Эпилог
Справа от дороги… В полумраке среди деревьев…
Вначале была вспышка – желто-красная, густая и горячая. Потом, спустя миг – сокрушительный удар. Под грохот падающих деревьев, ржание лошадей и безумные крики горящих заживо бойцов.
Его выбило из седла, словно ударом тарана, и стукнуло о пологий склон слева от дороги, засыпая камнями, острыми щепками и комьями земли вперемежку с огнем. По спине резанула жгучая боль, на глаза на мгновение наползла серая пелена, в голове зазвенело, а из-под шлема на лоб полилась влага.
Он с трудом вытащил меч из ножен, не понимая, что происходит. Потряс головой, старясь прогнать шум. Поднялся, закачался, но устоял, опираясь на клинок, воткнутый в землю. Потом снял шлем, под которым взмокли волосы, провел по ним рукой и посмотрел на ладонь, где осталась кровь. Голова была разбита, от любого движения спина вспыхивала болью, на зубах скрипела земля. Прямо возле ног в предсмертной агонии дергала копытами лошадь; в трех шагах от нее с нечеловеческими воплями катался по земле боец, пытаясь сбить огонь; чуть дальше надрывался криком еще один, придавленный перевернутой повозкой.
– В бой! Защищать короля! – глухо пролетело над дорогой.
И он вдруг осознал, что он и есть король. И судорожно вздрогнул, оправляясь от шока. Мир стал звучать громче, хотя в голове все еще звенело. Или это звенели скрещенные в схватке клинки?.. Повсюду полыхало пламя. Из леса под боевые кличи мирклей летели огонь, молнии и стрелы, отбирая и отбирая людские жизни. Вокруг крики, вопли, стоны!
Рядом замертво рухнули двое бойцов его армии. Тогда он сжал меч обеими руками и резко повернулся, встречая врага. Одержимый жаждой крови миркль бросился на него, выставляя ладонь для магической атаки. А он, король, тараном ринулся вперед, вгоняя меч в обнаженную грудь. Миркль не успел выплюнуть подлые слова заклинания. Так и упал – с разинутым ртом, шевеля перед смертью своими мерзкими губами, через которые лилась кровь.
От усталости и боли он опустился на одно колено, продолжая опираться на меч и всматриваясь в предательский лес. По лезвию клинка ползли ручейки крови, впереди бешено извивалось пламя – казалось, горела сама земля; за спиной яростно шумела битва. Рядом уже собирались бойцы, окружая его живым кольцом: кто-то из его личной охраны, кто-то из войска.
Они помогли ему подняться. И когда он уже твердо стоял на ногах, из-за стены огня появился миркль в темных доспехах. Огромный бородатый воин не бежал, не орал, не пытался колдовать, а просто шел в сторону живого щита. И каждая из могучих ладоней противника сжимала по мечу. Миркль был один. Но он ничуть не страшился королевской охраны. Напротив, сам внушал страх – двигался грозно, уверенно, словно черный ледник в сторону ветхих рыбацких лодок.
– Щит мне! – потребовал он поддаваясь всеобщему страху. И покрепче сжал мокрую от крови рукоять меча.
Стражники выстроились полукругом, ощетинились копьями, источая страх, медленно двинулись в сторону бородатого одиночки, который будто только и ждал встречи с ними.
Взмах вражеской руки. Бросок. Блеск металла. Один из мирклевых мечей, словно крылья мельницы, закружился в воздухе, вышибая из строя копьеносца. Тот с воплем грохнулся, вцепившись слабеющими руками в клинок, торчащий у него из живота.
Бойцы с криками кинулись на противника. Один из четверых едва успел занести меч для атаки, как клинок миркля стальным окровавленным языком вылез у него из спины, другой – с перебитой шеей рухнул следом.
Враг легко ушел от выпадов оставшихся стражников. Метнулся назад, потом в сторону, разделяя соперников. Будто играючи, хитрым движением обезоружил одного из них и тут же сунул ему огромный кулачище в лицо; обезоруженный воин налетел на дерево и сполз по нему, лишившись чувств. Последнему бойцу удалось парировать удар грозного соперника, но следующая атака противника стала для него роковой. Меч горизонтально рассек воздух, легко срезая голову с шеи, словно бутон со стебля…
Только сейчас он понял, что оцепенел от страха. И подумал, что через мгновение умрет. Ноги его не слушались, ладони похолодели, сжимая что есть силы щит и меч.
Он закрутил головой, ища спасения. Но спасения не было. Вдоль дороги царил хаос. В лесном полумраке продолжало сверкать смертельное колдовство, повсюду звенела сталь и гибли воины. Надеяться можно было только на себя…
Тело содрогнулось, когда противник опустил сталь меча на его поднятый клинок. Чтобы отразить следующую атаку, пришлось подставить щит, который пугающе хрустнул под мощью чужого клинка.
Он начал пятиться. И мог только обороняться, не в силах ответить на град бесконечных ударов.
