Августовский путч
17 августа 1991 года, в субботу, у Крючкова на все том же объекте «АБЦ» собрались министр обороны Язов, глава кабинета министров Павлов, секретарь ЦК Шенин, заместитель председателя Совета обороны Бакланов, руководитель президентского аппарата Болдин, заместитель председателя КГБ Грушко, замминистра обороны Ачалов и еще один заместитель министра обороны — главнокомандующий Сухопутными войсками генерал армии Валентин Иванович Варенников.
Валентин Павлов в этот субботний день проводил заседание президиума правительства. Вернувшись в свой кабинет, распорядился вызвать машину, чтобы ехать на дачу. Около четырех дня позвонил Крючков. Настойчиво попросил главу правительства заглянуть к нему, чтобы обсудить некоторые важные вопросы.
На объекте «АБЦ» собравшиеся расположились в беседке.
Премьер-министр Павлов начал разговор, сказав, что положение с уборкой урожая тяжелое, нет топлива, стране угрожают голод и холод. Пора принимать самые жесткие меры. Причем это надо сделать до подписания Союзного договора. Если документ подпишут, будет уже поздно.
Крючков вытащил из папки документы, подготовленные его подчиненными Жижиным и Егоровым. Ознакомил с ними будущих членов ГКЧП. Все говорили сбивчиво, перебивали друг друга, хотя на самом деле основные шаги обсудили заранее.
Генерал Варенников скажет потом на допросе:
— ГКЧП был создан до моего участия в беседе 17 августа.
Сговорились лететь в Форос, чтобы заставить Горбачева ввести чрезвычайное положение. А если откажется, пусть подает в отставку. И передает свои полномочия другим. Его обязанности примет на себя по конституции вице-президент Янаев. Для руководства страной сформировать Государственный комитет по чрезвычайному положению в СССР.
Крючков многозначительно сказал, что относительно охраны Михаила Сергеевича беспокоиться не надо. Генерал Плеханов обо всем позаботится, связь у Горбачева отключит и вообще примет меры. Какие именно меры — никто не поинтересовался.
На следующее утро Язов провел совещание в министерстве со своими заместителями и начальниками главных управлений. Приказал командующему Московским военным округом генерал-полковнику Николаю Васильевичу Калинину готовиться ввести в Москву 2-ю мотострелковую и 4-ю танковую дивизии; Грачеву — привести в повышенную боевую готовность 106-ю (Тульскую) воздушно-десантную дивизию.
Указом Янаева генерал Калинин был назначен комендантом Москвы. По просьбе КГБ подписал впрок чистые бланки ордеров на арест. Он дважды выступит в программе «Время», и его мрачное лицо станет символом нового порядка.
Крючков поручил своему заместителю генерал-майору Валерию Федоровичу Лебедеву установить наружное наблюдение за группой депутатов. Зампредом КГБ Лебедев стал сравнительно недавно — в январе 1991 года. Много лет служил в 5-м управлении (борьба с идеологическим диверсиями). Крючков сделал его своим консультантом, а в сентябре 1989 года поручил руководить только что созданной Службой оперативного анализа информации КГБ СССР.
После введения чрезвычайного положения российских депутатов предполагалось подвергнуть административному аресту и изолировать на территории воинской части, расположенной в районе деревни Медвежьи Озера.
Первый заместитель председателя КГБ Грушко позвонил начальнику разведки генералу Шебаршину. От имени Крючкова приказал привести в боевую готовность две группы сотрудников отдельного учебного центра — по пятьдесят человек каждая.
— Какое задание? — поинтересовался Шебаршин.
— Не знаю, — коротко ответил Грушко. — Владимир Александрович звонил из машины. Велел передать приказ.
Еще недавно Шебаршин и Грушко были на равном положении. Но теперь Грушко стал не только первым зампредом, но и пользовался особыми правами внутри комитета как близкий к Крючкову человек. Он дал указание начальнику политической разведки, не считая нужным ничего объяснять, хотя прекрасно знал, зачем понадобится спецназ. Шебаршину, которого ни во что не посвятили, пришлось проглотить пилюлю. Впрочем, после провала путча это его спасет…
В июне 1991 года Шебаршин предложил выделить разведку из состава КГБ. На очередном заседании коллегии Крючков предложил высказаться. Шебаршина не поддержали.
