Глава 3

На карниз села чайка. Побродила туда-сюда, заглядывая глупыми, похожими на черные жемчужины глазами в окно. Затем сунула желтый клюв под крыло и затрясла головой, словно что-то выдергивая. Ветер трепал ее серые крылья и шевелил черно-белый хвост. Поток воздуха подхватил несколько перьев и понес их на запад.

Габриэль проводил их взглядом капитана, который уже никогда не встанет за штурвал корабля. И с завистью взглянул на чайку, мысленно приказывая ей убираться.

Бездари считали, что маги способны убить взглядом. Ах, если бы это было так, то птица сейчас непременно разлетелась бы на мелкие кусочки. Мэйт даже представил звук, с каким лопнула бы ни в чем не повинная чайка. Бух! И только перья на ветру.

– Вон! – замахал рукой Габриэль. – Прочь, глупая птица!

Он лежал на кровати. Жесткой, словно дно лодки, и настолько крохотной, что на ней едва помещался один человек, при условии, что подгибал ноги. Да и сама комната на вершине башни была чуть больше конуры.

– Пошла вон! – громче произнес Габриэль.

Требования мэйта остались неисполненными. Или чайка была глуховата, или кричащее, большое и бескрылое существо по ту сторону окна совсем ее не пугало. Птица продолжала чистить перья как ни в чем не бывало.

Габриэль не выдержал, приблизился к окну и громко стукнул в стекло. Лишь тогда птица слетела с карниза, бросив перышко на прощанье. Серое перо закружилось на ветру, взмывая все выше и выше, купаясь в лучах летнего солнца, – словно насмехаясь над плененным мэйтом.

В комнате было душно, и Габриэль дернул створку окна, поежившись от боли в плече. Произошло то же, что и раньше. То есть ничего. Не то на окно наложили магию, чтобы пленник не сбежал, не то створка обыкновенным образом разбухла от морской влаги. Так или иначе, окно оставалось закрытым, делая нахождение в серой и тесной комнате совсем уж безрадостным.

Габриэль прижался к стеклу щекой, пытаясь увидеть, что происходит во дворе. Но с вершины башни был виден лишь скалистый берег, о который то и дело разбивались волны. Ничего интересного.

Мэйт опять лег на кровать, уставившись в потолок.

Потолок был низким. И серым, как перья крыльев недавней гостьи. В голове поселилась пугающая пустота. Не хотелось думать ни о чем. Теперь было совершенно неважно, как отец узнал про побег и откуда рядом со старым толстобрюхим деревом появился Гром. К чему ломать копья после проигранной битвы?.. Плечо отчаянно ныло, болела спина. Было жарко и душно; от рубахи несло потом и пихтовым маслом, которым смазали раны и ушибы. Но самое страшное заключалось в том, что тень поражения накрыла мечту о дальних странах. Если прежде он, мэйт Семи островов, действительно мог попасть в Грэйтлэнд, то сейчас… Теперь за ним будут следить каждую мьюну, да что там! – каждую звитту, как за подозрительным чужаком. Вплоть до самой свадьбы.

Еще был стыд. Было стыдно за то, что он толкнул родного отца. Было стыдно за то, что он подло ударил Грома, который, между прочим, уберег его от жуткого удара. Было стыдно за то, что он устроил такой переполох, о котором непременно узнают на всех островах. Причем узнают не только друзья, но и враги рода Альтирэсов. И, не дай боги, какие-нибудь мерзкие лицедеи. Этим только дай повод посмеяться над знатной семьей. А тут принц, бегающий по дворцу в одной ночной рубахе и падающий с дерева…

В коридоре наконец-то послышались шаги, голоса. Не то менялась стража, не то знатного пленника наконец-то решили освободить или хотя бы покормить. Габриэль прильнул ухом к замочной скважине.

– Не тронь, это для мэйта! – грубо и басовито предупредили за дверью.

– Да я совсем чуть-чуть, – почти жалобно проговорил стражник.

– Я же сказал: не тронь! – повторил владелец громоподобного голоса и, судя по звуку, шлепнул непонятливого стражника по руке. – Открывай.

Габриэль отскочил от двери и, пока в замке проворачивался ключ, залез в кровать, прикинувшись равнодушным ко всему мэйтом.

