— Я не буду разговаривать с мозгоправом, — приветствует меня Марк.

В отделении респираторной терапии сегодня День подарков.

Марк наклоняется вперед, скрестив ноги и выпячивая локти, весь кожа и кости, как палочник в кислородной маске. Его футболка прилипла к потной груди, видны выступающие ребра и межреберные мышцы, растягивающиеся с каждым тяжелым вдохом. Этот человек на грани чего? Ужаса, гнева, отчаяния?

― К счастью, я не мозгоправ, — отвечаю я.

Он серьезно осматривает меня:

― Мне сказали, что вы устраиваете хаос в голове.

― Похоже, вы в этом не нуждаетесь, — говорю я, и он закатывает глаза. — Но в горле у вас определенно пересохло, как и у меня. Выпьем чаю?

Мы ведем переговоры. Если я смогу достать чашку приличного кофе («Пять ложек сахара, сливки, если есть...») и не буду «пудрить мозги», он согласится поговорить. И если он скажет «Стоп», я прекращу. Оставив его дверь приоткрытой, я отправляюсь на кухню отделения (сразу за горой шоколада) и нахожу дорогой кофе и все сорта чая, подаренные благодарными родственниками на Рождество. Даже сливки есть. Счастливый случай.

Как я и Марк оказались здесь, когда должны были праздновать Рождество дома? А вот как. После нескольких лет работы в клинике КПТ с пациентами паллиативного отделения я начала замечать некоторые повторяющиеся симптомы. Навыки первой помощи пригодились мне в работе в плотном графике больничной консультационной службы паллиативной помощи. Среди этих симптомов — реакция страха на одышку. Изначально так работает инстинкт самосохранения (мы говорим о людях, сражающихся за глоток воздуха) — важный рефлекс, спасающий от таких опасностей, как утопление, удушье или вдыхание дыма. Однако этот же рефлекс запускает изнурительную битву, когда одышка вызвана опасной для жизни болезнью, повреждающей дыхательную систему. Принятие нехватки воздуха и уменьшение сопротивления может сделать существование более комфортным под конец жизни.

Одной из групп пациентов, где я часто сталкивалась с проблемой одышки, были молодые люди с муковисцидозом. Это наследственное заболевание, которое постепенно повреждает легкие, поджелудочную железу и пищеварительную систему в детском и подростковом возрасте, часто приводя к смерти до 30 лет. Некоторые пациенты живут дольше — этому способствуют новые методы лечения инфекций грудной клетки и препараты от диабета и проблем с питанием, а при успешно проведенной пересадке легких — еще больше. Решающее значение отводится срокам трансплантации легких — это процедура высокого риска. Ее следует отложить до момента, когда пациент сможет поддерживать приемлемое качество жизни, но не затягивать до ухудшения состояния легких: это не позволит пациенту перенести анестезию и операцию. Наша команда по паллиативному уходу тесно сотрудничает с группой по лечению муковисцидоза, предлагая рекомендации по уменьшению одышки, кашля, проблем с кишечником и потере веса, будь то в рамках паллиативной помощи или при подготовке к операции. Мы проводим психологические консультации с несколькими пациентами, чьи тревога и паника вызывают тяжелую одышку.

Когда в праздничный день зазвонил мой домашний телефон, я с удивлением услышала голос терапевта респираторного отделения. Он звонил посоветоваться насчет 22-летнего мужчины с муковисцидозом. У Марка была терминальная стадия заболевания, и единственной надеждой была пересадка легких. Он явно был жизнерадостным парнем: последние 15 лет справлялся с постепенно прогрессирующей одышкой, продолжил обучение, играл и болел за футбольную команду, общался с парнями, часто пропускал с ними по пиву и любил пошутить. Он не позволял одышке остановить его. Тем не менее в последние пять дней он сидел на кровати в больничной палате, и его нельзя было оставить одного. Марка сковал ужас: закрытые двери для него были невыносимы. Он тяжело дышал, прижав кислородную маску к лицу, несмотря на то, что не нуждался в кислороде. Пять дней назад он встретился с группой хирургов-трансплантологов, и они заверили, что Марк стоит в очереди на пересадку. Ему дали пейджер для связи в любое время, если поступят органы. За 30-минутную консультацию с хирургами он изменил взгляд на свои шансы на выживание. Он был слишком напуган, чтобы вернуться домой после посещения клиники.

— Можете поговорить с ним? — спросил мой коллега, добавив: — Как скоро вы доберетесь?

Сегодня же праздник!

Я вызвала такси.

Медсестры тепло поприветствовали меня и отвели прямо в палату Марка. Он сидел на больничной койке, как потерпевший кораблекрушение на острове, но вместо пальм за ним возвышалась башня из подушек, его глаза были широко открыты и смотрели на шипящую кислородную маску. Встревоженный физиотерапевт бросился к двери, пробормотав: «Не против, если я вас оставлю?», и быстро выскользнул из комнаты.

