Книга: 1991. Заговор? Переворот? Революция?
Назад: Внутри Белого дома
Дальше: Самоубийство министра

Финал. Аресты

Генерал Сергей Алмазов:
— Путч-то начался в понедельник, а в воскресенье вечером мы отправились с инспекторской проверкой в Латвию. Там вообще комитет госбезопасности раскололся на две части по национальному признаку.
Утром поезд подходит к Риге, проводница говорит:
— Что-то случилось в Москве.
Инспекторская бригада ничего не знает. Встречает гостей заместитель председателя республиканского комитета:
— В Москве ГКЧП.
— Что за ГКЧП?
Никто ничего не поймет. Приехали в республиканский комитет — председателя нет. За три дня он ни с кем из москвичей не встретился. Оперативный состав расколот. Одни — за Союз, другие — никакого Союза, Латвии — независимость!
Сергей Алмазов:
— В нашей инспекторской бригаде специалисты по всем направлениям — мы же комплексную проверку проводили, начиная с хозяйственной части и кончая оперативной работой. Все думают, что мы сейчас сменим руководство латвийского комитета и начнем проводить линию Москвы. А у нас никаких установок нет! И ни с кем не можем связаться. Начальство в Москве трубку не берет. Все застыли. Потом пришла команда — немедленно уезжать. Нас незаметно привезли на вокзал, посадили в вагон и мы отбыли из Риги.
Я спросил Виктора Иваненко:
— А не возникало 19 августа, когда начался путч, естественной мысли отойти в сторону, затаиться, переждать опасные времена?
— Не возникало. Я никогда не был трусом. Уважать перестанут. Это совершенно недопустимо.
— Почему вы тогда решили, что это авантюра? Что мешало путчистам вас всех к стенке поставить?
— Я знал настроения в обществе. Люди проголосовали на выборах за Бориса Николаевича Ельцина. В том числе в армии, в спецслужбах. Я знал ситуацию и в органах — никто не пойдет против народа. Все были сыты обвинениями после Тбилиси, когда лопатками усмиряли демонстрантов. В Вильнюсе кровь пролилась. Я был уверен, что на такое уже никто не пойдет… Хотя, честно говоря, ночью двадцатого сердце екнуло. Может быть, я ошибаюсь? Но все-таки стоял на своем. Не пойдут на штурм. Спецназовцы не пойдут. Уверен был. Плюс информацию получал от коллег по комитету.
— То есть естественного желания выйти из Белого дома и исчезнуть не возникало?
— Раз ввязался в драку, то все. Так с детства. Тем более к тебе приковано внимание. Тут и депутаты, и общественность. Все стояли, все! Кого только в Белом доме не было. Все в тебя вперились: какую ты информацию получаешь? А я от одного телефона к другому.
— Домой не ездили?
— Нет. Питался бутербродами у Бурбулиса. Бутербродами с колбасой. Я потом долго смотреть на них не мог.
— Жена вам звонила?
— Я сам один раз позвонил. Сказал жене: не беспокойся. Все будет хорошо. Только детей не выпускай на улицу… Она спокойный человек. Хотя призналась потом, что волновалась.
— Вам никто из коллег не советовал по-свойски: все, пора уходить?
— Один из коллег обещал: тебя расстреляют… А я в это не верил. Убежден был, что победа будет за нами.
— Когда вы обзванивали коллег, какое соотношение было между теми, кто не пожелал с вами говорить, и теми, кто хотел сохранить контакты?
— Разговаривали все. Даже те, кто был моим противником, кто мне говорил гадости. Некоторые пугались, правда… Настороженно: «Что вы хотите?» Понятно, сложная ситуация, нервничали.
Геннадий Бурбулис, вспоминая те дни, тоже говорит, что страха не было:
— Все наоборот. Мне кажется, что каждый по-своему мы переживали состояние, которое испытывают солдаты на передовой. Мы были полны энергетикой движения вперед. Мы не боялись ГКЧП.
21 августа в Белом доме открылась чрезвычайная сессия Верховного Совета РСФСР. Телохранители продолжали охранять Ельцина даже на сессии. Ребята с автоматами встали лицом к залу, не понимая, что перед ними не толпа, а высший орган власти.