На пороге появился стражник, высокий и грузный, как толстобрюхое дерево. Пригнувшись, он вошел в комнату. Выпрямился, касаясь макушкой потолка. И еле заметно кивнул, приветствуя своего мэйта. Из-за черных мохнатых бровей, сросшихся над крючковатым носом, казалось, что вошедший чем-то недоволен. На его лице сверкала капельками пота трехдневная щетина. Одет он был по-летнему, в светлые тугие штаны-чулки и льняную рубаху. О том, что он стражник, говорили лишь меч на поясе да короткий красный плащ. Прежде Габриэль не видел этого человека.

В руках незнакомец держал серебристый поднос с кувшином и снедью, на которую не так давно покушался его голодный товарищ. Ни слова не говоря, стражник поставил поднос на треногий столик у двери и, повернувшись, вернулся в коридор.

Спустя три звитты в замке опять повернулся ключ. Замок и дверные петли были мощными – дверь не вышибешь. Это Габриэль проверил сразу, как только его привели в комнату. Он также оценил расстояние от вершины главной башни до ее подножия и пожалел о том, что не имеет крыльев. Отец предусмотрел все – к такому выводу Габриэль пришел, когда увидел, что вместо молоденькой глупой служанки снедь ему принес молчаливый и хмурый стражник. Служанку можно очаровать, разжалобить. Носителя красного плаща, увы, нет.

Но Габриэль не отчаивался. Злая тень, наползшая на прекрасную мечту, начала колебаться под натиском новых мыслей. Как только за дверью прозвучал жалобный, вопрошающий голос стражника, отчаяние сменилось робкой надеждой.

Габриэль сел у трехногого столика, изучая состав будущей трапезы. Отец послал рыбу под сливочным соусом, три ломтя белого хлеба, засахаренное яблоко и кувшин вина. От подноса поднимался божественный аромат, и у мэйта невольно потекли слюнки. Болезненный, позорный побег выжал из него все силы, и их следовало восполнить, чтобы… попытаться сбежать снова. Запах, идущий от еще горячей рыбы, немного путал мысли, но не до такой степени, чтобы опрометчиво набивать собственный желудок.

Мэйт отломил кусочек хлеба, положил на него кусочек рыбы и сунул в рот. Пожевал, причмокивая от наслаждения, проглотил и потянулся за следующей порцией, но остановился. И даже отодвинул поднос, способный подарить свободу.

Перебирая варианты побега, Габриэль в раздумье сел на кровать. То, что аппетитную рыбу в сливочном соусе, и засахаренное яблоко, и белый хлеб, и вино – на вино особая надежда! – придется заворожить и отдать стражникам, он уже твердо решил. Решил, как только увидел поднос с едой, ведь мэйту было известно, как заколдовать пищу и вино, чтобы кого-либо усыпить. Оставалось самое сложное: убедить стражей съесть и выпить все это. Предложение от чистого сердца могло их насторожить (отец наверняка их предупредил), поэтому нужно было схитрить. И схитрить так, чтобы даже боги поверили в намерения мэйта Семи островов. Но как?..

Габриэль приподнял край рубахи, сдвинул повязку на бедре и осмотрел рану. Повязка была явно лишней. Царапина. Сама бы затянулась, заросла. Взгляд Габриэля упал на шрамы на левой руке, которой он когда-то неосмотрительно прикрылся от клыков шипохвоста. Вот то была настоящая рана. Кровищи было – жуть.

Указательный палец мэйта лег на царапину. Ноготь подцепил коросту, похожую на мокрицу. Габриэль поежился от боли, но продолжил ковырять рану, пока щедро не пошла кровь. После чего взял кубок и подставил его к ране. Кровь алой змейкой поползла по стенке кубка.

Глядя на разорванную рану, на то, как темно-красная жидкость скапливается на дне кубка, Габриэль уже не понимал, от чего ему так противно. От боли? Запаха собственной крови? Или от самого ритуала, отвратительного и омерзительного до тошноты?.. Но иной возможности заворожить еду и вино Габриэль не видел. Отец запер его не в лавке знахаря, а в пустой серой комнатушке, где, кроме кровати, трехногого столика и склянки с пихтовым маслом, оставленной лекарем, ничего не было.