Начальник московского управления генерал-лейтенант Виталий Михайлович Прилуков был категорически против:
— Борьба с противником гораздо эффективнее, когда все чекистские силы собраны в один кулак, когда работа идет в одном сплоченном коллективе единомышленников.
Отдельный учебный центр образовали после штурма в Кабуле дворца президента Афганистана Хафизулы Амина, когда выяснилось, что у комитета госбезопасности нет своего спецназа. 19 августа 1981 года политбюро приняло решение создать внутри КГБ отряд специального назначения для проведения операций за пределами Советского Союза «в особый период». Отряд базировался в Балашихе, где еще со времен НКВД находился учебно-тренировочный комплекс диверсионных групп.
Шебаршину позвонил другой заместитель председателя КГБ Гений Агеев, курировавший военную и транспортную контрразведку:
— Группы готовы? Направьте их в помещение Центрального клуба. И нужны еще сто человек, туда же.
— Экипировка, вооружение? — уточнил Шебаршин.
— Путь берут все, что есть.
В половине десятого утра в кабинете председателя КГБ собрали руководителей комитета. Крючков произнес краткую речь, закончив ее словами:
— Работайте!
18 августа около часа дня в Крым вылетели Бакланов, Болдин, Шенин, Варенников; их сопровождали Плеханов, Генералов, сотрудники управления правительственной связи и группа офицеров 18-го отделения службы охраны КГБ, вооруженные автоматами. В центре правительственной связи в Ялте вместо дежурной телефонистки появился офицер КГБ СССР. У него было указание соединять только самого Генералова. Коммутаторы переключили на ручной режим.
Плеханову и Генералову Крючков временно подчинил Симферопольский пограничный отряд и Балаклавскую бригаду сторожевых кораблей.
А что тем временем происходило в Москве?
Глава правительства Павлов находился у себя на даче. Уезжал сын, по сему поводу устроили семейный обед. Позвонил Крючков: надо бы собраться — и лучше бы в кремлевском кабинете Павлова. Осторожный Валентин Сергеевич перезвонил Лукьянову и Янаеву: они-то приедут? Оба подтвердили, что будут.
Геннадий Янаев десять лет спустя рассказывал журналистам:
— Где-то в пять вечера 18 августа я поехал к одному из своих приятелей на дачу. Машина, оборудованная всеми видами связи, стояла около дачи. Вдруг мне докладывают, что в машину звонит председатель КГБ. Крючков мне говорит: «Мы тут собрались в кабинете у Павлова. Надо, чтобы вы подъехали».
К восьми вечера Янаев появился у Павлова. Там уже находились Крючков, Язов, Ачалов и новое лицо — министр внутренних дел Борис Карлович Пуго. Министр не знал о готовящемся заговоре, потому что находился в отпуске. С женой, невесткой и внучкой отдыхал в крымском санатории «Южный», совсем рядом с Форосом.
В «Южном» находился и тогдашний секретарь ЦК КПСС (и будущий президент Молдавии) Петр Кирилович Лучинский:
«Компания подобралась замечательная: член Совета безопасности Евгений Примаков с внуком, министр внутренних дел Пуго с женой, невесткой и внучкой… Утром 19 августа жена включила радио, и мы не поверили своим ушам: государственный комитет по чрезвычайному положению берет на себя всю полноту власти!..
Среди членов ГКЧП назвали Бориса Пуго. Но ведь еще вчера утром мы всей своей пляжной компанией провожали его с семейством в Москву. Пригубили по рюмке, пожелали удачной дороги. На прощание невестка Пуго и Рафик Нишанов, председатель Совета Национальностей, нас всех сфотографировали. Моему сыну Кириллу тоже потребовалось срочно в Москву, и я попросил Бориса Карловича прихватить его, если можно, с собой. Он с радостью согласился. Самолет Ту-134, служебный спецрейс, мест на всех хватит.
В полете, как рассказывал позже Кирилл, перекусили. Министр пригласил к столу людей из охраны. Немного выпили, шутили… Валентина Ивановна, жена его, также чувствовала себя неплохо.
