Иногда Хиро всё еще чувствовал свою руку.

Он просыпался глубокой ночью, обеспокоенный зудом или спазмом, тянулся к ней, но обнаруживал только матрас и скользящее прикосновение шелковых простыней. В темноте он ощупывал место, где должна была быть рука, пока не находил лишь оставшийся кусок плоти – сморщенные шрамы со швами, скрученный хрящевой узел плоти, усыпанный штыковыми креплениями. Ниже выступа плеча не осталось половины бицепса. И в тишине и покое Хиро представлял ее лицо и мечтал обо всех способах, которыми он изуродует его.

– Юкико.

Он выдохнул ее имя, будто это был ядовитый дым. И каждый раз, когда он просыпался из-за этого куска плоти, каждый раз, когда у него чесалась рука и он не мог ее почесать, он снова и снова чувствовал себя отравленным. Она была внутри него. Тяжелая инфекция на клеточном уровне. Незаживающая рана. Как шрамы от почерневшего пепла, уплывающего под его ногами. Как гул моторов, пронизывающий его до костей. Как рак.

Бронированный «Благословенный Свет», выбрасывающий черные клубы дыма, отчетливо вырисовывался темным силуэтом на картине с пейзажем пробуждающегося рассвета. Но вот на горизонте появилась Богиня Аматэрасу и зажгла небо. Хиро стоял на носу броненосца, в окружении полудюжины железных самураев, и восходящее солнце окрашивало их белоснежные доспехи в жертвенный красный. Даймё клана Тора сложил руки за спиной и глазами цвета моря смотрел на истерзанную землю провинции Джукай внизу.

На западе возвышались заснеженные хребты гор Тонан, и Хиро знал, что где-то среди этих пиков на неприступной высоте прячется Главдом – сердце Гильдии Лотоса в Шиме. Именно там два века назад и зародилась Гильдия, сразу после того, как Казумицу Первый сел на трон. Когда дзайбацу Тигра, Дракона, Феникса и Лиса начали поглощать кланы поменьше: кровь Сокола, Панды, Змея и их собратьев лилась рекой на пиру этой Четверки.

Много веков назад здесь вырастили первый урожай кровавого лотоса. Когда-то это был самый плодородный регион во всей империи. А теперь остались только покрытая пеплом земля да черный дым, вьющийся из трещин. Как будто великий художник в последние дни своей жизни написал пейзаж редчайшей красоты, а какой-то ревнивый любовник размазал по холсту горсти древесного угля толщиной в дюйм, которые сохли и раскалывались на полуденном солнце. На картах это место по-прежнему называлось провинцией Джукай, что означало «вечнозеленая». Но жители Шимы называли ее по-другому.

– Становится всё хуже, – Хиро взглянул на стоящего рядом с ним члена Гильдии. – Намного хуже.

Второй Бутон Кенсай отказался смотреть вниз. Взгляд его кроваво-красных глаз был прикован к испытательному полигону, лежавшему впереди. Восходящее солнце поцеловало безупречно гладкую металлическую щеку Второго Бутона, подкрасило золоченые черты юноши, изо рта которого тянулся пучок проводов дыхательного аппарата. Его массивный атмоскафандр извергал дым и издавал шипение при каждом вдохе. Тело монстра венчала голова ребенка.

– Как только запасы иночи будут восстановлены, всё нормализуется. – Голос Кенсая загрохотал прямо у Хиро над ухом. – Теперь вы понимаете, почему войну необходимо возобновить. Нам нужно больше заключенных, сёгун. Больше гайдзинов, чтобы кормить лотос. И больше земли, чтобы сажать его.

Хиро нахмурился, в голове его бродили мрачные мысли.

– А другого выхода нет? Некоторые…

– Нет. – Кенсай скрестил руки на груди. – Надо чем-то жертвовать. Лотос должен цвести.

– Меня беспокоит, что…

– Природа не знает милосердия. Кровь повергнутых утоляет жажду победителя. Это закон не только Гильдии. Таков путь всего на свете, сёгун.

– Не называй меня так.

– И почему бы нет?

– Потому что я не сёгун. Тот факт, что лорды двух кланов соизволили присутствовать на моей свадьбе, не гарантирует, что они присягнут на верность.

– Они преклонят колени перед вами, молодой лорд. Все они.