Но именно этот гадкий, жестокий и кровавый ритуал навел Габриэля на великолепную мысль. Дал ответ на вопрос, как заставить стражников есть и пить зачарованные подношения. В голове будто солнце взошло.

Кровь капала и стекала в кубок, оживляя в памяти неприятные слухи о дяде Ванзелосе. Шептались, что он не раз пользовался ядом для решения своих проблем. А то, что планировал сделать Габриэль с собственной кровью, по сути, ничем не отличалось от действий Ванзелоса. Завороженная кровь должна стать тем же ядом. Разве что не смертельным. Можно, конечно, попробовать заговорить только вино. Но эффект от такого колдовства… А магия крови действовала безотказно.

Дядя Ванзелос был невероятно высокомерным и своенравным человеком. Он часто сек слуг за то, что они недостаточно низко кланяются. Поговаривали даже, что одного из бедняг зашиб насмерть лишь за то, что тот перепутал сорт вина, поданного к столу. Впрочем, это был лишь слух. Но надменности дяде действительно не занимать. Поэтому Габриэль решил примерить личину дядюшки и пожаловаться на пресность вина и сухость рыбы. Это должно сработать и отправить еду и питье в бездонные глотки стражников.

Через три мьюны кубок наполнился на треть – хватит, чтобы усыпить стражников. Габриэль поставил кубок на поднос, смазал рану пихтовым маслом и спешно затянул ее. Теперь повязке действительно нашлось достойное применение. Бедро горело болью, рану щипало от пихтового масла. Но нужно продолжать ритуал, действовать, пока стража не поменялась. Как знать, возможно, смена даже не взглянет на предлагаемое вино.

Габриэль склонился над кубком, сплел пальцы в тайном знаке, тихонько забормотал слова заклинания, взывая к магии.

Магия отозвалась быстро. По телу пробежала привычная дрожь, ладони потеплели, на спине и на лбу выступил пот. Кубок качнулся, заставив сердце Габриэля екнуть, но не упал. Кровь забурлила, запенилась, словно кипящая похлебка в котле, и замерла, когда над ней прозвучало последнее слово.

Габриэль поглядел на бедро: повязка пропиталась кровью, красные ручейки добрались до стопы. Он осторожно поднял кубок и почти всю завороженную кровь вылил в кувшин с вином, рассчитывая на жажду стражников. Стояло жаркое лето – кто откажется от прохладного вина? Остатки крови мэйт втер в рыбу и чуть, чтобы не бросалось в глаза, смазал засахаренное яблоко на тот случай, если среди стражников найдется сущий трезвенник.

Оставалось бросить наживку. Но вначале следовало замести следы страшного ритуала. Существовала вероятность, что, несмотря на пекло, охрана проявит бдительность. Всполошится, вызовет лекаря, сообщит мэнжу, что его сын истекает кровью. Или вызванный лекарь сообщит мэнжу о ране, открывшейся весьма странным образом. В любом случае дело могло плохо кончиться.

Габриэль опустил взгляд. Рана продолжала кровоточить; пол под ногой стал скользким, на деревянных половицах виднелись пятна крови. Мэйт покачал головой и стянул мятую, влажную простыню с кровати…

Простыня пошла на тряпки и повязки. Сперва Габриэль аккуратно вычистил кровь, не пропустив ни одного пятна; сделать это без воды оказалось крайне трудно: кровь все время размазывалась. Затем вытер ноги и руки, потратив, кажется, всю слюну для смачивания. Прошептал простой, но действенный, известный со времен Сотворения мира заговор, на время останавливая кровь. После чего вновь смазал рану пихтовым маслом, перевязал ее, побросал тряпки за кровать и встал у двери, прокручивая в голове, как действовать дальше.

Мэйт громко закашлял. Так, чтобы его услышали стражники, и так, чтобы у них сложилось впечатление, будто их будущий мэнж поперхнулся. Реакция была неожиданно скорой. За дверью послышался шорох, звон ключей. Дверь, однако, никто не открыл. Впрочем, на это Габриэль и не рассчитывал. Игра только начиналась.

Мэйт состроил недовольную гримасу, сдвинул брови, вспоминая недавнего посетителя, и трижды приложил кулаком по двери.

– Открывайте! – повелительным тоном произнес он.

Ответ последовал незамедлительно.