Секретарь президиума Верховного Совета Сергей Фи-латов подошел к Коржакову:
— Саша, немедленно уберите своих ребят. Разве так можно?
Часть охранников ушла, часть встала в стороне, положив автоматическое оружие на пол. С докладом выступил Руслан Хасбулатов. Верховный Совет России проголосовал за смещение со своих постов всех руководителей регионов, поддержавших ГКЧП.
Августовская драма еще не завершилась.
Виктор Иваненко:
— Путчисты стали искать самолет: полетим к Михаилу Сергеевичу Горбачеву в Форос, будем прощения просить. Получили мы информацию, что они уже садятся в самолет. В начале третьего «Ил-62» с членами ГКЧП взлетел. Борис Николаевич Ельцин тут же дает команду: делегация российского руководства должна успеть к Горбачеву раньше. Нашли для делегации «Ту-134».
В самолет сели вице-президент Александр Владимирович Руцкой, глава российского правительства Иван Степанович Силаев, министр юстиции России Николай Васильевич Федоров, несколько депутатов и тридцать шесть офицеров милиции с оружием. К ним присоединились Аркадий Вольский и Евгений Примаков, которые 21 августа провели пресс-конференцию и сразу же поехали на аэродром — лететь к Горбачеву в Форос. В последний момент к трапу прибыл Вадим Бакатин.
Виктор Иваненко:
— А мы вышли на систему Московского округа противовоздушной обороны — через знакомых все делалось. Попросили, чтобы самолет с путчистами немного попридержали, а наш вперед пустили. Они приземлились практически одновременно в аэропорту Бильбек. Нужна информация и оттуда. А там связь отключена. И тут один из моих подчиненных приносит номер телефона, установленного в машине председателя Крымского облисполкома.
Иваненко набрал номер, уточнил:
— Вы где?
— Я в Форосе.
И в Белом доме его использовали как источник информации:
— Докладывайте ежеминутно, что происходит.
Он все рассказывал. Делегация России пошла к Михаилу Сергеевичу Горбачеву. А путчисты сидят, ждут.
Члены ГКЧП и председатель Верховного Совета Лукьянов прилетели на поклон к президенту СССР первыми. Но Горбачев с ними разговаривать не стал. Анатолий Иванович Лукьянов, увидев, что дело ГКЧП проиграно, стал всех уверять, что с самого начала возражал против этой авантюры и в Форос прилетел освобождать Михаила Сергеевича, с которым связан сорок лет…
Горбачев отчитал Лукьянова в присутствии Примакова и Бакатина:
— Если ты не мог сразу собрать Верховный Совет, чтобы разделаться с путчистами, почему не встал рядом с Ельциным?
Лукьянов стал оправдываться. Горбачев оборвал его и показал на дверь:
— Посиди там. Тебе скажут, в каком самолете полетишь.
Три десятилетия, прошедшие после путча, Михаила Сергеевича подозревают в том, что он сам инициировал заговор, а потом от всего отрекся. Но эти предположения не имеют никакого отношения к реальности. У Ивана Силаева потом допытывались: может быть все-таки Горбачев был в сговоре с путчистами?
— Однозначно нет, — отвечал глава российского правительства. — Я в этом убедился, когда мы с Руцким летали за ним в Форос. Он ведь не принял команду гэкачепистов, которая прилетела к нему раньше нас. Они сидели в «зилах» с закрытыми шторами и наблюдали за нами. Охрана провела нас к Горбачеву, и он встретил нас как родных. Обнялись, расцеловались.
Горбачев сказал:
— Я вот собираюсь вечером в Москву лететь, за мной тут ребята приехали.
— Да вы что, Михаил Сергеевич? — возразил Силаев. — Вы полетите только с нами. И не вечером, а прямо сейчас, немедленно.
Российские руководители опасались, что путчисты в последний момент попытаются ликвидировать Горбачева.
— Да, пожалуй, вы правы, — согласился президент и велел жене и внучке собираться в дорогу.
