74

Когда дверь за супругами Трюсте захлопывается, у нее едва не подкашиваются ноги. Вести внешне нормальный разговор с Уильямом Трюсте, тогда как в голове лихорадочно кружат мысли о его следующем шаге, требовало напряжения, которое теперь отпускает. Результат — дрожь во всем теле. Она хватается рукой за спинку стула и стоит так, глубоко дыша.

Она была уверена, что они возьмут ее с собой. Завезут куда-нибудь, убьют, а потом избавятся от трупа. Наверно, бросят в море, так она думала. И в этом была надежда; забрав ее отсюда, Трюсте пойдет на риск. Кто-то может увидеть, кто-то — услышать. Я сумею сбежать, думала она. Достаточно, чтобы он на секунду отвлекся, и у меня будет шанс.

И другая мысль. Что, если ему удастся. Если это последний час ее жизни.

Рано или поздно следы приведут сюда, думала она. Достаточно многие знают, куда я собиралась. Я ведь сказала Лоотсу и Бюле, что побеседую с Трюсте, да и Карлу, наверно, тоже? Спасти меня они не успеют, но через некоторое время поиски приведут сюда. Ему не скрыться, рано или поздно они вычислят, что́ он сделал.

Но увидев в дверях Хелену Трюсте, она поняла, что все будет иначе.

Никто не станет искать меня здесь, думает она и чувствует, как облегчение, что она одна, мало-помалу уступает место панике. Когда они спросят Трюсте, а спросят они обязательно, он ответит, что я была здесь некоторое время, а потом уехала, вроде как собиралась на паром, может, даже назовет час отправления.

Карен смотрит на часы и, как наяву, слышит голос Уильяма Трюсте: “Она сказала, что попробует успеть на паром в полвосьмого”.

Они опросят персонал пароходства, проверят по регистрационному номеру, была ли моя машина на борту. Наверно, просмотрят и записи камер наблюдения и увидят, что за рулем сижу я. Лица не видно, потому что я занята мобильником. Но они узнают мои длинные темные волосы под шапкой. Узнают куртку и клетчатый шарф.

Машину найдут где-нибудь на Хеймё. Вероятно, неподалеку от моря. А моя сумка будет лежать на сиденье. Найдут мобильник, проверят, звонила ли я куда-нибудь. Нет, не звонила, но, может, послала кому-нибудь эсэмэску, например маме. Наверно, что-нибудь вроде: я больше не в силах.

Она громко кричит.

Звук несколько раз прокатывается меж сводчатым потолком и кирпичным полом — никаких сомнений: она взаперти. В полном отчаянии она встает, подходит к двери. Да, оставляя ее здесь, Уильям Трюсте мог не волноваться: дверь новая, стальная, выбранная специально, чтобы защитить богатство, какое представляют собой одиннадцать бочек виски 1947 года.

Раздолбаю тут все к чертовой матери, думает она. Перебью все бутылки с вином, вылью спиртное. Выпущу из бочек миллионы. Это будет моя месть. Ни капельки не останется. Он может только убить меня, и все. А я могу к его приходу упиться до бесчувствия. И ничего не почувствую.

Карен подходит к бочке, лежащей на деревянных козлах. Поднимает белый лоскут, берется за затычку. Чувствует, как та с легкостью поддается. Другие наверняка сидят крепче, думает она, бросая взгляд на десяток бочек, которые стоят стоймя. В тот же миг она видит перед собой довольное лицо Уильяма Трюсте, когда он рассказывает, что нашел бочки в одном из ходов сообщения угольных разработок. Видит его невольное движение. Кивок за спину, на стену, целиком занятую длинным стеллажом с рядами винных бутылок.

Стеллаж устойчивый, тяжелый, но к стене не прикручен. Когда Карен чувствует, как он в конце концов наклоняется, слышится звон полутора десятков разбитых винных бутылок на полу, затем весь массивный стеллаж с грохотом падает, вино потоками заливает пол и битое стекло, она опять вскрикивает. Не оттого, что джинсы намокли, не оттого, что брызнувшие осколки порезали щеку и обе руки. А оттого, что ее мольбы, кажется, услышаны.

Дверь широкая, но низкая. Чтобы осмотреть ее, приходится нагнуться, и снова Карен падает духом. Висячий замок. Конечно, Трюсте никогда бы не оставил ее открытой, хоть она и спрятана. И ключа здесь, в погребе, разумеется, нет. Но замок старый, так ей кажется, когда она ощупывает шершавую поверхность, вероятно, такой же старый, как и сама дверь. Несколько быстрых шагов — она берет латунный подсвечник, освещает ржавый висячий замок. И правда старый, думает она, наверно, можно его взломать, только вот чем? Никакого инструмента под рукой. Она озирается по сторонам, поднимает подсвечник повыше, пытается высмотреть какой-нибудь узкий, острый предмет, но не видит ничего.

Он может вернуться в любую минуту, думает она, чувствуя, как сердце громко стучит где-то в горле. Наверно, проводит Хелену, проследит, чтобы она все сделала, как велено. Надела мою шапку, мою куртку, мой шарф и заехала в моей машине на паром. Но потом он вернется. Если Хелена успеет на паром в полвосьмого, он вернется в течение часа; она чувствует, как от отчаяния руки леденеют. Я нипочем не успею.

Взгляд мечется в сумеречном свете, ищет хоть что-нибудь. Она смотрит на стальную дверь, представляет себе, как эта дверь с минуты на минуту откроется, как она увидит на пороге его силуэт. Новая идея. Может, забаррикадироваться, выиграть время? Дверь открывается внутрь, и если подтащить стол и опрокинуть остальные стеллажи…

В этот миг взгляд падает на нижнюю полку на стене напротив. Ну конечно.

Не получится, сознает она после нескольких тщетных попыток засунуть острие штопора в замочную скважину. Разочарованно дергает ржавый замок, чертыхается. Так близко. Как назло, так близко. Она бьет по замку кулаком, чувствует боль в ладони. И что-то еще. Тянется за тяжелым подсвечником, наклоняется, светит. На сей раз не вскрикивает, когда надежда вновь оживает. Замок не взломать, петли на старой деревянной двери тоже крепкие. И все шурупы на месте, но древесина вокруг них обветшала. Карен снова дергает замок. Да, чуток движения есть.

Выламывать она не смеет, вдруг штопор согнется и сломается. Ковыряет острием вокруг двух шурупов, расшатывает, тянет. Не глядя на часы, ковыряет, долбит, расшатывает.

Когда первый шуруп, звякнув, падает на кирпичный пол, Карен Эйкен Хорнби вся мокрая от пота, вина, слез и соплей.

А когда на пол таким же манером отправляется следующий шуруп, она выпрямляется, хватает подсвечник и вышибает дверь.