– Простите, мэйт Габриэль, но ваш отец приказал открывать дверь только в крайнем случае, – сообщили за дверью.

Игра становилась интереснее, увлекала.

– А это и есть крайний случай! – уверенно соврал Габриэль, добавив в голос угрозы. – Разве так нужно поить и кормить мэйта Семи островов? Пресным вином и холодной рыбой? Передайте повару, что, когда меня освободят, я лично его высеку. А теперь забирайте эту дрянь, которую не стали бы есть даже голодные псы. Ну?

За дверью зашептались. Габриэль не различил ни слова, но этого и не требовалось. Семя сомнения было брошено и, похоже, начало прорастать. Необходимо лишь дожать растерянных стражников.

– Как вас зовут? – обратился мэйт к ним.

– Бамбер, – после долгой паузы назвался один.

– Сигманд, – назвался и второй.

– Так вот, Бамбер и Сигманд, через полгода я стану мэнжем Семи островов. И обещаю не забыть преданных мне слуг, которые позаботились о том, чтобы их мэйт утолил жажду и остался сыт.

За дверью опять бурно зашептались. Затем наступила тишина, затянувшаяся, казалось, на целый аш.

– Мэйт Габриэль, вы дадите нам слово, что не будете глупить, если мы откроем дверь?

– Слово мэйта, – незамедлительно ответил мэйт. – Я ранен и голоден. Какой с меня беглец? – для верности добавил он.

Дверь наконец-то приоткрылась. Габриэль взял поднос и протянул его робким стражникам.

– И что нам с ним делать? – спросили за порогом.

– А это меня не заботит. Меня заботит лишь то, чтобы в моем кувшине плескалось настоящее, сладкое вино. Вино, достойное мэйта.

Стражник ничего не сказал, забрал поднос и спешно закрыл дверь. А Габриэль воззвал к богам, упрашивая их заставить его охрану испить зачарованного вина, и присел возле замочной скважины.

– Стой, ты куда? – спросили за дверью.

И Габриэль замер в ожидании. На честность стражников он не рассчитывал.

– Так это…

– Одурел? Хочешь, чтоб нам по шее влетело? А ну шагай назад.

– Да я…

– Когда придет смена, тогда и пойдем на кухню.

– Что мне с этим делать?

– Не знаю, как ты, а я умираю от жажды…

Габриэль зловеще улыбнулся и лег на кровать. Что будет происходить дальше, он знал наперед. Стражники будут хлебать вино, крошить хлеб и обсасывать рыбные кости, осуждая капризы своего мэйта. Будут мечтать о существенной прибавке к жалованью, которую им посулил все тот же мэйт. Но прежде всего будут метаться в догадках, что конкретно не понравилось Габриэлю в вине и пище?..

На подоконник опять опустилась пернатая гостья. Возможно, та же самая. Но на этот раз мэйт остался к ней равнодушным. Он спокойно лежал на спине, сунув руки под голову, и с улыбкой взирал на низкий серый потолок.

Спустя пять-шесть мьюн за дверью что-то глухо упало.

– Первый, – ухмыльнулся Габриэль.

Еще звитта. И опять что-то глухо шлепнулось, звякнув ключами напоследок.

– Второй, – сказал Габриэль, соскакивая с кровати.

Действовать нужно быстро. Но осторожно. Мэйт склонился у двери, прижался ухом к замочной скважине, слушая всхрапы и свисты спящих стражников. Все шло строго по плану. Увы, самая опасная его часть впереди. Предстояло выбраться из запертой комнаты. Без шума и ключей.

Габриэль отступил на шаг от двери, смерил ее взглядом и в очередной раз посмеялся над невежеством бездарей. Насколько он знал, все они, от простолюдина до короля, безоговорочно верили в то, что маги способны легко ходить сквозь стены и двери. Если бы это было так…

Мэйт еще раз окинул взглядом дверь, стараясь запомнить каждую деталь. Конечно, проще было спалить ее ко всем сверам, но дым совершенно точно привлек бы внимание. А этого Габриэлю хотелось меньше всего. Да и угореть самому легче легкого. Поэтому он предпочел идти другим путем. Сложным, изматывающим, но тихим.

Габриэль сложил пальцы в тайном знаке разрушения, направил их на дверь и плотно сомкнул веки, воспроизводя ее в памяти.

