Мольба за отца

Дядя Михаэль сидел в кресле отца, боком к столу, и, закрыв глаза, самозабвенно ласкал под юбкой зад Аниты, сидевшей у него на коленях. Штефан, застыв на пороге, старался изгнать из памяти звуки, которые эти двое издавали на диване, когда под ним прятался он. Неужели это было только вчера? Обнаженные бедра Зофии Хелены, стоящей на четвереньках в подземном тоннеле, мелькнули перед его внутренним взором, но он тут же прогнал и это воспоминание, хотя оно упорно всплывало при каждом взгляде на лицо Аниты, ее склоненную от удовольствия голову, длинные, как у Зофи, волосы, рассыпавшиеся по спине. В своих пьесах Штефан всегда писал главных героинь, которых предстояло играть Зофи, именно такими – с длинными распущенными волосами, а не с косами или узлами, как она обычно носила.

Голубые глаза Аниты распахнулись.

– О! – вырвалось у нее, когда она встретила взгляд Штефана.

– Вот видишь, ты тоже хочешь еще немножко, – произнес дядя Михаэль.

Женщина вытащила из-под юбки дядину руку и сказала:

– Михаэль, мы больше не одни.

Дядя повернулся к Штефану. Всего на миг юноше показалось, что перед ним тот самый дядя Михаэль, который в детстве протягивал ему сливочно-ликерную карамельку со словами: «Сладкое для моего сладкого сынишки», а позже, когда Штефан вырос, расспрашивал его о пьесах, которые тот писал, и о музыке, которая ему нравилась.

– Что ты здесь делаешь? – напустился на него дядя. – Тебе нельзя…

– Папу арестовали, – ответил Штефан, как только секретарша скользнула мимо него к выходу.

– Уходи! Нельзя, чтобы тебя здесь видели! – Дядя Михаэль бросил взгляд в окно; на той стороне улицы был банк, к нему стояла огромная очередь, хотя двери были закрыты. – Денег я тебе достану, но…

– Папе нужна виза, – сказал Штефан.

– Я… Ты думаешь, я могу позвонить какому-нибудь чиновнику и сказать: так, мол, и так, дайте моему бывшему зятю визу?

– Вы обещали заботиться о нас. Я могу остаться в Вене с мамой, и Вальтер тоже. Но папа арестован. Ему надо уезжать.

– Денег я тебе достану, но визу не могу. Никто не должен видеть, как я хожу и прошу визу для еврея. Понимаешь? Нельзя, чтобы тебя здесь видели. Уходи, но только незаметно.

Штефан стоял и смотрел на дядю: тот сидел в кресле его отца, за столом его отца, под портретом Лизль с расцарапанными щеками работы Кокошки, в кабинете той самой фабрики, которую дед Штефана построил с нуля в те времена, когда у предков дяди Михаэля уже были все привилегии. Штефану захотелось пойти домой и забраться в постель, как прошлой ночью, но он знал, что маме и Вальтеру не поздоровится, если соседи увидят, как он ходит туда-сюда. Значит, снова придется ждать до поздней ночи, когда можно будет вскарабкаться по дереву на крышу, а оттуда – в окно комнаты для прислуги, где можно будет поспать несколько часов, чтобы потом, встав еще до рассвета, проделать весь путь в обратном порядке.

– Прочь! – повторил дядя. – Уходи. Я найду способ передать твоей матери денег, но за помощью иди к своим.

– К кому – своим?

– Ты еврей. Если кто-нибудь узнает, что я тебе помогаю, меня тоже отправят в трудовой лагерь. Ты – еврей.

– Вы мой дядя. Мне не к кому больше обратиться.

– Евреи помогают евреям в центре еврейской общины, это рядом с домом, где жил твой дед, когда строил свой дворец.

– В Леопольдштадте?

– Когда он строил дворец, я сказал. Слушай меня внимательно. На этой стороне канала. А теперь иди, пока никто не увидел, как я тебе помогаю.