Когда привели Раису Максимовну, Силаев окончательно убедился в том, что путч был полной неожиданностью и для нее, и для президента. Она выглядела совершенно больной, одна рука висела как плеть — ее тогда парализовало, и взгляд растерянно-безумный. Сначала она даже не узнала Силаева, хотя до этого они не раз встречались… Погубившая Раису Максимовну болезнь — острый лейкоз — возможно, следствие этих невыносимо страшных для нее дней.
Сам Михаил Сергеевич Горбачев не сообразил, что должен первым делом обратиться к защитникам Белого дома.
22 августа, выступая по телевидению, он сказал:
— Прежде всего я должен отметить выдающуюся роль президента России Бориса Николаевича Ельцина, который встал в центре сопротивления заговору и диктатуре…
Горбачев не сумел по-человечески поблагодарить Ельцина, зато решил присвоить ему звание Героя Советского Союза.
Борису Николаевичу хватило сообразительности отказаться:
— Народ одержал победу над путчистами. Настоящие герои были на баррикадах.
Золотая Звезда была бы слишком маленькой наградой для Бориса Николаевича. И ему не хотелось принимать ее из рук Горбачева. Путч сокрушил Горбачева. Он все еще считал себя человеком номер один в стране. А в общественном мнении фигура Ельцина безвозвратно оттеснила президента СССР на второй план.
Самое прискорбное для Михаила Сергеевича состояло в том, что он этого не понял. Он был поглощен собственными переживаниями и поэтому во всех деталях рассказывал о том, что происходило с ним и его семьей в Форосе: семья Горбачевых боялась есть — вдруг отравят, его внучку не пускали плавать в Черном море…
Понять его, конечно, можно: повернись события иначе, и путчисты доказали бы всему миру, что Горбачев физически не способен управлять страной. Способы известны… Но вернувшись из Фороса, Михаил Сергеевич не увидел, что механизмы управления страной разрушились, что республиканская и местная власть жаждет самостоятельности.
Он все еще ощущал себя полновластным хозяином, который всеми руководит и всем раздает оценки. И в первые дни после провала путча совершил несколько непростительных ошибок — не участвовал в митингах, где его ждали, и не нашел слов, которые следовало произнести. Пока он был заперт в Форосе, ему сочувствовали, его судьба беспокоила людей. Когда он вернулся и попытался вести себя по-прежнему, он стал многих раздражать.
Российский парламент, над зданием которого подняли трехцветный флаг, пригласил к себе Горбачева. Но встретили его криками «В отставку!». Для многих российских депутатов он был политическим врагом. Теперь они не считали необходимым сдерживаться. На протяжении всего его выступления в зале слышались выкрики, шум. Ельцин воспользовался ситуацией. Он фактически заставил Горбачева одобрить все указы, подписанные в эти дни президентом России.
Михаил Сергеевич говорил:
— Борис Николаевич утром прислал пакет решений, что вы принимали. Я их все перелистал, и вчера, когда меня спрашивали, законны или незаконны эти указы, я сказал: в такой ситуации, в какой оказалась страна, российское руководство, другого способа и метода действия я не вижу, и все, что делал Верховный Совет, президент и правительство, было продиктовано обстоятельствами и правомерно.
Ельцин поймал его на слове и сказал:
— Я прошу это оформить указом президента страны.
Пока Горбачев продолжал говорить, Ельцин решил судьбу коммунистической партии:
— Товарищи, для разрядки. Разрешите подписать указ о приостановлении деятельности российской компартии.
В зале раздались аплодисменты.
Ельцин на глазах депутатов вывел свою подпись и довольно произнес:
— Указ подписан.
Горбачев, оказавшийся в дурацком положении, попытался возразить:
— Не вся компартия России участвовала в заговоре. Запрещать компартию — это, я вам прямо скажу, будет ошибкой для такого демократичного Верховного Совета и президента.
Ельцина это не смутило.
— Михаил Сергеевич, указ не о запрещении, а о приостановлении деятельности российской компартии до выяснения судебными органами ее причастности ко всем этим событиям. Тем более, что российская компартия до сих пор в министерстве юстиции России не зарегистрирована.
Ельцин подошел к трибуне, на которой стоял Горбачев, и, тыча в него пальцем, заставил его прочитать запись заседания кабинета министров СССР — она свидетельствовала о том, что и правительство предало своего президента.
