Глава 8
Когда на третий день после своего предыдущего посещения Профессор вошел в камеру к Юле, она лежала на тюфяке в позе эмбриона и не двигалась. Ей было очень холодно и страшно, когда в обещанный день Профессор не явился. Но она твердо решила выказывать полное доверие и быть послушной, если он все-таки придет. Если явится – значит, все это проверка. Она будет сдержанной, она прикинется, что всецело доверяет ему.
– С добрым утром, Юлия Сергеевна, – поздоровался Профессор, потирая руки. – Прохладно здесь у вас.
Он подошел к девушке, потрогал пульс.
– Вы молодец, исполнили мою просьбу. А я не оправдал вашего доверия. Но уверяю вас, все это только для вашего же блага. Как вы себя чувствуете?
Юля села на кровати, подавив внезапно накативший рвотный позыв. Смотрела себе под ноги, потому что глаза, наполненные ненавистью, могли выдать. Когда она подняла их на Профессора, в них были только слезы.
– Как же именно голод и холод послужат моему благу?
Профессор подал ей стакан морковного сока.
– Все в свое время, моя дорогая. Я хочу, чтобы ты верила мне, – ласково сказал он, погладив ее по руке. Юля напряглась, но руку не отдернула. – Я приду завтра, и мы начнем наши беседы. Теперь без всякого обмана. А сегодня я прошу тебя подумать и написать по пунктам, что тебе нравится в нынешнем мире и что не нравится.
Профессор ушел прежде, чем она успела о чем-либо его спросить.
«Это похоже на обход врача в больнице», – подумала Юля, но развить мысль не успела. В камеру зашел какой-то человек в штурмовой маске-балаклаве, очках, защитном комбинезоне и перчатках. Широкие плечи, узкая талия, высокий – значит, мужчина. Юля как-то сразу почувствовала расположение к нему и перестала бояться.
– Юлия Сергеевна, добрый день. Меня зовут Иван, я ваш личный помощник на время вашего здесь пребывания. Пойдемте со мной. Вы переезжаете в более комфортные апартаменты.
– Личный помощник? А зачем такая экипировка? Я что, чумная? – Ей показалось, что он улыбнулся, хотя через маску и очки увидеть его лицо было невозможно.
– Нет, это я слегка чумной, – просто ответил Иван, и девушка сразу поверила ему.
– Тогда давай на «ты», – сказала она игриво и сама себе удивилась. Холодок прошел по коже, она начала догадываться. Опять то самое чувство, только слабее.
– Выключите пси-воздействие, я сама пойду, – яростно крикнула она куда-то в потолок, где, по ее мнению, могли располагаться камеры слежения.
– Нет никакого пси-воздействия, это вы на меня реагируете, – как бы извиняясь, сказал Иван. – Простите, в следующий раз я усилю защиту.
Юля не стала с ним спорить, вспомнила о послушании и пошла за Иваном, но вдруг остановилась.
– А Маруся? – спросила она.
– Крысу мы к вам переведем, если так хотите, – дружелюбно ответил Иван. – Только это не Маруся, а скорее Марис, мальчик.
Юля против воли прыснула, и Иван, кажется, тоже усмехнулся. Это место теперь даже чем-то нравилось Юле.
Иван завязал девушке глаза, и они пошли по коридору, затем недолго поднимались на лифте, затем опять шли по коридору, но запах в этом коридоре был уже совсем другой. Исчезли нотки затхлости и сырости, пахло пластиком и немного больницей.
Иван привел ее в новую камеру, запер дверь и снял повязку. Это была чистая и уютная комната размером примерно четыре на четыре метра, с аккуратной кроватью, столом и стулом. Стены и потолок белые, за исключением одной, с изображением окна и туманного утреннего моря за ним. Фотообои в камере особенно ее умилили. А еще… да, там был душ! На столе стоял еще один стакан морковного сока и небольшая булочка. Где они взяли ее в центре Москвы? В том, что она недалеко от Маяковки, – Юля не сомневалась. Когда ее вели в это здание (вернее, когда она сама бежала с завязанными глазами), она запомнила, что шли они не больше двух километров по хорошей дороге. По ощущениям – в сторону «Баррикадной». А где у нас там могут быть большие здания с глубокими подвалами? Да где угодно. Но она решила, что это сталинская высотка на Кудринской площади, или Дом авиаторов. Ходила в детстве на экскурсию, узнала, что под зданием есть подземный бункер, по площади не уступающий наземной части сталинки. И запомнила запах. Она была особенно чувствительна к запахам – это у них семейное, от мамы.
