Решив, что характер вашего ребенка невозможно изменить, что он предопределен генами, вы, возможно, почувствуете, что не можете контролировать отношения с ним. Матери, считающие ребенка «трудным», больше рискуют начать плохо обращаться с ним.
Два исследования (Bugenthal, 1989, 2004) показывают, что родители с низким ощущением контроля над своими детьми чаще обвиняют их в нежелании взаимодействовать или в плохом поведении. Это ведет к еще большей суровости и повышает вероятность физического насилия, а также коррелирует с более частыми депрессиями у матерей. Вместо того чтобы чувствовать себя более сильными, чем сын или дочь, мамы и папы видят в себе жертв собственного чада, зависящих от его милости. Они считают, что едва могут что-либо сделать для предотвращения негативного сценария, а вот ребенок на это способен. Если какие-либо эксперты признают ребенка родившимся со сравнительно непростым темпераментом (капризный, раздражительный), насилие более вероятно со стороны родителей с низким уровнем воспринимаемого контроля (Bugenthal, 2004). Однако с помощью исследований удалось продемонстрировать, что отношение родителей к сыну или дочери не связано с тем, каким на самом деле является ребенок: степень воспринимаемого контроля измерялась еще до родов и не менялась в соответствии с результатами независимой оценки темперамента ребенка после его рождения. Существуют убедительные доказательства, что восприятие матерями своих младенцев прочно связано с собственным опытом, пережитым в раннем детстве (Grusec et al., 1995).
Другие источники, о которых речь пойдет ниже, указывают, что, если родители думают, будто дети упрямы и нарочно плохо себя ведут, это ведет к насилию и неблагоприятному исходу. Родители, имеющие подобную точку зрения, склонны считать, что причиной плохого характера детей служат гены. И наоборот, доказано (Himmelstein et al., 1991), что отцы и матери чаще приписывают положительные качества детей, например высокие результаты тестов, своему воспитанию, а не природе. В одном из исследований (Guzell et al., 2004) было продемонстрировано, что родители, имеющие низкий уровень воспринимаемого контроля, также склонны однозначно расценивать психологию своих сыновей и дочерей и полагать, будто изменить детский характер невозможно, так как, по их мнению, он предопределен генами. В группе 66 родителей годовалых детей женщины с низким уровнем воспринимаемого контроля чаще указывали детям, что делать, если считали их трудными. Они чаще подгоняли, направляли, сдерживали, спрашивали и исправляли мальчика или девочку во время игры, что отражало отношения, которые строятся вокруг взрослого, а не ребенка. Матери-командиры также были менее чувствительны к потребностям своих детей.
Такие же результаты дает еще одно исследование (Chavira et al., 2000) с участием 149 детей с задержками умственного развития в возрасте от 3 до 19 лет. Оно показало, что большинство матерей не считают проблематичное поведение своих детей их виной. Однако чем больше родители приписывали своим детям упрямство и своенравие, тем с большей вероятностью матери сообщали о гневе и разочаровании, а также агрессивной или резкой реакции.
Еще одно исследование (Kiang et al., 2004) 175 пар матерей и детей показывает, как такого рода предположения со стороны матери приводят к отсутствию у нее сочувствия 1–3-годовалым детям и к последующей неразвитости любопытства у малышей. В исследовании рассматривалось то, что женщины думали о материнстве еще до рождения сына или дочери, а также о темпераменте ребенка, когда тому исполнилось шесть месяцев. Затем измерялся уровень чувствительности матери к 12–15-месячному ребенку и уровень любознательности мальчика или девочки в возрасте 21–24 месяцев. Матери, заранее имевшие негативные представления (низкий уровень контроля, нереалистичные ожидания от материнства, ожидаемый уровень сочувствия ребенку и ожидаемое применение физического наказания), чаще сообщали о трудном характере своих шестимесячных детей. Эти женщины были менее чувствительны к своим детям в возрасте 12–15 месяцев, и их дети были менее любознательны в возрасте 21–24 месяцев. И, наоборот, у матерей, более чувствительных к своим детям в возрасте 12–15 месяцев, дети позже оказывались более любознательными.