Михаил Сергеевич в эту минуту выглядел растерянным. Взгляд затравленный. Он пережил величайшее унижение. С ним обошлись как с плохим учеником, вызванным к доске. По мнению Андрея Грачева, последнего пресс-секретаря Горбачева, «Ельцин торжествующе и мстительно брал реванш за унижение, которому четыре года назад был подвергнут сам на пленуме Московского горкома, снявшем его с должности партийного секретаря».
После встречи в Верховном Совете Горбачев прошел в кабинет Ельцина.
Борис Николаевич назидательно сказал ему:
— У нас уже есть горький опыт, август нас многому научил, поэтому, прошу вас, теперь любые кадровые изменения — только по согласованию со мной.
Ельцин не без удовольствия описывал эту сцену: «Горбачев внимательно посмотрел на меня. Это был взгляд зажатого в угол человека. Но другого выбора у меня не было. От жесткой последовательности моей позиции зависело все».
Пройдут годы, и бывшие участники ГКЧП задним числом постараются сквитаться с Горбачевым. Забавно сравнить слова, которые они с полнейшей уверенностью в собственной правоте произносят по прошествии времени, с тем, что говорили и писали сразу после путча.
Начальник девятого управления КГБ Плеханов, который начинал секретарем у Андропова, сказал своему заместителю Генералову:
— Собрались трусливые старики, которые ни на что не способны. Попал я, как кур в ощип.
Вячеслав Генералов потом рассказывал следователям, что путчисты выглядели, «как нашкодившие пацаны». Маршал Язов напоминал «прапорщика в повисшем кителе».
На обратном пути из Фороса генерал-майор КГБ Александр Николаевич Стерлигов, в тот момент работавший в российском правительстве — управляющим делами Совмина, на всякий случай сел рядом с Крючковым. Председатель КГБ делал вид, что хочет подремать. Когда самолет сел во Внукове, Крючкову выйти не разрешили. Его выведут по запасному трапу — уже арестованного.
Арестовал председателя КГБ СССР его недавний подчиненный — председатель КГБ РСФСР.
Я спросил Виктора Иваненко:
— Вы задержали тогда Крючкова. Что вы в этот момент испытывали?
— Ситуация, прямо скажем, непростая. Знаем, что самолеты вот-вот приземлятся. Отслеживали мы это через систему ПВО, через военных. Собрались в кабинете у Бурбулиса. Генеральный прокурор России Степанков уже выписал ордеры на арест Крючкова, Язова, других членов ГКЧП. «Ну, — говорит мне, — поехали арестовывать твоего начальника». Что мне, отказываться?
21 августа. Время уже к ночи.
По пути Степанков опасливо спросил Иваненко:
— Слушай, а нас самих там не арестуют?
— Посмотрим.
Но машины свободно въехали на территорию правительственного аэродрома Внуково-2. Охрану несли офицеры девятого управления КГБ СССР. Заместитель начальника управления генерал-майор Юрий Викторович Тужилкин первым подскочил к Иваненко:
— Виктор Валентинович, готовы выполнить любое ваше указание.
Уже поняли, куда ветер дует. От сердца отлегло…
Иваненко распорядился:
— Выставляйте оцепление, чтобы никто посторонний не шатался.
Все пошли встречать Михаила Сергеевича Горбачева. А Иваненко со Степанковым и, как положено, с понятыми — поднялись на борт, где летели Крючков и Язов. Подошли к председателю КГБ. Он сидел в хвосте самолета.
Генеральный прокурор России Валентин Георгиевич Степанков предъявил ему ордер:
— Владимир Александрович, вы арестованы.
Крючков обреченно сказал:
— Теперь комитету конец.
В определенном смысле он был прав. Если бы не ГКЧП, возможно, и СССР бы не распался, и КГБ сохранился как единый организм. Крючков считал себя сильной личностью и решил проверить свои способности на деле. И с треском провалился в августе 1991 года. Серая мышь не может стать львом. Гений канцелярии ни на что не годится на поле боя…
У Крючкова был отрешенный взгляд. Но он сохранял спокойствие. Только очки снял, протер. Поднялся с места.