– Это ты нас с подругой сюда заманил? – спросила Юля у собравшегося уходить Ивана.
– Нет, я про вас узнал только сегодня. Не забудьте выполнить задание Профессора, Юлия Сергеевна. Как закончите – позвоните, – сказал помощник, указав на кнопку возле двери. – Я в вашем распоряжении двадцать четыре на семь.
Он ушел, и повеселевшая Юля, стараясь не глотать кусками, сжевала булку и запила соком. Потом ушла в душ и, совершенно не обращая внимания на камеру в потолке, с удовольствием смыла с себя вековую грязь. Когда лет через сто она вышла из ванной, в комнате стояла клетка с Марусей, вернее, с Марисом.
– Значит, вот как? Значит, ты подсадной? Шпионил за мной, а я тебе все тайны доверяла. Кормила тебя последним куском хлеба, а ты, поди, на госпайке был? Да-да, тебя сдали со всеми потрохами. «Мальчик». Откуда они знают, какого ты пола, а?
Крысюк вертел носом, словно стараясь унюхать, чем обернется для него этот новый странный тон.
– Как твое настоящее имя? – не унималась Юля. – Агент 007? Будешь Марисом Серым, облезлое и гадкое ты существо. Может, оставить тебя в клетке без еды и воды на пару дней? Нет?
Девушка выпустила вражеского агента свободно бегать по камере и задумалась. Эти люди запустили к ней, насмерть перепуганной, в камеру крысу. Зачем? Посмотреть на ее реакцию? Она могла прибить противного грызуна или сделать своим другом. Она выбрала последнее. Склонность дружить с террористом – признак стокгольмского синдрома. Хорошо, пусть. Потом Иван невзначай сообщил ей о крысе. Зачем? Возможно, случайно. Он показался бесхитростным парнем, но… это его свойство «притяжения», что это? Говорит, что ее с подругой завлек не он, значит, таких, как он, много…
Если это не пси-воздействие, тогда что? И почему ей сейчас не страшно, как всего час назад? Почему ей легко и весело? Это же бред, она в опасности – понимает это умом, но не чувствует сердцем. Как странно. Море вопросов и ноль ответов. Ясно только одно: она зачем-то нужна этим людям, причем настолько, что они возятся с ней, подсаживают в камеру крыс, потом кормят свежими булками и обеспечивают горячей водой в душе. И задают домашнее задание.
Она взглянула на стол, там лежала стопка бумаги и ручка. Итак, пусть будет три пункта «люблю» и три «не люблю». Она написала ответ, краткий как выстрел:
Что мне нравится в нынешнем мире:
Чипсы
Интернет
Свободная любовь
Что мне не нравится в нынешнем мире:
1. Чипсы
2. Интернет
3. Свободная любовь
Юля позвонила, Иван явился через несколько минут. Взглянул на протянутый ему лист, помолчал, потом высказал свое мнение:
– Юлия Сергеевна, вы же не хотите обратно в прежнюю камеру?
– А тебе какая разница? Ты мой личный помощник, должен делать, что я скажу.
– Я личный помощник, и позвольте помочь. Профессору не понравится ваше отношение к заданию. У нас тут все серьезно. Если вы будете так – вы проиграете.
– А мы во что-то играем?
– Вся наша жизнь – игра, – ушел от ответа Иван.
– А почему ты такой странный? Почему на тебя такая реакция? Кто ты такой вообще?
– Вы привыкнете, – неуверенно пробормотал смущенный Иван. – Наверное.
– Сними маску и очки!
– Пока нельзя, Профессор не разрешал.
Юля подскочила к нему и ловко сорвала балаклаву. Бооже, какой милый. Она поплыла, он подхватил ее и посадил на стул. Отошел, надел маску. Спустя несколько секунд она взяла себя в руки. Что за… «аленький цветочек», где вместо чудовища – такое прелестное чудо?
Иван уже вышел, ее листок он оставил на столе. Хорошо, она отнесется к заданию серьезно.
* * *
Волнения Монаха оказались напрасными. Никакого набега на лагерь не произошло, ночь прошла спокойно. Рано утром Ирина уже сидела в медблоке, нетерпеливо ожидая, когда проснется незнакомец или когда Док разрешит его разбудить. Наконец она не выдержала и вошла.
С порога она ощутила знакомое волнение, мешавшее вести себя разумно. Постаравшись подавить его, начала потихоньку приближаться, глядя на лоскут той самой бронеткани, помогающий не забыть, зачем пришла. Она села на стул и для начала посмотрела незнакомцу на руки. Да что за черт, таких волнующих рук она в своей жизни не видела. А ведь другие явно ничего такого не ощущают. Ирина перевела взгляд на ткань, выждала несколько мгновений и посмотрела незнакомцу в лицо. Блондин лет двадцати пяти, до невозможности милый. Все позабыв, она наклонилась и легко поцеловала его в губы.