– А если нет? Как кланы будут сражаться с Кагэ или гайдзинами, если мы будем тратить силы на борьбу друг с другом? Вы хотите создать мне трон из костей моих соотечественников?

– Вам не нужно сражаться с другими кланами, сёгун. Всё, что им нужно, – сила, вокруг которой можно сплотиться. Знамя – великое и устрашающее настолько, чтобы встать и идти за ним.

Кенсай указал вдаль.

– И мы даем его вам.

Хиро посмотрел на испытательный полигон, выплывающий перед ними из пепельной дымки. Кузницы и плавильные заводы, окутанные смогом, торчали кровавыми пузырями за лесом из колючей проволоки. По ржавым рельсам катились поезда, везли железо и уголь из шахт Мидленда. Вились широкие дороги из черного гравия, утыканные сторожевыми вышками. На территории кипела бурная деятельность: в разных направлениях двигались фигуры в атмоскафандрах, сотни резаков мерцали, как звезды в давно потерянном небе. Ряд за рядом, словно солдаты на сборах, стояли бронированные машины высотой до пяти футов даже в состоянии покоя, с цепными изогнутыми пилами. У каждой по четыре опоры толщиной со ствол дерева и оболочка, отливающая желтым в свете палящего солнца. Сотни машин.

Хиро приподнял брови.

– Корчеватели-кусторезы?

– Кагэ свили гнезда в лесах Йиши, – сказал Кенсай. – Поэтому мы уничтожим все леса на своем пути.

Прищурившись, Хиро сквозь дымку попытался рассмотреть дальний край полигона. Вокруг гигантской тени были построены порталы и проходы. Горели дугой резаки. Над громадной конструкцией, плюясь ярко-синим пламенем, кружили лотосмены, сверкали молниями реактивные ранцы. Гильдийцы рядом с ней казались насекомыми – какой-то спящий гигант, покачивающий головой в туче москитов, слишком огромный, чтобы чувствовать их укусы. Три сотни футов в высоту, восемь лап, свернувшихся под раздутым металлическим животом, – паук в ожидании жертвы. Руки-пилы с зубьями в рост человека, поршни высотой с дом. По хребту извивались огромные трубы и пронзали небо острые лезвия. Звук двигателей напоминал гул землетрясения.

Машина. Колосс. Левиафан из железа и дыма – чернее черного.

Хиро удивленно уставился на конструкцию.

– Что это, во имя богов…

– Машина для уничтожения Кагэ.

Хиро вытер пепел с очков и уставился на металлического гиганта. Такое ему и не снилось. Неумолимая, грохочущая, отлитая из чугуна совершенно невероятная машина.

– У Теней есть флагман, – продолжил Кенсай. – Теперь есть и у нас. Наше творение – наш боевой клич, оно сплотит и объединит дзайбацу. Дракон, Феникс, Лис – все они достаточно умны, чтобы не выставлять армию против такой машины. Они встанут в строй, один за другим, а вы возглавите их. И приведете их в Йиши и выкорчуете каждое дерево, сокрушите каждый камень, пока у повстанцев не останется ни одного укрытия. Вы отомстите за своего господина и восстановите свою честь. Убьете нечистую и глупцов, которые следуют за ней.

Хиро облизнул губы и почувствовал вкус дыма чи. В горле возник кислый привкус адреналина. Хиро изо всех сил пытался сглотнуть.

– Это невероятно.

– Машина будет готова к походу через несколько недель. При ее приближении вся Шима содрогнется. Вы будете идти в авангарде, чтобы другие даймё не питали иллюзий относительно верности Гильдии. Мы закончим эту мелкую гражданскую войну и поставим задачи перед армиями кланов. Кагэ необходимо уничтожить. Эта нечистая мерзость должна сгореть.

За идеальной маской Кенсая Хиро почувствовал улыбку.

– А говорили, что не любите сюрпризов. – Он поклонился, прикрыв кулак ладонью. – Сёгун.

Хиро посмотрел на колосса из железа и дыма. Закрыл глаза, глубоко вдохнул, ощутил вкус чи на языке и зубах. Почувствовал, как зачесались пальцы на отсутствующей руке, а железная рука, которую они ему дали, задрожала от сострадания. Призрачное напоминание обо всём, что она отняла у него. Обещание, что и он отнимет у нее всё.

