Братья Митьковы и их люди

Фамилия обладателя списка «Гавриилиады» сразу же встревожила правительство; ведь отставной штабс-капитан Валентин Фотиевич Митьков был родным братом «государственного преступника», который как раз той весной 1828 года был доставлен на читинскую каторгу: старший из четырех братьев Митьковых, декабрист Михаил Фотиевич, родился в 1791 году, с 16 лет участвовал в различных кампаниях; в его послужном списке последовательно перечислены все главные сражения кампании 1812–1814 годов: Бородино (за которое удостоен золотой шпаги), затем Тарутино, Малоярославец, Красное, Люцен, Бауцен, Дрезден, Кульм, Лейпциг, Париж. Награжденный многими орденами, Митьков в возрасте 30 лет был уже полковником лейб-гвардии Финляндского полка, и лишь тяжелая болезнь, от которой он подолгу лечился за границей, задержала его служебное продвижение.

Из дела М. Ф. Митькова видно, что он был принят в Тайное общество в 1821 году Николаем Ивановичем Тургеневым. Именно Тургенев, а позже Пущин были наиболее близкими к нему деятелями Тайного союза. Декабрист признался, что старался «споспешествовать к освобождению крестьян, в свете с высшими себя вести без низости, а с подчиненными – как следует хорошо образованному человеку».

На следствии, формально, раскаиваясь в конституционных разговорах (Митьков утверждал, что конституцию считал «утопией»), отрицая сделанные на него показания, будто – одобрял «истребление императорской фамилии до корня», декабрист твердо отстаивал свои убеждения насчет освобождения крестьян; специально заявил, что «недавно бывши в деревне, видел, что слова (его. – Н. Э.) производили на слушателей сильное действие», повторял соображения о выгодности – «освободить крестьян и дворовых».

У следствия не было данных, будто младший брат был единомышленником старшего; однако донос о «Гавриилиаде», можно сказать, к этому вел; полковник, а теперь «государственный преступник» Михаил Митьков стоял за крестьян и вел с ними «разговоры»; его брат Валентин Митьков тоже ведет опасные разговоры и читает «ужасные стихи» в присутствии крестьян, дворовых.

Митьков-декабрист признавался, что «свободный образ мыслей… заимствовал из чтения книг и от сообщества Николая Тургенева»; ссылка на Тургенева, находившего за границей, для следствия была хорошо понятной маскировкой других, более близких вдохновителей, чтение же опасных книг опять вызывало ассоциации с чтением опасных рукописей другим Митьковым.

Следственное дело полковника Митькова вел в 1826 году Бенкендорф; теперь его же ведомство займется делом отставного штабс-капитана (правда, сам шеф жандармов пока что на Балканах, вместе с царем).

Прежде чем следствие затребовало Пушкина, оно получило другие имена – близких приятелей Валентина Митькова. Само его дело было озаглавлено: «О дурном поведении штабс-капитана Митькова, Владимира, Семена и Александра Шишковых, Мордвинова, Карадыкина, губернского секретаря Рубца, чиновника Таскина, фехтовального учителя Гомбурова». Заключение следствия сводилось к тому, что «все сии молодые люди слишком погружены в разврате, слишком облегчены презрением, чтобы казаться опасными в политическом отношении… Если между ними распространены возмутительные безнравственные сочинения, то сие, конечно, сделано братьями Шишковыми».

Подобная характеристика, вероятно, объясняет, отчего (как увидим) власть затем не слишком углубляется в жизненные обстоятельства младшего Митькова. Братья Шишковы, конечно, попали на заметку, приятель Пушкина Александр Шишков, уже и до того побывав под арестом, находился под строгим надзором. Усердные же преследования других племянников министра и консервативного государственного деятеля А. С. Шишкова, видимо, не входили в планы правительства. Поэтому дела особенно расширять не стали, но потянули к ответу автора «Гавриилиады».

Прежде чем двинуться дальше, оценим парадоксальность, трагичность сложившейся ситуации.

Растет дело, состоящее почти из тридцати документов, причем уже из опубликованных текстов III отделения видно, что после доноса дворовых людей на своего хозяина возник очередной «российский парадокс»: брат декабриста, читатель запрещенного Пушкина, отставной штабс-капитан Валентин Митьков начал расправляться «со своими людьми». В деле ничего нет о домашнем наказании, которое, вероятно, не замедлило; но после того Митьков послал Денисова (почему-то одного?) на съезжую, где его выдрало уже «само государство», а затем – отдал Денисова и Ефимова в рекруты (как увидим ниже, был наказан и третий подозреваемый барином крепостной человек).

Царь и верховная власть оказались в щекотливом положении. С одной стороны, Митьков – брат государственного преступника и сам преступник, но он дворянин, офицер, а дело ведется по доносу дворовых людей, в то время как крепостным давно запрещено доносить на хозяина.

Митьков дважды наказывает своих «холопьев» по праву, предоставленному ему законом и властью, – но притом именно просвещенное дворянство после восстания декабристов находится под максимальным подозрением, власть уже неоднократно и гордо подчеркивала верность, любовь к престолу простого народа (лозунг «самодержавие, православие, народность» еще не сформулирован, но практика – уже заявлена!).

Николай I оказался перед дилеммой: необходимость контроля, поощрения доносов на «слишком грамотных», неблагонамеренных людей; но кто же будет доносить, если «благородному смутьяну» так легко расправиться с верноподданным из низшего сословия?

По ходу расследования о «Гавриилиаде» было сделано неясное указание, чтобы строптивые митьковские дворовые не пострадали; однако пушкинская часть дела обрывается осенью 1828 года, когда оба «инициатора» уже были забриты в рекруты…

Продолжение истории находится в недавно изученных автором этих строк материалах канцелярии дежурного генерала Главного штаба (теперь ведь оба рекрута числятся по военному ведомству!). Новое дело, на 27 листах, охватывало период с октября 1828 года по 31 августа 1829 года.

«Дело, начавшееся по показаниям рекрута Денисова, что помещик его, отставной штабс-капитан Митьков, имел у себя самим им писанную богохульную книгу. О имении таковой же книги братом его 25 егерского полка майором Митьковым и оставлении сего Денисова и товарища его Ефимова в военном ведомстве». Некоторые материалы этого дела дублируют тексты, давно известные по соответствующему делу III отделения, многие же страницы – уникальны.