В этот момент вошел Док. Ирина не подозревала, что его лицо может вытянуться до такой степени. Ей даже смешно стало.
– Вы что тут все про меня думаете? Я «чужой» в парике и маске? Не могу парня поцеловать?
– Э-ээ…
– Док, повесь возле его кровати занавеску, чтобы я могла с ним разговаривать, но не видеть.
– Зачем?
– Пожалуйста, сделай, как я прошу. Вон, простыни повесь. И еще, пока я буду его допрашивать, ты посиди с ним рядом, понаблюдай выражение лица. Врет или не врет. И вообще, на всякий случай неплохо было бы его привязать, чтобы не сбежал.
Док зашумел, вешая занавеску, чем и разбудил больного. Ирина провела допрос из-за ширмы, но ничего интересного не узнала. Парня звали Адам, он очнулся возле метро «Маяковская» пару дней назад, перекусил кроликом, подлечился артефактом, его спасла собака, потом встретил девушку-ангела возле аномалии. Что было до Маяковки – не помнит. Считает, что память вернется, потому что какие-то обрывки иногда всплывают. Ирина вытянула руку из-за ширмы и показала лоскут.
– Это было на тебе надето. Где ты это взял?
За ширмой послышалось движение и тихое восклицание доктора. Адам встал, чтобы взять ткань. Док не успел его привязать. Некоторое время парень, видимо, рассматривал кусок комбинезона.
– Не помню. Хотел бы помочь, но не помню.
Скрипнула кровать, больной сел. Док засуетился возле него.
– Ирина, посмотри, – услышала она возбужденный голос доктора и, забывшись, выглянула из-за ширмы. Глаза, те самые, которые она видела в альбоме у Монаха, небесно-голубые, такие глубокие, уставились прямо на нее. Она сделала шаг к Адаму, как кролик к удаву, Док заступил ей дорогу, взял за плечи и затолкал обратно за ширму.
– Да что с тобой такое? – прошипел он. – Ты что, под веществами? Ага, зрачки расширены.
Пока он ходил за фонариком, Ирина уже взяла себя в руки.
– Что ты хотел показать? – спросила она Дока.
– Как затянулись за ночь раны. Или вы нашли какую-то особо ядреную «желчь», или у него ткани регенерируют с сумасшедшей скоростью, – ответил Док и посветил ей в глаза, проверяя реакцию зрачков.
– Я видел вас вчера на шоссе. Это была ваша собака? – подал голос Адам.
– Это Лаки. Он убежал, вернее, улетел. Проглотил «лунный туман» и улетел.
– Я думал, у вас серые глаза.
– С какой стати ты вообще думал обо мне? – начала Ирина и осеклась. Она заигрывает с ним. Боже, какой кошмар. Какой уж тут допрос. Она вскочила и выбежала из комнаты.
* * *
Ирина побежала к Монаху, но тот был занят утренней молитвой. Дверь в комнату охранял один из его бойцов. Она сразу поняла, что уговаривать охранника прервать настоятеля – дело бесперспективное. Некоторое время она прислушивалась к странным звукам молитвы.
– Учила в школе иные языки? – пошутил боец, явно расположенный поболтать с симпатичной девушкой.
Ирина решила воспользоваться случаем. Знакомство с охраной могло принести выгоду, правда, она еще не знала какую. Но ей все равно ждать, так не лучше ли провести время с пользой?
– Иные языки не учат в школе, – ответила она. – Их вообще не учат. Они приходят сами, как откровение, когда Святой Дух сходит на тебя. Когда молишься на иных языках – это Святой Дух через тебя беседует с Богом напрямую. Но ты же это сам знаешь?
Еще минут двадцать они обсуждали, как боец Артем проходил инициацию и какие ощущения испытал, когда впервые заговорил на языках. Потом молитва настоятеля закончилась, и парень разрешил Ирине войти.
– Что это за рисунки у тебя в альбоме? – спросила она Монаха, нимало не смущаясь способа, которым добралась до этих рисунков.
– Тебя интересуют глаза, не так ли?
– Это глаза того парня, раненого, которого мы принесли вчера.
– Возможно. Я рисую во время медитации. Эти глаза были связаны с вами и переменами в лагере, вот и все, что я знаю.
– Ты должен допросить его, – сказала Ирина.
Она рассказала настоятелю все, что узнала утром. По мере ее рассказа Монах мрачнел все больше и больше.