До сих пор не верю, что Пуго был заговорщиком. Две последних недели перед выступлением Янаева и компании мы были вместе. Борис Карлович, человек исключительной деликатности и добросердечия, был спокоен, приветлив, весел. Озабоченным я увидел его лишь в тот момент, когда немного занемогла жена. Но через несколько дней она поправилась, и лицо генерала вновь засияло мягкой улыбкой».
Борис Пуго не догулял отпуск и в одиннадцать утра 18 августа вылетел в Москву. Но не из-за путча. Он собирался навестить родственников в Риге, однако жена уговорила пригласить их в Москву. В половине второго Пуго был в столице, через полтора часа приехал на служебную дачу в поселке Усово. Тут его и застиг роковой звонок.
Невестка предложила взять трубку и сказать, что Бориса Карловича нет. Пуго улыбнулся и, к своему несчастью, отказался от предложения, которое, возможно, спасло бы жизнь ему и жене. Звонил Крючков.
Поговорив с ним, Пуго слукавил, объяснив семье:
— Крючков говорит, что началась гражданская война в Нагорном Карабахе. Я должен ехать.
Пуго отправился к Язову в министерство обороны, куда приехал и Крючков. Они ввели Бориса Карловича в курс дела.
Тот сразу сказал:
— Я с вами.
Маршал Язов потом рассказывал следователям, что удивился готовности Пуго присоединиться к ГКЧП:
— Я вам честно говорю, что за осторожность, за нерешительность, за уход от ответственности я его не уважал, была к нему антипатия. Мне показалось странным, что Пуго приехал и не возражает.
Уже после самоубийства Бориса Карловича его сын Вадим говорил следователям:
— Я помню разговор, который состоялся задолго до августовских событий. Отец мне тогда говорил, что ни при каких обстоятельствах не станет путчистом, употребив именно это слово. Он сказал, что это было бы предательство в первую очередь по отношению к президенту…
Борис Карлович входил в узкий круг тех, кому Горбачев полностью доверял. Михаил Сергеевич включил его в Совет безопасности — этот орган фактически заменил уже безвластное политбюро. Пуго, как Крючков и Язов, имел право позвонить президенту в любое время на дачу, что другим Горбачев категорически запрещал — не любил, когда беспокоили в нерабочее время.
Министр внутренних дел отправил своего первого заместителя генерал-полковника Ивана Федоровича Шилова в КГБ, где Грушко ставил силовым ведомствам задачи в условиях чрезвычайного положения.
А к собравшимся в Кремле присоединился Янаев. И тут Крючкову прямо из самолета позвонили те, кто летал на Форос к Горбачеву. Доложили, что договориться с президентом не удалось. Но остановиться они уже не могли! Раз Горбачев отказался действовать вместе с ними, решили объявить его больным и распорядились подготовить медицинское заключение.
Янаев поинтересовался:
— Что же все-таки с Михаилом Сергеевичем?
Собравшаяся в Кремле компания не воспринимала вице-президента всерьез, поэтому ответили ему резковато:
— А тебе-то что? Мы же не врачи. Болен. Да и какая теперь разница? Страну нужно спасать.
Болдин внятно объяснил:
— Нам с вами теперь назад дороги нет.
Янаев подписал указ о том, что вступил в должность президента.
Вице-президент Геннадий Иванович Янаев, премьер-министр Валентин Сергеевич Павлов и заместитель председателя Совета обороны Олег Дмитриевич Бакланов подписали «Заявление Советского руководства». Там говорилось, что Горбачев по состоянию здоровья не может исполнять свои обязанности и передает их Янаеву, в отдельных местностях СССР вводится чрезвычайное положение сроком на шесть месяцев и для управления страной создается Государственный комитет по чрезвычайному положению.
С Валдая прилетел Лукьянов.
Он не стал задавать пустые вопросы о самочувствии Горбачева, который искренне считал его своим другом:
— А у вас есть план действий?
Янаев не горел желанием играть первую скрипку.
Предложил Анатолию Ивановичу:
— Может быть, тебе возглавить комитет? У тебя авторитета больше, а мне надо еще политическую мускулатуру нарастить.