Мрак будто смахнули с двери ладонью великана, как смахивают крошки со стола. Дверь проявилась во тьме – серо-голубая, с мощными петлями и громоздким механизмом замка. Габриэль видел каждую царапину, каждую трещинку на прямоугольнике двери. Такой она и должна оставаться в памяти, пока последнее слово заклинания не слетит с языка.

От груди полилась теплота к животу и к лицу. Гортань завибрировала от утробного, низкого звука. Мастер Гантер при помощи этого заклинания мог развалить камень и раскрошить металл. Мэйту Семи островов пока поддавалось только дерево.

Пальцы, сплетенные в знаке, обожгло магией. Энергия слишком бойко покидала тело; был шанс лишиться чувств, как и при любом другом разрушительном заклинании. Но Габриэль не останавливался, решив положиться на волю богов.

Посреди воображаемой двери вспыхнула ослепительно белая, похожая на молнию, трещина; за стеной мрака послышался резкий треск. Тайный, утробный звук прибавил в силе, дверь зашаталась, а у Габриэля загудела голова. Но он не отступал, начиная вплетать в вибрирующий звук слова заклинания.

Белая зигзагообразная прореха ширилась и ветвилась, точно полотно льда от тяжелого удара. Треск нарастал, дверь начала постреливать щепками. Некоторые из них летели прямо в лицо Габриэлю. Но он продолжал ломать дверь, разрывая ее магией.

Когда последнее слово было произнесено, мэйт не выдержал и, задыхаясь, упал. Лежа на полу, который приятно холодил тело, Габриэль наконец-то раскрыл глаза. Пол был щедро усыпан мелкими щепками; дверь была изуродована так, будто ее пытались распилить вдоль и поперек, но получилось только вдоль. Сквозь широкую прореху был виден коридор – краешек свободы.

– Получилось, – прошептал Габриэль и, пошатываясь, поднялся.

Ему было жарко, его тошнило, кружилась голова. Но зияющая в двери дыра придавала сил. Габриэль выставил руку перед собой, положил ладонь на трещину и толкнул из последних сил. Дверь хрустнула, разваливаясь пополам. Одна часть держалась на мощном замке, другая качнулась на петлях.

На дрожащих ногах Габриэль вышел в коридор. Огляделся. Стражники спали. Под ногами было сыро от пролитого вина, в луже блестел кубок; от блюда с рыбой в сливочном соусе осталось только блюдо. Один из стражников сжимал в руке надкусанное яблоко. Только сейчас Габриэль понял, насколько сильно голоден. Последнее заклинание выжало из него все соки; бедро опять начало кровоточить, словно слова целебного заговора вышли вместе с разрушительной магией. К сожалению, все, что заставляло его истекать слюной, было отравлено.

Теперь надо переодеться. Одежда стражников не годилась. Во-первых, была не по размеру. Во-вторых, заляпана вином. В-третьих, в ней мэйта Семи островов все равно бы узнали. Не в башне, так во дворцовых залах. Не в залах, так во дворе. Кроме того, если бедных стражников обнаружат раньше, чем нужно, то в первую очередь будут искать и хватать мужчин.

Над тем, чтобы облачиться в женский наряд, Габриэль думал уже тогда, когда ждал служанку, посланную отцом накормить и напоить сына. Но, как известно, вместо нее явился чернобровый стражник.

Сердце все еще стучало как бешеное; руки подрагивали от напряжения. Мэйт прислонился к стене. Тело охватывал такой жар, что каменная стена показалось ледяной. Еще немного постояв, Габриэль двинулся вниз, по винтовой лестнице, прижимаясь к стене, чтобы не упасть…

Габриэлю почудилось, что ступеней было не двадцать, а двести. Когда последняя из них осталась за спиной, он едва не воскликнул от радости.

Узкий и темный коридор вел в комнаты прислуги. То, что нужно. Габриэль прислушался. В этот момент слева распахнулась дверь, и из комнаты вышла молодая служанка. Мэйт даже не стал ругаться и сетовать на богов, ибо для первого не было сил, а для второго не хватало наглости. Не могло же ему везти все время? Боги и так сегодня милостивы к нему.