Поиски папы

Штефан шел через темное подземелье, стараясь держаться ближе к его сырым стенам. Сначала он забрел в крипту позади запертых ворот собора Святого Стефана – наверное, свернул где-то не туда. Тогда он вернулся и вновь пошел в сторону талмудической школы. По пути ему попался люк. Поднявшись к нему по скобам, вбитым в стену подземелья, Штефан приподнял его треугольный лепесток и выглянул наружу. Следующий люк показал ему, что он на месте: узкая улица, ветхие от старости дома. Именно так выглядел старый городской центр с главным еврейским храмом и центром еврейской общины. Вход в центр тоже был прямо перед ним, но рядом стояли двое эсэсовцев и наблюдали, как мальчишки из гитлерюгенда дразнят женщин и детей, кидают в них камнями.

Матерям с детьми нужно помочь. Штефан знал это. Но предпочел дождаться, когда эсэсовцы уйдут. И только через несколько минут после их ухода он толкнул тяжелую металлическую решетку, выскользнул на мостовую и заспешил через улицу к входу в здание иудейского центра еврейской общины.

Внутри здания, на лестнице со стертыми ступенями, стояли люди, по несколько человек на каждой ступеньке. На верхнюю площадку открывались двери кабинетов, туда и стремилась вся очередь. В глубине площадки стояли столы, на них – разномастные корзины с ярлыками А – Б, В – Г и так далее, по алфавиту. В корзинах грудами лежали карточки. Когда люди стали замечать присутствие Штефана, в вестибюле наступила тишина. Еврейских юношей его возраста арестовывали вместе со взрослыми, к тому же на нем не было ермолки.

– Я ищу папу, – сказал он.

Не сразу, соблюдая осторожность, люди все же начали выходить из состояния замороженного молчания. Девушка-организатор, которая помогала им заполнять карточки, снова занялась сидевшей перед ней женщиной: той нужно было заполнить карточку на пропавшего, а она не умела писать. Пока организатор писала под ее диктовку, другие то и дело подходили к ней с вопросами, но она не отвечала им, полностью сосредоточившись на неграмотной: та искала любимого, который, как и папа, сгинул во время ночных рейдов.

– Пожалуйста, тише, прошу вас! – крикнула организатор, перекрывая шум толпившихся вокруг нее людей. – Мы делаем все, что можем. Герра Левенхерца только что опять арестовали. Мы еще не знаем, кто где. Те из вас, кому нужна помощь, могут ждать в очереди, но будет гораздо проще, если вы сами возьмете карточки и впишете в них всю информацию о пропавших. Имена. Адреса. Как с вами связаться. Заполненные карточки кладите в корзинку с той буквой, на которую начинается фамилия пропавшего. Как только у нас будет какая-нибудь информация, мы сразу дадим вам знать.

Люди продолжали стоять.

Штефан взял карточку, вынул из сумки карандаш – новый карандаш Вальтера – и записал всю информацию об отце.

В очереди женщина помоложе заговорила с другой, постарше:

– Он велел нам ехать в Шанхай, сказал, что там нас найдет. Это были его последние слова: увози детей из Австрии. В Шанхай не нужна виза. Зато билетов не достать.

– Я слышала, можно сделать кубинскую визу, за деньги, – ответила женщина постарше, – но нацисты забрали у нас все, что было.

Закончив заполнять отцовскую карточку, Штефан положил ее в корзинку с буквами Н – О и уже хотел было уходить, когда обратил внимание на то, как еще одна женщина-волонтер вытряхивала содержимое корзины с буквами И – К в емкость побольше. Одна карточка незаметно скользнула на пол и тут же исчезла под ногами очереди, когда та сделала шаг вперед.

Штефан забрал карточку отца и стал ждать.

Девушка появилась снова, вытряхнула в емкость содержимое корзины Л – М и убежала. Когда она пришла опять и взялась за корзину Н – О, Штефан шагнул к ней и положил карточку отца прямо в емкость, которую она держала в руках.

Она поглядела на него удивленно.

– Нойман. Герман Нойман, владелец шоколадной фабрики Нойманов, – сказал он и сам услышал отцовские интонации в своем голосе.

Он хороший человек, его отец, и вся его семья – хорошие люди. Свое состояние они заработали на шоколадном бизнесе, начатом на собственные деньги, а их счета в банке Ротшильда всегда имели положительное сальдо.