Лукьянов благоразумно отказался. Но почему опытный Анатолий Иванович вообще ввязался в эту историю? Надо понимать, что, как и остальные, боялся: подписание Союзного договора и грядущие политические перемены лишат его должностей.
Совместными усилиями отредактировали и подписали «Обращение к советскому народу», «Обращение к главам государств и правительств и Генеральному секретарю ООН», а также постановление ГКЧП № 1. В лаборатории Центрального научно-исследовательского института КГБ умельцы заранее изготовили печати ГКЧП, в том числе с государственным гербом.
Крючков набросал список членов ГКЧП из десяти человек.
Лукьянов попросил его фамилию вычеркнуть, объяснил, что иначе не сможет обеспечить принятие нужных решений в Верховном Совете СССР:
— Если хотите, чтобы я вам помог, я могу написать заявление о том, что новый Союзный договор неконституционен.
Заявление председателя Верховного Совета СССР было опубликовано вместе с документами ГКЧП в утренних газетах, хотя для маскировки Лукьянов поставил более раннюю дату — 16 августа. Дескать, материал написан заранее и с образованием ГКЧП никак не связан. После провала путча Лукьянов просил начальника своего секретариата это подтвердить.
Тот врать не стал и рассказал следователям:
— Лукьянов пришел к себе в кабинет после совещания у Павлова и сел за стол, сказав, что должен сейчас написать один документ. Анатолий Иванович взял чистые листы бумаги и стал писать, надиктовывая себе вслух текст заявления по Союзному договору, которое на следующий день появилось вместе с документами ГКЧП. Закончил работу и позвонил Крючкову: «Документ готов».
Зачем Анатолию Ивановичу все это понадобилось?
Он больше не связывал свое политическое будущее с Горбачевым. Скорее, наоборот, видимо, полагал, что уход Михаила Сергеевича откроет перед ним некоторые перспективы. 25 июля 1991 года Лукьянов выступал на пленуме ЦК.
«В кулуарах после его выступления, — вспоминал секретарь парткома аппарата ЦК Виктор Васильевич Рябов, — можно было услышать: «Вот это выступление государственного мужа. Вот кому надо быть генеральным».
До путча оставалось меньше месяца…
В девять вечера всем предложили чай и кофе. В двенадцать ночи перешли на виски. Павлов по телефону связался с Василием Александровичем Стародубцевым, известным в стране человеком, председателем Крестьянского союза, и вызвал его в Москву.
Крючков позвонил министру иностранных дел Александру Александровичу Бессмертных, который отдыхал в Белоруссии, и без объяснений попросил срочно прибыть в Москву. Министра доставили в столицу на самолете командующего Белорусским военным округом. Бессмертных, карьерный дипломат, не имевший отношения к интригам большой политики, появился в Кремле в джинсах и куртке, недоуменно осматривал присутствующих. Крючков вышел с министром в другую комнату, наскоро ввел в курс дела и предложил подписать документы.
Бессмертных, как и Лукьянов, попросил исключить его из списка членов ГКЧП:
— Да вы что? Со мной ведь никто из иностранных политиков разговаривать не будет.
Синим карандашом вычеркнул свою фамилию, хотя и опасался, что его несогласие повлечет за собой печальные последствия. Очень тревожился о судьбе своего маленького сына. Но министра отпустили домой.
Около трех ночи встреча закончилась. Крючков и Грушко вернулись в здание на Лубянке. Грушко ночевал у себя в кабинете.
Пуго вернулся домой под утро очень довольный:
— Ну, все, свалили, убрали мы этого…
Объяснил сыну:
— Горбачев не может управлять страной, мы ввели чрезвычайное положение.
И добавил:
— Я им говорю, что Ельцина надо брать! Мы не стремимся к власти, у нас ее достаточно, но мы прекрасно понимаем, что Горбачев ведет страну к голоду, хаосу, разрухе…
В половине пятого утра главнокомандующего военно-воздушными силами страны маршала Евгения Ивановича Шапошникова разбудил телефонный звонок.
Дежурный генерал Центрального командного пункта ВВС доложил:
— Товарищ главнокомандующий, в шесть часов вам необходимо быть в зале коллегии министерства обороны. Собирает министр.
— По какому поводу сбор? — поинтересовался Шапошников.
