Прощание

Труус вышла на голую площадку у карантинных бараков Зеебурга, когда дети уже собрались в столовой – все, кроме семерых, у которых проявилась дифтерия. Среди них была и Адель Вайс. День назад доктор сказал, что у Адель еще не самый тяжелый случай. Признаки болезни, конечно, налицо – серый налет в гортани и кашель, – но шея не раздута, как у других детей, дыхание почти не затруднено, поражений кожи тоже не видно.

Нынешнее утро принесло хорошие новости: всего через несколько часов, к обеду, все здоровые дети сядут на паром и отправятся в Англию, где Хелен Бентвич уже подыскала для них приемные семьи.

Труус спешила, когда из окна барака вылетел какой-то небольшой предмет и, описав в воздухе дугу, шлепнулся прямо ей под ноги. Что это?.. Пока она приглядывалась, неприятный ком встал у нее в горле, но она даже обрадовалась: утренняя тошнота. А этот серый шматок, кажется, клецка? Она не знала, какой расклад тревожил ее больше: то ли еда в бараках настолько гадкая, что дети швыряют ее в окно, то ли развлечений так мало, что выбрасывание еды в окна кажется им вполне сносной забавой. Клецка – или что там это было – прилетела как раз из дифтерийного барака, откуда детей даже не выпускают на улицу посмотреть, как команда бурлаков тянет баржу.

Войдя в столовую, Труус объявила детям новость, и те с радостными криками бросились по баракам собираться. Ей уже подумалось, что день действительно удался, когда она обратилась к замешкавшейся девочке:

– Шерил, я нашла дом тебе и Ионе. Беги собирай вещи.

– Я не могу его бросить, – сказала девочка.

– Кого бросить, милая?

– Иону.

– Конечно, ты его не бросишь. – Она протянула руку и взяла маленькую ручку, на большом пальчике которой красовалась половинка ее кольца. – Дом, который я нашла в Англии, для вас двоих. А теперь беги скорее. Я задержу их, чтобы они не уехали без тебя, а еще вам надо успеть вернуть мне кольца!

– Иона заболел, – произнесла девочка, и молчаливые слезы покатились по ее щекам.

– Заболел? Но как? Ему же сделали прививку.

Девочка стояла перед ней и плакала.

– О милая, я надеюсь, что это лишь… – Она обняла Шерил, прижала ее к себе и стала молча молиться. Господи, лишь бы не новый случай дифтерии!

Держа маленькую Шерил за руку, Труус вошла с ней в кабинет старшей медицинской сестры. Да, брат девочки проснулся ночью с ознобом и больным горлом. Кашля у него пока нет и других симптомов, кроме посеревших миндалин, тоже. Сестренку, с которой мальчик неразлучен, сначала тоже хотели отправить в карантин, но усомнились: стоит ли подвергать такому риску ребенка без симптомов?

– Нет, конечно не стоит, – согласилась Труус, в уме уже просчитывая возможные последствия столь позднего диагноза.

Придется сообщить Хелен Бентвич. Остается только надеяться, что она не откажется принять детей, которые через день-другой после прибытия тоже могут заболеть дифтерией. Но нет, Хелен – разумный человек. Доктор ведь сказал, что такая вероятность ничтожно мала, и Труус верила ему безоговорочно, распространяя эту веру и на ребенка, который был у нее внутри. В конце концов, все дети получили прививку сразу, как только приехали в Нидерланды. И если кто-то из них заболел, то лишь потому, что невозможно полностью исключить контакты до того, как вакцина начнет действовать. И пусть даже один больной ребенок попадет в Англию, разве это не ерунда по сравнению с тем, что остальные, здоровые дети покинут это Богом забытое место и отправятся в новые семьи. Ведь это всего-навсего дифтерия, а не оспа или полиомиелит. А Хелен из тех, кто никогда не скажет «нет», пока есть хотя бы малейшая возможность сказать «да».

Труус нащупала свое кольцо на пальце девочки и, запретив себе думать о детях, которые умирали в 1901-м и 1919-м от некачественной вакцины, сосредоточилась на истории великой гонки милосердия: двадцать погонщиков и сто пятьдесят ездовых собак за пять дней прошли 674 мили и доставили партию противодифтерийной сыворотки в городок Ном на Аляске, чем спасли его от полного вымирания. И это кольцо не сулит ничего дурного. Стоило ей отдать его детям, и она снова забеременела или поняла, что беременна, – одно и то же, в общем-то. Если кольцо уедет с ними в Англию, то она, скорее всего, никогда не увидит его снова. Может, оно и к лучшему. Не исключено, что кольцо несет проклятие только ей, а им – нет.

– Поверь мне, Шерил: я обязательно сделаю так, что Иона приедет к тебе в Англию, как только поправится, – сказала она девочке. – Просто ты поедешь вперед, познакомишься с новой семьей, а когда Иона прибудет, ты представишь их друг другу, ладно?

Девочка серьезно кивнула. Господи, какая она еще маленькая, а как много уже испытала!

Разыскали помощницу, чтобы проводить Шерил в барак. Труус с удовольствием отвела бы ее туда сама, но ей нужно было еще зайти к заболевшим детям и рассказать им, что их здесь не бросят. Как только они поправятся, то поедут в Англию, где их уже ждут новые семьи.

– Остальные выздоравливают? – спросила она старшую медсестру.

Та распахнула дверь в палату: простые белые колыбельки и кровати вдоль стен, на них такие же белые простые простыни. Сбоку было открыто окно: то самое, из которого совсем недавно стремительно вылетела клецка. На ближней к нему кровати сидела девочка постарше и из чего-то непонятного – похоже, из остатков обеда – лепила странных существ. Посреди комнаты двое мальчишек играли в игру, которую, видимо, выдумали сами: подкидывали не меньше полудюжины предметов сразу и старались поймать как можно больше. Остальные ребятишки с раздутыми шейками спали, читали или штопали носки. Надо же, штопка носков – вот так развлечение для детей в карантине, кто бы мог подумать. При таких обстоятельствах следовало только радоваться, что кому-то из них хватило предприимчивости и смелости выбросить в окно ту злосчастную клецку.

– К несчастью, ночь была тревожной, – сказала медсестра.

Труус напряглась, готовя себя к худшему, и быстро пересчитала детей: девочка и двое мальчиков, Адель… Куда они передвинули колыбельку?

– Наверное, это даже к лучшему, что дети – сироты, не придется сообщать родителям.

– Сирота, – поправила медсестру Труус, чувствуя себя раздавленной и в то же время испытывая облегчение, которого не должна испытывать, она знала. Если речь идет о малышке-сироте, то это, должно быть, та, годовалая. – Бедняжка Мадлен? – спросила она.

Вечером Труус старательно сдерживала слезы, не желая причинять Йоопу боль известием об Адель Вайс. Он ведь хотел взять девочку в их дом. Они могли стать семьей – слово, которое Труус с Йоопом перестали произносить вслух. Труус очень хотелось поговорить с мужем и об Адель, и о том ребенке, который рос у нее внутри. Но она понимала, что говорить еще рано. Когда-нибудь потом, когда она будет уверена. А пока все, что она могла, – это прижаться к мужу и гнать от себя мысли о девочке-цветке, которую она полюбила, едва взяв на руки.