Новая атака. Снова треск щита. И неведомая до этого момента боль в левой руке! Он с воплем грохнулся возле телеги, теряя меч. Правая ладонь метнулась к левой руке, но…
– Король! Король!
В глазах начало темнеть, из последних сил он заполз под телегу и…
Очнулся в тронном зале, где было тихо и сумрачно. Стражники в серебристых доспехах у дверей и трона стояли недвижно и оттого походили на статуи; лампадки, закрепленные на массивных круглых колоннах, чуть подрагивали лепестками рыжего пламени, бросая скромные отблески на пол, на окна, на доспехи. Огонь проигрывал, отступал перед надвигающейся ночью, отдавая в ее власть огромное пространство тронного зала.
Он сидел на троне, сутулясь и поникнув головой, словно не в силах выпрямиться под тяжестью собственной короны. Его правая ладонь лежала на культе левой руки, а пальцы медленно и осторожно щупали пустой рукав бордового платья, словно в нем еще была плоть и кровь. Проклятая призрачная боль по-прежнему преследовала его, несмотря на то, что с того момента, как ему отрубили руку, минуло двадцать лет. Иногда боль возникала без причины, но чаще всего предрекала беду, как это было перед кончиной королевы.
Свой дар он предпочитал хранить в тайне: ведь способность предвидеть считалась уделом мирклей, один из которых и нанес королю это страшное увечье. Двадцать лет назад… Как знать, возможно, именно из-за того, что меч, отсекший руку по локоть, принадлежал мирклю, культя теперь могла предвидеть, предчувствовать будущее. Подлый миркль не только лишил его руки, но и обрек на вечную боль, наложив одно из своих проклятий. Невзирая на срок, он до сих пор помнил того миркля. Время от времени тот являлся ему в кошмарах. Выпрыгивал из бушующего пламени, вскидывая огромный меч, чтобы вновь отсечь руку… Как двадцать лет назад.
Он вздохнул, окинув взглядом тронный зал: темно-желтые пятна света подрагивали в густеющем сумраке; стража стояла на местах. Не было никаких причин, чтобы тревожиться. Но проклятая культя продолжала упорно ныть. И никто, ни один лекарь во всем Грэйтлэнде не смог избавить его от боли – призрачной боли.
Но почему она появилась сейчас, он не понимал. Все враги, о которых он знал, давно кормили червей, союзники побоялись бы косо посмотреть в его сторону. А трон стерегли лучшие фитийские воины, способные расправиться даже с искусными убийцами вроде шэн-линов, чей род он недавно окончательно истребил, вычеркнув из истории Андрии. Теперь их лес принадлежал ему. И он мог сделать с ним что угодно: срубить, сжечь или… запустить в него сверов.
Король опять вздохнул, не понимая тревоги. Быть может, это просто старость? Он снова сомкнул веки, погружаясь в прошлое. Когда-то он был молод, имел обе руки и не волновался по каждому пустяку, а на предчувствия просто плевал, как на Шму.
Осколки прошлого блестели и звенели во мраке разума, пробуждая воспоминания. Воспоминания, которые он предпочел бы выжечь из собственной головы. Но… Но надо отдать должное Аладару, это была прекрасно спланированная атака. Она задержала наступление на Мирацилл. Позволила выиграть еще немного времени для спасения мирклей, живших вдоль Крабового берега. Аладару хватило лишь двух небольших отрядов, чтобы посеять панику среди вражеского войска. Дорога была узкой, по обеим сторонам высился густой лес, и войско растянулось. Идеальное место для засады…
Он вздрогнул от топота и громыхания доспехов, открывая глаза. От дверей к нему мчался молодой светловолосый стражник.
– Король… там… Смерч… принес… Райвина… – произнес запыхавшийся стражник.
Он вскочил с трона, чувствуя, что сердце сейчас выпрыгнет из груди:
– Жив?
– Да… Во дворе…
Он не помнил, как пересек зал, как спустился по лестницам, как оказался во дворе. Все было словно в тумане.
Принц Райвин лежал возле фонтана на плаще стражника, который держал над ним факел. Придворные лекари в черных платьях, словно вороны, кружили над молодым принцем: кто-то осматривал раны, кто-то смазывал их. Спирфлам сидел неподалеку, не сводя с принца взгляда.
Король растолкал лекарей и опустился на колени рядом с сыном, с болью глядя на его искалеченное тело. На изуродованное, распухшее лицо, на рваные раны на голове и груди, на кровь, запекшуюся на губах, на неестественно выгнутую руку. За страшным покрывалом ран прежнего принца было не узнать; Райвин, казалось, даже не дышал – от пылающего костра жизни остались лишь тлеющие угли.
Он поднял мокрые от слез глаза на лекарей. И все они молча отвели взгляды. Никто не хотел сообщать королю, что его сыну уже не помочь. Он и сам это прекрасно видел. Простые лекари здесь действительно были бессильны. Для спасения требовалась иная сила, и выход оставался только один: нести Райвина в дворцовые подвалы – туда, к темному узнику. Даркль должен вновь разжечь пламя жизни молодого принца, какую бы цену ни пришлось заплатить.