— Не сообщили, товарищ главнокомандующий.
— А что по обстановке в мире, в стране?
— Все спокойно, никаких особых событий не произошло.
Ровно в шесть утра в зале коллегии появился министр обороны:
— Президент СССР находится в тяжелом состоянии. Управлять страной не может. Обязанности президента временно принял на себя вице-президент Янаев. Завтра, 20 августа, должен быть подписан новый Союзный договор. Но без Горбачева он подписан быть не может. Неподписание договора может вызвать негативные последствия в стране. Поэтому вводится чрезвычайное положение…
Маршал Язов приказал своему заместителю Ачалову силами спецназа воздушно-десантных войск блокировать телецентр «Останкино».
После провала путча на допросе генерал Ачалов показал, что он был против введения войск и говорил об этом Язову:
— Армию нельзя втягивать в авантюру. Бог нас не простит, мир осудит, народ проклянет.
Председателя Гостелерадио СССР Леонида Петровича Кравченко разбудили в четыре утра 19 августа и вызвали в ЦК КПСС. Он жил на даче в Жуковке — чекисты прислали за ним две машины. В ЦК ему объяснили, что Горбачев болен и его обязанности исполняет Янаев. Секретарь ЦК Олег Шенин вручил ему пакет документов, которые следовало передать по телевидению в шесть утра.
Останкино было окружено боевыми машинами. У входа стояли военные. Никого не выпускали и никого не впускали. Кравченко самого долго не хотели пропускать. Когда он поднялся наверх, отдал, наконец, текст дикторам и распорядился поставить классическую музыку.
Около семи утра по приказу министра обороны 2-я стрелковая (Таманская) и 4-я танковая (Кантемировская) дивизии начали движение к Москве. За два часа до этого министр внутренних дел Пуго приказал своему первому заместителю генерал-полковнику Ивану Шилову обеспечить машинами ГАИ армейские колонны, входящие в Москву. С помощью автоинспекции к десяти утра войска заняли ключевые позиции в городе. В общей сложности в Москву ввели несколько сотен танков и бронемашин.
Еще три парашютно-десантных полка — 15-й (из Тулы), 137-й (из Рязани), 331-й (из Костромы) — двигались в сторону Москвы. Ачалов приказал также перебросить из Одесской области 217-й и 229-й парашютно-десантные полки — они сосредоточились в районах аэропортов «Кубинка» и «Чкаловский».
В 9 часов 28 минут Язов подписал приказ о приведении вооруженных сил в повышенную боевую готовность.
19 августа люди проснулись в стране, где произошел переворот. Валентин Павлов, который все дни путча подстегивал себя изрядными порциями спиртного, открыл заседание кабинета министров ернически:
— Ну что, мужики, будем сажать или будем расстреливать?
Его предшественник на этом посту Николай Иванович Рыжков когда-то не советовал Горбачеву ставить Павлова председателем Совета министров:
— Я с Валентином работал в Госплане, он был начальником отдела. Он держится, держится, а как поддаст потом — так на несколько дней. Для главы правительства увлекаться этим делом, знаете…
В девять утра Борис Пуго собрал руководящий состав министерства внутренних дел и зачитал документы ГКЧП. После бессонной ночи он был возбужден, говорил, что Горбачев единолично правил страной, ни разу с ним не посоветовался. А в стране творится черт знает что, требуются срочные действия. Пуго отозвал из отпуска своего первого заместителя Бориса Громова. Приказал создать оперативный штаб. Дважды в день штаб должен был информировать ГКЧП о ситуации в стране.
А что же произошло в Крыму? Что делал Горбачев?
18 августа на военном аэродроме Бельбек прилетевшую из Москвы депутацию — по приказу министра обороны Язова — встретил командующий Черноморским флотом адмирал Михаил Николаевич Хронопуло. На автомашинах двинулись в Форос.
Увидев своего непосредственного начальника генерала Плеханова, охрана президентской дачи беспрепятственно пропустила нежданных гостей. Плеханов сразу переподчинил охрану президентской дачи Генералову. Тот приказал отключить все виды связи, перекрыть доступ на президентскую дачу, заблокировать подъезд к резиденции и вертолетную площадку. Из своих людей установил дополнительные посты.