И, наконец, последнее исследование (Maniadaki et al., 2005) 634 родителей показывает, что, если родители считали, что их дети нарочно плохо ведут себя, это повышало вероятность применения насилия. Родителям давали прочитать гипотетическую историю ребенка, демонстрирующего многие из симптомов синдрома дефицита внимания и гиперактивности. В половине случаев говорилось о мальчике, в половине — о девочке. Испытуемые, читавшие историю о мальчике, гораздо чаще указывали на проблему СДВГ, но, главное, они чаще считали, что ребенок нарочно вел себя плохо. В этом случае родители выступали за суровую реакцию: если ребенок считался своенравным, повышалась вероятность авторитарных методов воспитания.
Приведенные данные доказывают, что родителям не следует считать, будто характер их сына или дочери генетически предопределен и его нельзя изменить. Кроме того, результаты исследования говорят о необходимости отказаться от мысли, будто ваш ребенок нарочно или из упрямства стремится плохо себя вести (поскольку он обладает чертой характера, которую невозможно изменить), — ведь в этом случае вы скорее будет реагировать со злостью и досадой, думая, что мальчик или девочка пытается «завести» вас, и с большей вероятностью станете реагировать сурово, агрессивно и даже с применением насилия. Как свидетельствуют результаты многочисленных исследований (James, 2002), именно подобное воспитание (а не гены) делают детей агрессивными, враждебными, склонными к насилию и дефициту внимания.
Хотите верьте, хотите нет, но основным фактором, определяющим успехи ребенка в школе, является то, какими он видит свои умственные способности — данными ему раз и навсегда или подверженными изменениям. Было доказано, что всего четыре урока, посвященных формированию гибкого мышления, на тему «Я могу быть таким, каким хочу» (не путать с хваленой позитивной психологией) ведут к значительному улучшению успеваемости.
Исследование, проводившееся в 1990 г. (Henderson et al., 1990), продемонстрировало, что ученики средней школы, считавшие собственный интеллект гибким, получали значительно более высокие оценки, чем те, кто считал свои мыслительные способности неспособными изменяться. Результаты являются верными даже с поправкой на прогнозирующий фактор предыдущей успеваемости.
С использованием этих данных было проведено два исследования подростков и студентов (Good et al., 2003). Их учили думать, что их умственные способности — признак, не закрепленный в генах, а изменчивый. По сравнению с группами, не прошедшими подобное обучение, испытуемые стали получать значительно более высокие оценки независимо от предыдущих оценок в Тесте на проверку академических способностей.
Однако необходимо было подробнее изучить механизм: дети, считающие себя способными измениться, становятся оптимистичнее благодаря этому убеждению, или они с самого начала были умными и добросовестными? Подойдет ли этот метод для всех детей, даже для тупицы с последней парты? Смотрите два исследования, с помощью которых теоретический костяк обрастает плотью (Blackwell et al., 2007). В первом из них участвовали 373 ребенка в возрасте 13 лет, за их успехами следили в течение двух лет. Чтобы оценить их точку зрения на свои способности, их спрашивали, насколько они согласны или не согласны с заявлениями вроде «Ты обладаешь определенным уровнем интеллекта и ничего не можешь сделать, чтобы изменить его» или «Ты всегда можешь значительно изменить уровень своего интеллекта». Затем протестировали их мотивацию: отношение к учебе — например, «Я лучше всего выполняю задания, когда нужно напряженно думать», уверенность в том, что усилия приносят результаты («Если предмет плохо дается тебе, то, как ни старайся, не начнешь хорошо разбираться в нем»), — и реакцию на неудачу, беспомощную или позитивную.
У детей, решивших считать свои способности гибкими, в течение двух лет постоянно повышались оценки по математике. Они были более успешны, потому что им нравилось, когда их заставляли думать, удваивали усилия, если у них не получалось, и не чувствовали себя беспомощными. Но что здесь первично, настойчивость или уверенность в своей гибкости?
Во втором исследовании в течение года следили за успехами 91 тринадцатилетнего ребенка в основном с низкими оценками по математике и из семей с низким доходом. Половине испытуемых дали четыре урока на тему гибкости способностей, а других в течение четырех уроков учили чему-то другому. Как и прежде, у участников экспериментальной группы средний балл по математике вырос, а контрольная группа продолжала показывать плохие результаты. Наибольший прогресс в течение года продемонстрировали те дети, которые вначале считали свои способности зафиксированными, но научились считать их гибкими: восприятие своих качеств как данности плохо сказывается на результатах. Но главное, что стала ясна последовательность: измени убеждение — изменится мотивация, и это улучшит оценки.