Кажется, ее звали Лени. Впрочем, неважно. Главное, что сейчас она не кричала, хотя и была испугана. Служанка замерла, хлопая большими зелеными глазами.

– Прошу, помоги мне, – пошатываясь, попросил Габриэль. – Я не причиню тебе вреда. Мне нужно переодеться и… – Мэйт почесал небритый подбородок. – И побриться. Клянусь богами, позже я тебя отблагодарю за твое милосердие. И никогда не забуду твоей помощи.

Она кивнула и подошла к отчаявшемуся мэйту.

– Можете опереться на меня, – предложила она.

На вид щуплой служанке было лет двадцать пять, но ее голос оказался на удивление детским.

– Тебя ведь Лени зовут? – спросил Габриэль.

– Да, мой мэйт, – ответила она, забрасывая его руку себе на плечи.

О гордости думать было поздно и глупо, и Габриэль с радостью принял помощь.

– Тут кто-нибудь еще есть? – спросил он.

– Нет.

– Замечательно. Веди меня в свою комнату.

Уже через пару мьюн Лени усадила Габриэля на стул перед зеркалом и осмотрительно закрыла дверь.

Отражение было не из приятных. Из зеркала на мэйта смотрел чужой человек. Измотанный и злой, похожий на раба, на узника, на гребца с пиратского судна. Бледные влажные щеки точно царапала дикая кошка; глаза потускнели и покраснели, густые, до плеч, черные волосы, доставшиеся в наследство от матери, слиплись от пота и торчали в разные стороны. И как только его признала служанка, подивился Габриэль.

– Брить умеешь? – спросил он, отыскивая взглядом кусок сабера и нож.

– Да, мой мэйт, – кивнула служанка. – Но…

– Я вижу сабер и нож. Этого достаточно. Я мог бы… – он поднял дрожащую руку, – да… Сама видишь.

– Я все сделаю. Не беспокойтесь.

– Спасибо. Послушай, я понимаю, что уже доставил тебе много хлопот. Но нет ли у тебя чего-нибудь пожевать?

Лени смущенно улыбнулась, покосилась на плетеную корзину в углу у двери. И вправду как ребенок… Габриэль тоже невольно улыбнулся. Но глаза у нее… Печальные, глубокие, умные, совсем не подходящие к этой милой мордашке, к этому звонкому голосу.

– Я думаю, у меня есть то, что вам нужно.

Она опустила кусок сабера в чашу с водой, после чего вытащила из корзины розоватый, ветвистый корень, похожий на несуразного человечка. И протянула его мэйту.

– Откуда у тебя корень хьюманита? Ведь это он? – удивился Габриэль. – Это же настоящий деликатес. Насколько я знаю, он стоит немалых денег. Я не могу его взять.

– Вам он сейчас нужнее, чем мне. У меня есть еще.

Габриэль взял корень и покрутил перед глазами, не понимая, каким образом изысканный деликатес, о чудодейственных свойствах которого слагали легенды, оказался в корзине прислуги. Служанка подняла чашу, откуда настырно лезла бело-голубая пена, и начала осторожно наносить ее на изможденное лицо своего мэйта, так и не ответив на вопрос.

– Так откуда он у тебя?

– Это для праздников, – наконец ответила служанка. – Когда Аладар устраивает праздник, столько всего нужно сделать. С ног валишься. А корешок погрызешь, и дышать легче становится. Почти у всех слуг он есть.

– И где вы его берете?

Служанка замерла, пена с ее руки капала на пол. Корешок явно попадал к прислуге не из лавки специй. Иначе прислуге нужно было бы работать только на чудо-корень, да и то, прикинул Габриэль, вряд ли скромного жалованья хватало бы на покупку.

– Не переживай, это останется между нами. Слово мэйта.

Лени все же помедлила, прежде чем ответить. Очевидно, опасалась наказания.

– Мы… берем его на кухне. Во время праздников его привозят много. И никто его не считает.

Габриэль улыбнулся, и клочья пены, как пух, полетели на колени. Из зеркала на него теперь смотрел смешной человек с пышными бело-голубыми бородой и усами, но темными как уголь волосами.

– Благодарю за честность. А теперь бери нож.

У горла Габриэля сверкнуло лезвие.

– А те стражники? Вы их убили?