Плеханов и Генералов зашли в комнату начальника личной охраны президента генерала Медведева в гостевом доме. Тот был поражен: накануне он разговаривал с Плехановым, и тот сказал, что прилетит 19 августа, а появился днем раньше.
Плеханов приказал Медведеву:
— Доложи, что к Михаилу Сергеевичу приехала группа товарищей. Просят принять.
Горбачев сидел в теплом халате — его прихватил радикулит — и читал газету.
— А зачем они прибыли? — удивился президент.
— Не знаю, — искренне ответил Медведев.
Михаил Сергеевич задумался. Он сразу понял то, что не мог сообразить его главный охранник: эти люди приехали к нему с ультиматумом, и вообще возможно повторение хрущевской истории — Никиту Сергеевича тоже сняли, когда он отдыхал на юге.
Члены ГКЧП надеялись заставить Горбачева примкнуть к ним и согласиться на введение в стране чрезвычайного положения. Они предложили ему подписать соответствующий указ. Сообщили, что намерены арестовать Ельцина, как только он вернется в Москву.
Горбачев не согласился ввести чрезвычайное положение, интуитивно понимая, чем это кончится. В случае успеха это перечеркнуло бы все сделанное им с 1985 года. А в случае неуспеха… Мы уже знаем, чем закончился путч.
Но Горбачев — и в этом его вина — не выполнил своего президентского долга: не подавил путч в самом зародыше. Он пытался переубедить заговорщиков. Он их уговаривал, а должен был назвать преступниками и приказать начальнику своей охраны задержать незваных гостей. И немедленно вылететь в Москву.
Но, во-первых, сказалась свойственная Горбачеву нерешительность. Как замечает его бывший пресс-секретарь Андрей Серафимович Грачев, «при личном общении он мог пасовать и даже теряться перед проявлениями бесцеремонности и откровенной грубости».
Во-вторых, Михаил Сергеевич, надо полагать, чисто по-человечески испугался за свою жизнь и жизнь своей семьи. Наверное, не верил, что его охрана, состоявшая из офицеров КГБ, выполнит приказ арестовать собственных начальников. Да и какой в этом смысл, если главные заговорщики остались в Москве?
— Мне, — говорил впоследствии Горбачев, — журналисты часто задают вопрос, а почему вы не полезли через забор, ограду. Заговорщики этого и добивались. Чтобы можно было открыть стрельбу и пристрелить меня. Но дело не только в этом. Неужели я, президент СССР, мог полезть через забор? Чтобы повиснуть штанами на ограде?.. Я их слова отверг, обругал их матом и сказал, что они сами себя погубят. Но на прощание все же пожал им руки и дал указание — немедленно созвать съезд.
Рукопожатие с заговорщиками погубило политическую судьбу президента СССР. Путчисты все равно его ненавидели, а сторонники демократических преобразований подозревали Михаила Сергеевича в двойной игре.
Горбачева изолировали. Отключили телефоны. Увезли в Москву начальника его личной охраны генерал-майора Медведева.
Плеханов сказал ему:
— Михаил Сергеевич продолжит отдых. Генералов остается начальником охраны на объекте. А тебе — три минуты на сборы, полетишь с нами в Москву.
Теперь уже Медведеву все стало ясно, но он молча подчинился приказу.
Судьба личного охранника похожа на судьбу спортсмена, мечтающего об олимпийской медали. Он, выжимая майку, мокрую от пота, тренируется годами, чтобы в решающую минуту показать, на что он способен. Такая минута настала для генерала 18 августа 1991 года, когда члены ГКЧП явились на крымскую дачу Горбачева. Но генерал Медведев упустил свою олимпийскую медаль.
Всю жизнь его готовили к одному: в нужную минуту умереть за президента. Впрочем, умирать и не требовалось. Надо было остаться вместе со своим президентом, которому, вероятно, впервые грозила настоящая опасность. Но генерал Медведев, охотно повинуясь приказу своего начальника по девятому управлению КГБ генералу Юрию Плеханову, собрал вещички и исчез с президентской дачи. Все его подчиненные из охраны Горбачева — тридцать два человека — предпочли остаться и сохранили свою офицерскую честь…
Когда гости из Москвы вышли от Горбачева, Плеханов поинтересовался у Болдина:
— Ну, что там?