– У нее есть название? – спросил Хиро.

– Конечно.

Кенсай широко развел руки.

– Перед вами Землекрушитель.

Перед ними расстилалась серая, как море пепла, земля, окутанная темным дымом. При каждом шаге из-под ног вздымалось облако пара, кружилось вокруг лодыжек и повисало на плечах, как саван. Сквозь смог изо всех сил пытался прорваться рассвет, пронизывая холодный, словно зимний снег, воздух болезненно-серым лучом. Они находились где-то на востоке от бастиона Гильдии – Главдома, вглуби долин, где столетия назад был выращен первый урожай лотоса производственного сорта, после чего почва безвозвратно погибла.

Теперь Рюсаки понимал, почему это место называли Пятном.

Дыхательный аппарат капитана Кагэ забился и стал бесполезен, устройство камнем давило на лицо. Вчера вышел из строя внутренний механизм, и теперь только сетки фильтра сдерживали смертоносный дым. Он никогда не чувствовал себя таким грязным – будто искупался в сточной канаве и затем покатался по гниющим трупам. Каждый вдох отдавался болью, глаза за очками слезились черным, в горле пересохло, потрескались губы. Но он не осмеливался ни на секунду снять дыхательный аппарат, чтобы напиться. Даже чтобы просто глотнуть.

Он знал, что Гильдия построила свою фабрику здесь, в Пятне, именно по этой причине. Воздушные пути охраняли броненосцы, автомобильные и железные дороги всегда находились под наблюдением, а добраться сюда по суше – по мертвым землям – было фактически самоубийством. Солдат внутри него после недолгих колебаний признал: эти ублюдки предусмотрели всё.

– Как дела, ребята?

Рюсаки оглянулся на своих собратьев Кагэ и увидел, что Шинтаро и Джун выглядят ужасно. Лица их были скрыты дыхательными аппаратами и защитными очками, сами они закутались с головы до пят, надели тяжелые перчатки и крепко завязали ботинки. Но по их походке Рюсаки заметил: они чувствовали воздействие мертвой земли так же сильно, как и он сам. Джуну было особенно тяжко – прошлой ночью его вырвало в дыхательную трубку, и ему пришлось снять маску, чтобы очистить ее. За это время он несколько раз вдохнул полные легкие этого дыма. Его глаза были налиты кровью так сильно, что Рюсаки почти видел, как они светятся за очками.

Шинтаро просто устало взмахнул рукой, подняв вверх большой палец. Рюсаки повернулся и продолжил идти, земля под ним проваливалась, как пустая разлагающаяся раковина. Их путь был отмечен глубокими следами, начиная от северной железной дороги. Троица тайком проникла в товарный поезд, груженный железом, и добралась на нем до подступов к полигону. Позапрошлой ночью они спрыгнули, потому что дальше ехать было опасно, и теперь вторые сутки брели по мертвой долине.

Для отправки сюда Даичи искал добровольцев, и Рюсаки знал, что их ждет, когда сделал шаг вперед. Сообщение из ячейки в Кигене ясно гласило: Гильдия строит что-то в Пятне, и на этом этапе игры Кагэ не могли позволить себе закрывать глаза. Если бы Танцующая с бурей вернулась, совет мог бы попросить ее о помощи. Как бы то ни было, выбор был трудным. Но они поступали так годами, пока к ним не присоединилась девушка на грозовом тигре.

Рюсаки всё устраивало.

Трое теней Кагэ устало тащились через пустоши, по следам выхлопов неболётов. Над пустынными равнинами завывал холодный ветер, который совершенно не сдувал дым: гарь цеплялась за почву, как малыш за кимоно матери. Раны в земле были ужасны – таких Рюсаки и не видел. Некоторые тянулись на глубину до десяти футов, и троице приходилось спускаться в эти разломы, если нельзя было перепрыгнуть их. Внутри висел тяжелый пар: густой, липкий смог, смертельно холодный, полностью скрывающий дневной свет. В самой глубокой, Рюсаки мог поклясться, он слышал голос, мелодичный и сладкий, шепчущий что-то за гранью понимания.

