпаться на столь высокопоставленного рикиси не стали.
Насколько я знаю, существует всего два правонарушения за которые представители традиционных боевых искусств несут ответственность наравне с остальными гражданами. Первое связано с огнестрельным оружием. За незаконное хранение, распространение или использование огнестрела в Японии существует лишь одно наказание — смертная казнь. Второе правонарушение более специфическое и касается недобросовестной аттестации на тот или иной ранг, пояс или ступень в иерархии какой–либо из школ боевых искусств. Если кому–то из бойцов умышленно присвоят несоответствующий его мастерству статус, то, контролирующего аттестацию, чиновника и мастера, который должен был трезво оценить возможности испытуемого ждет незавидная участь. Чиновника банально повесят, а наложавшему мастеру красиво отрубит голову баттосай одного из самурайских кланов на потеху публике. Этакая своеобразная борьба со взяточничеством и кумовством.
Тогда почему, тот же Ивао занимается всякими глупостями и всеми силами стремится стать частью криминального мира Токио? Ответ прост — Ивао занимается каратэ с самого детства, если память Тон–тона меня не подводит, то с первого класса начальной школы, то есть с шести–семи лет. Сейчас он третьегодка средней школы и вот–вот перейдет в старшую, ему на данный момент пятнадцать. А значит, мы имеем восемь–девять лет тренировочного стажа, что довольно много. Но все, чего Ивао смог достичь за эти годы — это восьмой кю, то есть желтый пояс. Этот идиот даже до оранжевого не дотянул. При этом его навыков за глаза хватает на то, чтобы кошмарить всю среднюю Тосэн. А вот для бесплатного обучения в университете этого уже недостаточно, нужен хотя бы шестой кю, то есть зеленый пояс.
Более одаренная Хоши Ито, в отличии от своего бойфренда, с криминалом связываться не спешит. И это не потому, что она девочка — среди местного криминалитета девчонок хватает. Просто она умница и постоянно занимает призовые места на соревнованиях среди учеников средних школ Токио по Кюдо. Когда она перейдет в старшую школу, то с огромной вероятностью попадет в сборную Токио и будет отстаивать честь города. А значит бесплатное обучение и приличная стипендия в любом учебном заведении Японии ей обеспечены.
Меня удивляет другое, как так вышло, что в средней Тосэн, кроме этих двоих нет никого, кто бы более–менее серьезно практиковал традиционные боевые искусства. Если конечно не считать ребят из команды по Кюдо и прихвостней Ивао, которые до сих пор щеголяют белыми поясами.
Когда Тон–Тон закончил начальную школу, то средняя Тосэн к тому моменту уже была «беззубой», все крутые ребята, у которых Ивао был кем–то вроде мальчика на побегушках, перешли в старшую школу. Поэтому Антон мог довольствоваться лишь слухами и, судя по этим слухам, ребята, которые в данный момент заправляют старшей Тосэн, не чета Ивао. Именно поэтому, перед переходом в старшую Тосэн мой «братан» решил заручиться поддержкой байкеров — босодзоку, чтобы вновь не стать тем самым мальчишкой на побегушках из слухов про среднюю Тосэн.
И кажется, я знаю, как вывернуть эту ситуации себе на пользу.
*Ранги в сумо от высшего к низшему: ёкодзуна, одзэки, сэкивакэ, комусуби и маэгасира
*Градация поясов стиля каратэ Сётокан. К которому принадлежит Ивао.
Белый — 9 кю
Жёлтый — 8 кю
Оранжевый — 7 кю
Зелёный — 6 кю
Светло–синий — 5 кю
Синий — 4 кю
Светло–коричневый — 3 кю
Коричневый — 2 кю
Темно–коричневый — 1 кю
Чёрный — 1 дан — 10 дан