– Хм, нет. Конечно нет, – усмехнулся Габриэль. – Проснутся через три-четыре аша.

Лезвие скользнуло по щеке.

– Почему вы хотите сбежать? – спросила Лени и опять замерла в испуге. – Простите, это не мое дело. Я не должна была…

– Тебе не за что извиняться. – Габриэль улыбнулся. – Сейчас я полностью в твоей власти. И обязан ответить на любой вопрос. Скажи, у тебя есть мечта?

Она помедлила, обдумывая ответ.

– Сын старшего конюха, Кифер. Он мне нравится, и я бы хотела быть с ним. И ни с кем больше.

– И что тебе мешает?

– Он меня не любит. Его интересуют только лошади. Брр, лошади, лошади, лошади. И… – Она неожиданно замолкла.

– Ну, договаривай?

– Это так… неудобно…

Отражение лица Лени заметно покраснело. Габриэль предвидел любопытную развязку.

– Клянусь, разговор останется между нами.

– Мне кажется, он влюблен в ноби Бруну, – со смешком произнесла она. – А ведь она – ноби. Она ваша…

Габриэль кашлянул, не желая оспаривать разумный выбор сына старшего конюха. Между лошадьми и ноби Бруной много общего.

– Обещаю, что, как только стану мэнжем, прикажу вас поженить, – сказал Габриэль и тут же помрачнел.

Это было необдуманное обещание. Он пообещал поступить так же, как поступили его отец и дирр острова Красного камня. Возможно, ноби Бруна была бы куда счастливее с конюхом, чем с мэйтом Семи островов.

Наблюдательная Лени заметила вдруг накатившую на него хандру, ее большие зеленые глаза забегали.

– Я что-то сделала не так?

– Нет. Не обращай внимания… Кстати, я так и не ответил на твой вопрос, почему хочу сбежать. Понимаю, в глазах прислуги мой побег выглядит глупым. Очередным капризом избалованного мэйта. Так ты, наверное, считаешь?

– Я. Не… – растерялась Лени.

– Не оправдывайся. На твоем месте я думал бы так же. Бежать от сытой и теплой жизни на страшную землю… Это ли не глупость? Ну а теперь представь, что твой… как там его…

– Кифер.

– Так вот, представь, что твоему Киферу с малых лет рассказывали о лошадях, о том, какие они сильные, красивые и быстрые, дарили игрушечных лошадок, учили сидеть в седле. А потом – щелк! – и… вместо конюха назначили его, ну, например, брить бороды. – Габриэль вздохнул. – Лени, я хочу увидеть мир! Хочу пройтись по шумным и широким улицам Мирацилла, взобраться на его самую высокую башню, почувствовать, как ветер шевелит мои волосы. Хочу увидеть спирфламов, прикоснуться к их чешуйчатому брюху. Возможно, даже… Ты меня понимаешь?

Отражение неуверенно кивнуло.

– А бездари и их сверы? Они вас не пугают?

– Конечно, пугают. Ничего не боятся только полные глупцы. Но боги любят смелых и отчаянных.

Служанка провела ножом в последний раз и подала мэйту полотенце. Габриэль вытер лицо, провел ладонью по щеке, одобрив работу служанки. И подумал, что следующая его просьба покажется ей странной.

– У тебя здесь… – Мэйт посмотрел на сундук у окна, – найдется какая-нибудь одежда?

– Она только для прислуги. И женская.

– Другая мне и не нужна, – ухмыльнулся Габриэль и сразу пояснил, чтобы поторопить озадаченную служанку. – Когда стражников найдут, меня начнут искать. Но вряд ли красным плащам взбредет в голову искать меня среди служанок. Если, конечно, ты не проговоришься, – подмигнул он.

– Я поняла, – ответила Лени и пошла к сундуку.

Пока Лени ворошила сундук, Габриэль решил испробовать предложенный ему волшебный корень. Оказалось, что хьюманит хорош лишь в черепашьем супе или крабовом салате. А в чистом виде – невероятная гадость, от которой глаза слезятся и лезут на лоб. Эдакая огненная смесь из репы, лука и чеснока. Да еще и жесткая, как кусок вяленой рыбы.