Как только я сдала кофейный тест, мы смогли начать разговор. Марк рассказал, что ему стало тяжелее дышать, появились сухость во рту, учащенное сердцебиение и внезапное осознание того, что он вот-вот умрет. Оно охватывало его по крайней мере три раза в час с тех пор, как выдали пейджер. Несмотря на препятствовавшие разговору шипение маски Марка и периодически вырывавшиеся у него ругательства, мы смогли отследить последовательность его переживаний:

4. Я замечаю, что не могу легко дышать. Делаю глубокие вдохи, чтобы убедиться в этом, что подтверждает трудности с дыханием.

3. Сердце начинает учащенно биться. Голова пустая, ноги дрожат, во рту сухо.

2. Интерпретация: я сейчас умру. Прямо здесь, в этот момент, внезапно.

1. Я чувствую всепоглощающий ужас. Делаю больше вдохов, чтобы убедиться, как все плохо.

Марк был заинтригован. Когда я нарисовала всю последовательность описываемых им событий в виде диаграммы, он наклонился вперед, чтобы рассмотреть внимательнее, хотя такая поза ограничивала движение грудной клетки. Шипение кислородной маски раздражало его, и он переместил ее с лица на макушку головы наподобие крошечного полицейского шлема на резинке. Он расставил все по пунктам и добавил детали, пока не убедился, что модель полностью соответствует тому, что он испытывает.

― Что вы об этом думаете? — спросила я. Он задумался. Затем взял лист и ручку и нарисовал стрелки, подчеркнув слово «ужас».

― Это порочный круг, — подытожил он. Абсолютно верно.

― Давайте на минуту задумаемся, — предложила я, — это действительно выглядит ужасно. Я не удивлена, что вы не можете оставаться в одиночестве. Сколько раз это происходило?

Вместе мы посчитали, что минимум три раза в час, а всего на протяжении последних пяти дней он бодрствовал около 20 часов в день (на ночь принимал дозу снотворного). Итого около 300 приступов, во время которых он был уверен в том, что умрет в ту же секунду. Как изнурительно...

― О’кей, — сказала я, продолжая размышлять. — Вы чувствовали себя на пороге смерти 300 раз за последние несколько дней, — он согласился. — Сколько раз вы действительно умерли?

Он уставился на меня и покачал головой.

― А сколько раз вас реанимировали? — спросила я.

Покачивая головой, он смотрел на меня с подозрением.

Было что-то неуместно смешное в кислородной маске у него на макушке.

― Может быть, вы уже умерли? — спросила я.

― Нет, точно нет.

― Так что вы теперь думаете о своем убеждении, что можете умереть в любую минуту? Вы были уверены в этом 300 раз, но приступ, обморок или смерть еще ни разу не наступили.

Повисло долгое молчание. Он глубоко вдохнул, затем медленно и спокойно выдохнул. Мы разговаривали уже 45 минут. Он не использовал кислородную маску. И даже не заметил этого. Время проверки теории.

― Наверное, самое время спросить, почему кислородная маска находится у вас на макушке, — сказала я.

Он вздрогнул, выронил лист бумаги, схватился за маску и стал быстро вдыхать, от ужаса широко раскрыв глаза. Я взяла диаграмму и спросила, на каком этапе порочного круга он сейчас. Он ткнул пальцем в «ужас», продолжая задыхаться. Я спросила, зачем ему сейчас кислородная маска, если он обходился без нее последние 30 минут и даже не заметил этого.

― Когда будешь готов, Марк, попробуй снять ее снова, — сказала я, глядя, как он пыхтит и интенсивно ругается с маской на лице. Постепенно движение его груди замедлилось. Он аккуратно снял маску с лица и стянул резинку с головы — теперь она была в его правой руке, а в левой — диаграмма. Он осторожно улыбнулся.

― Это паника, не так ли? — спросил он.

Бинго. Он абсолютно прав. Раскусил за раз.

Вместе мы поставили под сомнение его уверенность в том, что он может умереть в любой момент и рассмотрели другие варианты объяснения его ужасного опыта. Он вспомнил из школьного курса биологии о реакции «бей или беги», когда в кровь поступает адреналин, чтобы можно было справиться с любой угрозой, дыхание становится более глубоким, учащается сердцебиение, мышцы напрягаются и обогащаются кислородом, готовые в любой момент активизироваться и спасти нашу жизнь. Он провел параллель между своим настоящим состоянием и тем, когда его любимой футбольной команде назначили пенальти в решающий момент очень важной игры. Когда игрок ставит мяч на линию и отходит, чтобы сделать важный удар, он испытывает те же симптомы выброса адреналина: сухость во рту, заходящееся сердце, одышку, слабость в ногах и потные ладони... Хотя в этот момент мы описываем происходящее как волнение. Невесты в день бракосочетания тоже волнуются, но не боятся внезапно умереть на месте.

Мы начали корректировать диаграмму, чтобы Марк понял роль адреналина и чувства тревоги, приводившего к другим симптомам и его ошибочному, но вполне понятному предположению, что они представляют опасность.

1. Заметить, что я не могу свободно дышать. Я вдыхаю глубже, чтобы проверить это, и понимаю, что дышать действительно сложно.

Выброс адреналина в ответ на предполагаемую угрозу.