Иваненко распорядился:
— Идемте в машину.
Крючков пошел, оставив портфель.
Иваненко спросил:
— Владимир Александрович, ваш портфель?
Он кивнул:
— Да, мой.
Его помощник подхватил портфель, поднес до машины.
Помощника отпустили:
— Все, будь здоров, езжай домой.
Я спросил Виктора Иваненко:
— Только что Крючков был главой огромной империи, одной из самых влиятельных фигур в стране… А в тот момент ни один человек не изъявил желания его спасти?
— Ветры переменились.
Крючкова усадили в машину, положили портфель на сидение. Охрана — два милиционера. Повезли к месту содержания — в подмосковный пансионат «Сенеж» (Солнечногорский район). Почему в пансионат? Арестованных содержат в изоляторе временного содержания.
Но Лефортово принадлежал КГБ СССР, туда везти не решились. Следственные изоляторы МВД были заполнены уголовниками. Только через несколько дней в «Матросской тишине» Баранников освободит несколько камер и туда переведут арестованных по делу ГКЧП.
Так что разместились путчисты в пансионате. Вокруг выставили милицейскую охрану. Задержанные переоделись в динамовские спортивные костюмы. Валентин Степанков уже сформировал следственную бригаду. Допросы начались прямо в Сенеже.
22 августа 1991 года бывший председатель КГБ СССР написал Горбачеву письмо.
«Лично!
Президенту СССР
товарищу М. С. Горбачеву
Уважаемый Михаил Сергеевич!
Пока числюсь в задержанных по подозрению в измене Родине, выразившейся в заговоре с целью захвата власти и осуществлении его. Завтра может быть арест и тюремное задержание и далее по логике.
Очень надеялся на обещанный Вами разговор, но он не состоялся. А сказать есть чего! Какой позор — измена Родине! Не буду сейчас писать Вам более подробное письмо, в нем ведь не скажешь, что надо. Прошу разговора краткого, но важного, поверьте.
Уважаемый Михаил Сергеевич! Надо ли нас держать в тюрьме. Одним под семьдесят, у других со здоровьем. Нужен ли такой масштабный процесс? Кстати, можно было бы подумать об иной мере пресечения. Например, строгий домашний арест. Вообще-то мне очень стыдно!
Вчера послушал часть (удалось) Вашего интервью о нас. Заслужили или нет (по совокупности), но убивает. К сожалению, заслужили!
По-прежнему с глубоким человеческим уважением,
В. Крючков»
Ошеломленный полным провалом ГКЧП и арестом, Крючков в тот момент признавал, что ему стыдно, что он уважает Горбачева и что он заслужил те оценки, которые ему дали.
25 августа из следственного изолятора «Матросская тишина» Крючков написал еще одно письмо Горбачеву:
«Уважаемый Михаил Сергеевич!
Огромное чувство стыда — тяжелого, давящего, неотступного — терзает постоянно. Позвольте объяснить Вам буквально несколько моментов.
Когда Вы были вне связи, я думал, как тяжело Вам, Раисе Максимовне, семье, и сам от этого приходил в ужас, в отчаяние. Какая все-таки жестокая штука эта политика! Будь она неладна…
Короткие сообщения о Вашем пребывании в Крыму, переживаниях за страну, Вашей выдержке (а чего это стоило Вам!) высвечивали Ваш образ. Я будто ощущал Ваш взгляд. Тяжело вспоминать об этом.
За эти боль и страдания в чисто человеческом плане прощу прощения… Понимаю реальности, в частности мое положение заключенного, и на встречу питаю весьма слабую надежду. Но прошу Вас подумать о встрече и разговоре со мной Вашего личного представителя.
С глубоким уважением и надеждами…»
Днем раньше Крючков написал письмо Бакатину, сменившему его в КГБ:
«Уважаемый Вадим Викторович!