— Ничего не подписал, — разочарованно ответил Болдин.
Генерал армии Иван Моисеевич Третьяк, заместитель министра обороны и главнокомандующий войсками противовоздушной обороны страны, запретил принимать и выпускать с крымского аэродрома Бильбек любые самолеты — президента Горбачева приказано было отрезать от внешнего мира.
Помощник президента СССР Анатолий Черняев, находившийся в Форосе, считал, что продуманного заговора как такового не существовало, было намерение втянуть Горбачева в это дело. Как только Михаил Сергеевич «дал отлуп», все посыпалось. ГКЧП по природе своей, по своему составу изначально не способен был «сыграть в Пиночета»! Когда Горбачев отказался подписывать привезенные ему документы, все планы заговорщиков рухнули. Они не были готовы действовать самостоятельно и вернулись в Москву в растерянности.
Впоследствии участники ГКЧП утверждали, что Горбачев захотел въехать в рай на чужом горбу. Сам объявить чрезвычайное положение не решился, а им сказал: черт с вами, действуйте!..
Да если бы Михаил Сергеевич когда-нибудь в жизни говорил: «Вы действуйте, а я посижу в сторонке», он бы никогда не стал генеральным секретарем и президентом страны!
Тогда путчисты этих фраз не произносили. Потом придумали.
А 19 августа 1991 года в Москве в начале одиннадцатого утра секретари ЦК КПСС собрались в зале заседаний на Старой площади. Оставшийся за старшего Олег Шенин сообщил: Горбачев «недееспособен», поэтому ГКЧП во главе с вице-президентом Янаевым берет власть в руки.
«Вовлеченность Шенина в дела ГКЧП, — вспоминал секретарь ЦК Александр Сергеевич Дзасохов, — повергла меня и других секретарей ЦК в шок. Чего больше было в его действиях — осознанного выбора или амбициозности, я не знаю».
Дзасохов поехал в «Барвиху» к Ивашко. Они вышли на балкон, чтобы поговорить откровенно. Заместитель генерального секретаря, осведомленный относительно поездки в Форос, рассказал, что Горбачев отказался вести с членами ГКЧП переговоры о передаче им своих полномочий.
Во время путча на Старой площади царила боязливая тишина. Приехал с дачи секретарь ЦК КПСС по международным делам Валентин Михайлович Фалин.
В аппарате было известно, что Фалин недоволен линией Горбачева в немецких делах. В какой-то момент, вербуя сторонников, Крючков заговорил с ним о «неадекватном поведении» президента, которое «всех беспокоит». Ни о чем не подозревавший Валентин Михайлович предложил откровенно поговорить с Горбачевым. Больше председатель КГБ ему не звонил.
Заместитель заведующего международным отделом (и будущий пресс-секретарь президента) Андрей Грачев зашел к Фалину:
— Ведь это же авантюра! И что будет с Горбачевым?
Фалин нехотя ответил:
— Он сам виноват. Мы его предупреждали, что он спровоцирует военных. Да и партию он уже ни во что не ставил. А авантюра или нет, в ближайшие дни увидим.
В те дни многие люди открылись с неожиданной стороны.
Утром 19 августа председатель Совета Союза Иван Лаптев соединился с Лукьяновым:
— Что с Горбачевым? Что вы задумали?
— А я тут ни при чем. Лежит, говорят, ни на что не реагирует. Вчера к нему летали…
— Пусть не вешают тебе лапшу на уши! — закричал Лаптев. — Я только что разговаривал с Вольским, Бакатиным, Ревенко — все они еще вчера общались с президентом. Никакой болезни у него нет, чуть спина побаливает и только. Давай срочно собирать сессию Верховного Совета.
— Ну, не знаю, не знаю, — нехотя ответил Лукьянов. — Про Горбачева я, конечно, выясню и, если что не так, все сделаю, ты же понимаешь. А сессию мы можем созвать по регламенту только через семь дней, двадцать шестого.
Других, менее осведомленных депутатов Верховного Совета Анатолий Иванович Лукьянов убеждал, что своими глазами читал медицинское заключение о бедственном состоянии здоровья Горбачева.