Во рту стало горько, горло обжигало с каждым глотком; тело опять прошиб пот. А уж запах! Габриэлю казалось, что резкий дух чудо-корня сожжет ему нос. Только мысль о том, что хьюманит придаст сил, заставляла двигать челюстями и, давясь и кашляя, глотать жгучую кашицу. Под конец трапезы, которую неплохо было бы использовать палачам, по щекам потекли слезы.

Габриэль подскочил к столу, схватил кувшин с водой и жадно припал к нему губами, стараясь погасить пожар во рту. Вода полилась на грудь, закапала на пол. Краем глаза Габриэль заметил, что Лени подобрала одежду и молча стоит у сундука, дожидаясь, пока ее мэйт утолит жажду.

Вода притушила пламя, но во рту все еще стояла невероятная горечь. Габриэль поставил опустошенный кувшин на стол, стер слезы со щек и повернулся к терпеливой служанке. В одной руке она держала белое платье с голубым фартуком, в другой – смешной розовый чепец, похожий на медузу.

– Ой, – вдруг обронила Лени в испуге, опустив взгляд. – У вас кровь идет.

Красная струйка медленно выползала из-под края рубахи.

– Ерунда, – отмахнулся Габриэль.

– Позвольте мне, – предложила Лени, положив одежду на сундук.

Габриэль кивнул и сел на стул. Служанка наклонилась к бедру, осторожно развязала повязку и, сложив над раной ладони лодочкой, зашептала заговор. Тот самый заговор, который Габриэль совсем недавно шептал в комнате на вершине главной башни, останавливая кровь.

– Ты столько для меня сделала, а мне нечем тебя отблагодарить, – сказал Габриэль, когда Лени заговорила рану. – Но в будущем я это обязательно исправлю. Что ж, теперь посмотрим, как я выгляжу в платье. Но обещай не смеяться, – предупредил он и засмеялся сам…

Глубокий и смешной чепец сидел на голове превосходно. Но платье оказалось великовато, что расстроило Лени, которой оно явно не принадлежало. Впрочем, платье прятало босые ноги, а в одеждах мелкой служанки он выглядел бы еще глупее.

Мэйт покрутился перед зеркалом, оценивая себя со всех сторон, и положил ладони на грудь. В этот момент Лени с детским смущением протянула ему две светлые круглые подушечки – последние, но самые важные детали перевоплощения. Габриэль надеялся, что они будут отвлекать стражу от его далеко не женственного лица.

– Ну и как? – спросил он у служанки, которая, невзирая на его предупреждение, подозрительно улыбалась. – Что, все так скверно?

– Думаю, вы справитесь, – уклонилась она от ответа.

– Поможешь мне дойти до стены? Вместе мы меньше вызовем подозрения. Во всяком случае, я на это надеюсь.

Лени кивнула и открыла дверь…

Винтовая лестница далась лучше. Волшебный корень вернул ногам прежнюю твердость, вдохнул силу в трясущиеся, как у старика, руки; даже, как ни странно, притупил чувство голода. Боги тоже не подвели. Судя по всему, стражников еще не обнаружили. Ни в коридорах башни, ни в залах дворца не было и намека на суету. Красные плащи стояли на своих местах, зевая от скуки и изнемогая от жары; прислуга лениво бродила по дворцу. Никто не обращал внимания на двух служанок, идущих под ручку. Никто как будто не заметил, что у одной из служанок платье тащится по полу, скрывая босые ноги. А они шли и шли, минуя бесконечные коридоры и залы, залы и коридоры. Молчаливо, не останавливаясь.

Только когда за спиной осталась стена, огибающая дворец толстой серой змеей, Габриэль остановился.

– Куда вы теперь? – спросила Лени.

– В порт Каликс, на Безымянный остров, там сяду на корабль, а дальше…

Габриэль поднял глаза к небесам.

– Но у вас нет денег и оружия, – справедливо заметила Лени. – Как же вы…

– Это правда. Но я уверен, что найдется пара человек, которые не смогут отказать мэйту, – подмигнул он ей. – А меч уже давно дожидается меня в лучшей кузнице Янтарного острова.

Габриэль взял Лени за руки, заглянул ей в глаза – в ее большие зеленые глаза – и поцеловал в щеку, заставив ее опять покраснеть. Он ничего не стал ей объяснять, потому что ясно видел, что она понимает его без слов.

Дальше он должен был идти один.