Преподаватели могут сделать важные выводы: нужно посвятить четыре урока гибкости возможностей! Но, кроме того, важно, чтобы и вы, и родители ваших учеников также верили, что способности можно изменить. Исследования показывают, что если учителя считают способности детей фиксированными, их ожидания в отношении успеваемости того или иного ученика часто влияют на обращение с этим ребенком (Lee, 1996). Что касается родителей, одно из исследований наглядно демонстрирует, что матерям следуем избегать мысли о невозможности изменений детского интеллекта (Pomerantz et al., 2006). Если у женщины сложилось отрицательное мнение о способностях ребенка, год спустя тот, скорее всего, показывает плохие результаты. У родителей, которые считают способности дочери или сына постоянными, но связывают с детьми большие надежды, ребенок добивается успехов, но если ему это не удается, у него могут возникнуть большие проблемы.
Если кто угодно — вы, ваш ребенок или специалист — будет считать причиной психического заболевания гены, это может только ухудшить ситуацию. Родители, придерживающиеся подобной точки зрения, проявляют меньшую готовность помочь в случае, когда ребенку ставят диагноз «шизофрения»; пациенты, считающие свое заболевание генетически обусловленным, хуже поддаются лечению; а специалисты, разделяющие это мнение, оказываются менее эффективными.
Основной фактор, который выявляют у родителей шизофреников, — уровень так называемого выражения эмоции (контроль, гнев, реакции обвинения). Родители с высоким уровнем выражения эмоции чаще объясняют проблемы своего ребенка болезнью (Read et al., 2013, p. 263). Поощряемые медиками, они начинают верить, что шизофрению следует рассматривать как чисто механический дефект, например как сломанную руку. Если проблему называют болезнью, повышается вероятность того, что ее объяснят биогенетическими причинами. Биогенетическая точка зрения, поддерживаемая родителями, ассоциируется с более негативным отношением и поведением. Пациент ведет себя хуже, у родителей складывается худшее мнение о его поведении, и они все с большим пессимизмом оценивают шансы на выздоровления (Read et al., 2013, p. 138–139).
Врачи с биогенетическими взглядами чаще считают пациента невменяемым и реже привлекают его к планированию лечения. Когда же специалисты или пациенты рассматривают причины заболевания как психосоциальные, и те и другие прилагают больше усилий к выздоровлению. Чем меньше пациент верит, что способен изменить ситуацию, тем выше у него риск развития алкоголизма и депрессии и тем пассивнее он относится к своему состоянию, полагаясь на экспертов.
К счастью, большая часть населения наиболее развитых стран, полагает, что серьезные психические заболевания вроде шизофрении вызывает «травма» или «насилие, пережитое в детстве» (Read et al., 2006). Однако фармацевтические компании и психиатры постоянно пытаются убедить общественность в генетической модели. Не следует недооценивать роль фармацевтических компаний в продвижении этих взглядов. Исследования эффективности психотропных препаратов показывают, что часть, спонсируемая фармацевтическими компаниями, выросла с 25% в 1992 г. до 57% в 2002-м (Kelly et al., 2006). Это вызывает тревогу, так как возникают подозрения о предвзятости: 78% исследований, спонсируемых фармацевтическими компаниями, сообщают о положительных результатах, в то время как о таковых свидетельствуют лишь 48% работ, не имеющих подобных спонсоров. Люди, живущие в традиционных обществах развивающихся стран, гораздо реже страдают шизофренией, а если и страдают, то чаще выздоравливают. Отчасти причина может заключаться в том, что в гораздо меньшем количестве семей на болезнь ребенка реагируют высокой выраженностью эмоций: всего в 8% по сравнению с 54% семей в развитых странах (Read et al., 2013, p. 255).
Еще один интересный факт: жители восточноазиатских стран гораздо реже, по сравнению с западными, считают личностную и эмоциональную предрасположенность не подверженной изменениям. В Восточной Азии характер чаще объясняют социальным контекстом, в том числе историей семьи. Также верно, что количество психических заболеваний в Восточной Азии значительно ниже, чем на Западе. Это объясняется множеством факторов (как обсуждалось в главе 3, James, 2007 и главе 1, James, 2008; см. также Chiao et al., 2009). Но возможно, что одна из причин — более слабая приверженность биогенетической теории.