Обращаюсь к Вам как к Председателю Комитета госбезопасности СССР и через Вас, если сочтете возможным довести до сведения, к коллективу КГБ со словами глубокого раскаяния и безмерного переживания по поводу трагических августовских событий в нашей стране и той роли, которую я сыграл. Какими бы намерениями ни руководствовались организаторы государственного переворота, они совершили преступление…
Осознаю, что своими преступными действиями нанес огромный ущерб своей Отчизне… Комитет госбезопасности ввергнут по моей вине в сложнейшую и тяжелую ситуацию… Очевидно, что необходимые по глубине и масштабам перемены в работе органов госбезопасности по существу и по форме еще впереди».
Потом и Крючков, и другие участники путча придут в себя, оправятся, увидят, что им ничего не угрожает, успокоятся и станут говорить, что они ничего, собственно, не сделали.
Но в реальности действия ГКЧП были вполне серьезными. Они отстранили от власти законного президента страны и посадили его под домашний арест, ввели в столицу войска, приостановили деятельность политических партий и движений, которые мешали «нормализации обстановки», установили цензуру средств массовой информации и объявили в Москве комендантский час.
В «Матросской тишине» Крючков похудел и постарел. Следствие и подготовка к суду шли долго. В январе 1993 года заместитель председателя военной коллегии Верховного суда генерал-майор юстиции Анатолий Тимофеевич Уколов изменил меру пресечения обвиняемым по делу ГКЧП на подписку о невыезде. Все отправились домой.
В апреле 1993 года начался процесс по делу ГКЧП.
Крючкова обвиняли по статье 64 (измена родине) и статье 260 (злоупотребление властью) Уголовного кодекса РСФСР. Подсудимый доказывал, что в августе 1991 года он выполнял свой долг как руководитель КГБ СССР, оберегая территориальную целостность и безопасность родины. Тем более, что Комитет госбезопасности получал достоверную информацию о том, что из-за рубежа готовится развал Советского Союза…
23 февраля 1994 года новая Государственная Дума приняла закон об амнистии. Крючков, как и другие обвиняемые по делу ГКЧП, вернулся домой. Формально, согласившись на амнистию, он признал свою вину. На самом деле виноватым он себя не чувствовал. Напротив, чем дальше, тем более ощущал себя героем.
Михаил Сергеевич Горбачев высказался по этому поводу в интервью газете «Труд»:
«Я помню, какие покаянные письма они мне писали в первые дни после ареста в августе 1991-го. Никогда не забуду и то, что они говорили с тем же вдохновением и искренней патетикой некоторое время спустя в зале суда. Прямо противоположное. Это, знаете, какая-то абсолютная бессовестность.
Хотя я-то знал, как никто другой, почему эта трусливая публика отважилась пойти на путч. На родину им было абсолютно наплевать. Их волновало другое: с подписанием союзного договора они могли реально потерять гигантскую, практически никем не контролируемую власть. Вот с чем им пришлось бы проститься. Они-то это прекрасно понимали. Но при этом говорили высокие слова о родине, об экономической катастрофе, об угрозе национальной безопасности».
Маршал Дмитрий Язов издал воспоминания, которые многое говорят о самом бывшем министре обороны великой державы.
«Горбачева на вершину власти, — пишет Язов, — привела ставропольская мафия. Но подтолкнуть «Мишку-конвертика» на самую последнюю ступеньку власти даже у мафии не хватало сил. Поэтому где-то на полпути мафия сдала Горбачева спецслужбам США».
А вот каким Язова в августе девяносто первого запомнил помощник президента Анатолий Черняев:
«Маршал, весь потный в своем мундире, сидел, согнувшись, на стуле на нижнем этаже служебного помещения в Форосе… фуражка у ног на полу.
И бормотал:
— Старый дурак! Связался с этой шантрапой!
Еще бы! Это потом, после ельцинской амнистии, он строит из себя спасителя Отечества. А тогда, видно, скребло на душе: нарушил военную присягу и попрал офицерскую честь».
Ровно за год до путча, 19 августа 1990 года, на одной из государственных дач в Мухалатке, неподалеку от Фороса, Горбачев собрал соратников, отдыхавших в Крыму: Назарбаева, Язова, Медведева, Примакова, Черняева… Многие приехали с женами. Примаков, выросший в Тбилиси, был тамадой.