– Знаешь, что из твоего рассказа настораживает прежде всего? – спросил он, когда она закончила. – То, что ты ослепла и оглохла. Он что, взял тебя под контроль?
– Не думаю, – протянула девушка удивленно.
– А ты подумай. Посиди-ка здесь и подумай над всем, что ты рассказала, и над тем, куда делась твоя наблюдательность и что с твоими мозгами. С такими мозгами в Зоне и десять минут не протянешь.
С этими словами он вышел, позвал Артема, и вместе они чуть не бегом направились в медчасть. Ирина посидела немного и пошла за ними. Может, она ослепла, оглохла и вконец отупела, но все, что может помочь поискам ее сестры, она должна знать из первых уст.
Вскоре она увидела настоятеля и Дока, беседующих во дворе. Ирина незаметно подошла поближе и подслушала разговор, благо Док говорил громко.
– Я вообще не уверен, что это человек, – говорил Док, возбужденно размахивая руками. – Во-первых, регенерация. Я такой быстрой еще не видел. Но это не главное. Я сделал снимки и УЗИ. Он идеальный!
– Что? – удивился Монах.
– Идеальный! Ну, у каждого есть какие-то отклонения. У кого-то плоскостопие, у кого-то опущение почек, у кого-то желчный пузырь с перетяжкой. А у него все идеально. Я такого не видел за всю практику. Это абсолютно здоровый человек, это с его-то анамнезом. Вчера пулю из него достал. Не бывает так. Вот бы ДНК его посмотреть! У нас для этого новенький атомный микроскоп есть, но он не настроен. Как раз собирался Пита попросить, для него дел на пять минут….
– Как ведет себя?
– Ведет нормально. Спокойный открытый парень. Доброжелательный. Обследование прошел добровольно. Да, говорит, что потерял память.
– Все-таки один изъян у него есть, – заметил Монах и направился к Адаму. Ирина, стараясь не привлекать внимание, последовала за ним.
* * *
После ухода Ирины Адам выспросил у Дока все про девушку и ее миссию. Он подумал, что, пожалуй, мог быть замешан в каких-то темных делишках, иначе как на нем оказалась ткань с комбинезона пропавшей? Его размышления прервал человек лет пятидесяти в свитере, потертых джинсах и с лицом настолько спокойным и одновременно внимательным, что Адам угадал в нем священника. Монах представился и, не тратя времени, приступил к расспросам.
Его интересовало, как Адам в его состоянии смог поймать кролика и как раздобыл «родниковое сердце». Пришлось рассказать про внутреннее зрение и про умение управлять сознанием мутантов.
– А мое сознание ты можешь сканировать? – спросил настоятель.
– Нет, только сознание низших существ. Относительно людей – я только в общих чертах чувствую их намерения. Вот, например, вы насторожены, но убить меня немедленно намерения нет.
Затем настоятель спросил, как собаке удалось проскочить аномалию. Адам рассказал про свои способности в этой части. Он свободно видит аномалии, знает, как они действуют, некоторыми может немного управлять, например, может переместить «котлету». Что он вчера и сделал для спасения пса.
– Правда, это требует больших усилий, а я вчера был не в форме. Собаке просто повезло, что хватило того небольшого сдвига, на который я был способен, – закончил Адам.
– Почему в тебя стреляли? – Монах прищурился.
Адам пожал плечами.
– Это Зона, здесь стреляют. Но возможно, это связано с пропавшей девушкой. Кусок ее комбинезона нашли при мне. К сожалению, я ничего не помню. Только есть ощущение, что я должен знать что-то важное. Я обязательно должен вспомнить. Может быть, в этом лагере кто-нибудь меня узнает? – предположил он.
Настоятель внимательно взглянул на него и продолжил:
– Что ты делаешь с Ириной? Ты контролируешь ее?
– Нет, я не могу влиять на сознание человека, – ответил Адам, смутившись. – Я хочу помочь найти ее сестру. Мое прошлое и пропавшая девушка как-то связаны, – добавил он.
– Свежо предание, да верится с трудом, – с усмешкой сказал Монах. – Придется проверить тебя на полиграфе.
Парень не колеблясь согласился. Настоятель провел его по коридорам, затем они спустились по сырой лестнице вниз, в подвал, в плохо освещенную комнату, больше похожую на камеру. Наверху у двери был поставлен охранник с автоматом. Когда полиграф подтвердил ответы Адама, Монах попросил его остаться в изоляторе.
– Прошу меня простить и прошу понять: твои способности намного превосходят способности любого моего бойца. Я должен все обдумать. Мне нужен час на принятие решения.