2. Адреналин вызывает учащенное сердцебиение, пустоту в голове, дрожь в ногах, сухость во рту.

3. Интерпретация: я сейчас умру. Прямо здесь, в этот момент, внезапно.

Альтернативное объяснение: это всплеск адреналина, который закончится через минуту.

4. Симптомы адреналинового скачка: паника с охватывающим ужасом. Вдохнуть еще несколько раз, чтобы понять, насколько все плохо.

Еще больше адреналина выделяется в ответ на предполагаемую серьезную угрозу.

Уровень адреналина падает, связанные с ним симптомы — учащенное сердцебиение и ужас — проходят.

Перед тем как уйти, я спросила Марка, сможет ли он объяснить схему своему отцу, дожидавшемуся в коридоре. И не мог бы он спровоцировать еще несколько приступов паники, чтобы проверить нашу гипотезу и добавить новые симптомы, которые мы могли пропустить. Он улыбнулся и согласился.

Так работает когнитивная терапия с паническими атаками. Эта модель обычно используется, когда в целом здоровые люди неверно истолковывают невинные физические ощущения, вызванные выбросом адреналина, но она так же актуальна и может быть невероятно полезной для тех, кто страдает реальной одышкой и чья зацикленность на симптомах не позволяет заниматься чем-либо еще, даже приятным. Мы снова все это проговорим с Марком, когда встретимся в следующий раз.

Два дня спустя мы снова смотрим на диаграмму и анализируем все, что происходило последние 48 часов. Как и ожидалось, теперь он понимает связь выброса адреналина и приступа тревоги. Легкая паника проявлялась только пять раз за это время, и один из эпизодов был вызван мыслями «о той классной медсестре». Чувство юмора возвращается. Хороший знак.

Марк по-прежнему считает, что еще не готов отправиться домой, но вспоминает об эпизоде с маской на голове и понимает, что не задыхался, когда мы рисовали диаграмму, потому что был полностью отвлечен. Мы составляем список отвлекающих факторов, которые он мог бы использовать в больнице, чтобы справиться с одышкой. Он соглашается применить их, чтобы узнать, сможет ли выбраться из своей палаты и дойти до лифта; и, возможно, спуститься в кафе-бар. Особенно, если та медсестра будет его сопровождающим.

Экспедиция к лифту прошла успешно. На следующий день Марк и физиотерапевт спускаются на лифте в кафе. Пациент так счастлив, что отсутствует на протяжении получаса, и отделение отправляет на его розыски поисковую группу. Затем он тепло одевается и идет в парк. А потом уезжает с приятелями в город на полдня.

В первый рабочий день после праздников я сразу же навещаю Марка. Он в приподнятом настроении: был в пабе с друзьями и чуть не подрался. Как? По-видимому, он использует другие техники отвлечения внимания, когда не в больнице, начиная от невинного разглядывания марок автомобилей до сосредоточенного изучения женских ног или оценки размера груди (что практически и стало причиной драки).

Марк вернулся домой. Мы продолжали встречаться для КПТ, и он справился с одышкой, используя техники отвлечения внимания. Это работало в течение трех месяцев, но без трансплантации легкого у него развилась другая легочная инфекция, из-за чего он вернулся в больницу.

В субботу мне позвонили из отделения и сказали, что Марк умираети не хочу ли я его увидеть. А он хочет этого? Да. Его родители там? Да. «Приходите и убедитесь, что мы ничего не пропустили», — сказали они.

Я была рада прийти. Любимый физиотерапевт Марка тоже пришла в свой выходной и была в палате вместе с его родителями и медсестрой. Все были мрачными, с красными глазами. Прощаться всегда тяжело.

― О, это вы, — поприветствовал он меня, лежа в позе эмбриона, опираясь на подушки, с кислородными трубками на носу. Он дышал очень быстро и мог произносить только одно или два слова за вдох. — Опять проворачиваете грязные штучки со своими дружками?

― Я здесь, чтобы узнать, нужна ли вам чашка приличного кофе, — ответила я.

Он ухмыльнулся и попросил родителей ненадолго покинуть комнату. Его сверкающие глаза бегали по комнате, бдительные и настороженные, но улыбка была искренней.

― Вы должны чертовски гордиться мной! — объявил он; его привычка ругаться все еще оставалась нетронутой.

― В самом деле? Почему это?

Я не буду плакать.

— Ну посмотрите на меня. Я умираю, мать вашу, но я, мать вашу, не паникую! — заявил он, обрадовавшись сказанному и позволив себе выругаться на смертном одре.

Улыбаясь друг другу со слезами на глазах (хорошо, возможно, я заплачу), мы оба понимали, что это был момент личного триумфа Марка. Он понимал, что умирает. Ему собирались дать лекарства от одышки, и он знал, что они усыпят его. Он уже сказал маме, что не может видеть, как она грустит, поэтому пусть лучше подождет снаружи, а отец будет рядом, пока он умирает.

Используя принципы КПТ всего несколько недель, Марк справился с болью, спланировал уход и, по его словам, не запаниковал. Он научился не бояться своего страха и до последнего героически сохранял душевное спокойствие.