«Атмосфера искренности, приязни, симпатии и уважения друг к другу царила весь вечер на большой веранде над морем, — описывал встречу Черняев. — Шутки, анекдоты, случайные подробности биографий, как кто с кем когда впервые встретился, воспоминания.
Жена Язова рассказала просто романтическую историю: как она его «увидела», «запомнила», потом «разыскала» в дальнем гарнизоне, добилась, что они, наконец, поженились… А через год, почти день в день, в Форосе я видел старого маршала жалким, ничтожным, проклинающим себя за то, что он «пошел на такое дело».
В Москве на аэродроме Язова окружили, как он выразился, «мордовороты». Подошел министр внутренних дел России Виктор Баранников, попросил пройти с ним.
Начальнику охраны министра сказал:
— Вы свободны.
Генеральный прокурор России Степанков поинтересовался:
— Оружие есть? В соответствии со статьей 64-й вы арестованы.
Язов спросил:
— А что это за статья?
— Измена Родине.
Его посадили в машину, рядом сели автоматчики.
Во время следствия маршал Язов вел дневник:
«Всему конец, имею в виду собственную жизнь. Утром снял мундир маршала Советского Союза. Поделом! Так и надо. Чего добивался? Прослужив 50 лет, я не отличил от политической проститутки себя — солдата, прошедшего войну… Понял, как я был далек от народа… народ политизирован, почувствовал свободу, а мы полагали совершенно обратное. Я стал игрушкой в руках политиканов».
10 октября 1991 года «Известия» опубликовали стенограммы допросов членов ГКЧП.
— Лучше всего провалиться бы мне сквозь землю, — говорил следователю маршал Язов, — чувствую себя бесконечно несчастным. Хотел бы попросить прощения и у Горбачевой, и у Михаила Сергеевича. Осознаю свою вину перед народом…
Следователь объяснил Язову:
— Вы можете обратиться к Горбачеву.
— В ноябре исполнится пятьдесят лет моего пребывания в Вооруженных Силах, а я, старый дурак, участвовал в этой авантюре, — сказал бывший министр обороны. — Сейчас я сожалею и осознаю, какой кошмар я вам приготовил. И сейчас сожалею… Хотел бы попросить вас, чтобы меня не предавали суду военного трибунала, а просто отправили на покой. Я осуждаю эту авантюру. И буду осуждать до конца жизни то, что я причинил вам, нашей стране и нашему народу…
Следователи интересовались, на что надеялись члены ГКЧП? Как собирались улучшить жизнь народа?
— Мы рассчитывали на то, что есть какие-то товары, где-нибудь какие-нибудь резервы, запасы, — отвечал Язов. — Для этого мы специально вызвали первого заместителя главы правительства Щербакова. Он сказал: всего этого не существует. Того не имеем, другого. Нам отказали в кредитах. Через пять дней завоем, как волки…
Назад: Внутри Белого дома
Дальше: Самоубийство министра

RandaluRges
Tin Tức, Sự Kiện Liên Quan Đến Ngôn Ngữ Vào Trần Thuật Bóng Đá Thẳngvtv2 trực tuyếnCũng chính vì nguyên nhân này mà kênh Banthang TV luôn bị die liên kết hay sập Server từng lúc có những trận đấu lớn, điều này khiến cho các fan bóng đá vô cùng khó chịu vì trận đấu bị con gián đoạn giữa chừng.
MashaeKed4542
Вы читаете это - значит, XEvil 5.0 действительно работает! Хотите разместить свой текст на 12.000.000 (12 МИЛЛИОНОВ!) веб-сайтов? Нет проблем - с новым программным комплексом "XEvil 5.0 + XRumer 19.0.8"! Блоги, форумы, доски объявлений, магазины, гостевые книги, социальные сети - любые движки с любыми капчами! XEvil также совместим с любыми программами и сценариями SEO/SMM и может принимать капчи из любого источника. Просто попробуй! ;) С уважением, MasheKed2743 P.S. Огромные скидки доступны (до 50%!) за короткий отзыв о XEvil на любом популярном форуме или платформе. Просто обратитесь в официальную службу поддержки за скидкой!
Andreaswlq
Привет дамы и господа бурение скважин минск Where is admin? I'ts important. Regards.