Женский голос…

Он двинулся вперед, шаркая, пока его ступни не закровоточили, а ноги не задрожали. В конце концов Джун больше не смог идти и упал на колени. Его снова вырвало в дыхательный аппарат черной мерзкой жижей, заполнившей глазницы. И Рюсаки был вынужден беспомощно смотреть, как молодой человек срывает маску, и его снова рвет – журчащим фонтаном серо-алого цвета. А потом Джун упал лицом в мертвую землю.

Глаза почернели.

Рюсаки прошептал молитву Энма-о, умоляя Великого Судью взвесить юношу по справедливости. У него не было никаких даров – ни деревянной монеты, ни благовоний. Глядя на мертвый пепел, уже покрывший коркой лицо юноши, Рюсаки надеялся, что этого будет достаточно и его душа сможет предстать перед Судом адов. В конце концов, здесь сожгли целый район. Этого должно было хватить для любого судьи.

Мили, часы бесконечного пути. Дым был таким густым, что в глазах у Рюсаки плыло, голова кружилась, на языке мелькал привкус смерти. Шинтаро споткнулся, упал под тяжестью рюкзака, Рюсаки поднял его и хлопнул по спине, пообещав целую чашу данроанского саке, когда они вернутся в цивилизацию. Юноша был почти в бреду, но он кивнул и продолжил путь, опустив плечи, как человек, идущий к эшафоту.

В сумерках они взошли на небольшой холм. И через море дыма они увидели это.

Плацдарм. Полигон Гильдии.

В воздухе висели броненосцы, как раздутые лотосные мухи. Стены из колючей проволоки, галогенные лампы и резаки, горящие на закате, когда госпожа Аматэрасу скользит вниз к горизонту на отдых. Рюсаки отцепил подзорную трубу от пояса, смахнул пепел с линз и приставил ее к глазу, бормоча под нос проклятия. Прищурившись, он осматривал территорию Гильдии, смаргивая черные слезы, и заметил громадные машины, выстроившиеся в ряд, – примерно с сотню. На четырех опорах, светло-желтые, с полотнами цепных бензопил вместо рук. Через несколько секунд он понял, что это корчеватели-кусторезы.

И когда до него дошло, он зашипел сквозь стиснутые зубы.

Он покачал головой и уже почти отвернулся, когда заметил нечто гигантское. Случайно, мельком. Как тень среди теней, в дыму пряталось что-то огромное, черное. Богиня Солнца коснулась горизонта и ярко вспыхнула перед тем, как уйти на покой. И Рюсаки увидел это: колосс с раздутым, как котел, брюхом, с огромными зубьями, со шпилями дымовых труб и лапами огромного металлического паука. Машина, которую он никогда в жизни не видел.

– Барабаны Райдзина, что это? – выдохнул он.

Шинтаро рухнул в пепел, глядя на свою руку, будто пораженный тем, что у него есть пальцы. Рюсаки закашлялся, почувствовав привкус черной гари на языке. Отстегнув рюкзак Шинтаро, он снял с него клеенку, обнажив уродливый корпус беспроводного передатчика. Он повернул ручку, но аппарат издал звук мясорубки, лампочка питания не горела.

– Дерьмо. – Рюсаки стукнул передатчик, когда Шинтаро упал рядом, задыхаясь, как пойманная рыба. – Давай, ублюдок, работай…

Но если передатчик и слышал его, то подчиняться не спешил.

Он почувствовал тошноту, не имевшую ничего общего со страхом. Черная, припорошенная пеплом, она проникала через кости к сердцу. Он чувствовал ее внутри. Это пускала корни смерть. А вместе с ней и страх. Нет, только не здесь. Не сейчас.

Рюсаки вскочил на ноги, сбросил собственное снаряжение и закинул передатчик на спину. Шинтаро содрогался, черная пена заполняла его дыхательный аппарат, и Рюсаки опустился на колени рядом с ним и вонзил ему клинок в сердце. Лучше умереть быстро. Без страданий.

Но он пока не собирался.

Капитан Кагэ тяжело вздохнул, поправил передатчик на своей спине и повернул на север, к железной дороге. Ему нужно было уйти подальше от этого дыма, чтобы передатчик заработал, и еще раз попытаться отправить сообщение на ближайший пункт прослушивания, пока оно не попадет в Йиши. Потому что теперь Рюсаки знал: сам он никогда туда не попадет.

Не взглянет снова эти горы, не услышит песню ветра в деревьях, не сможет полюбоваться, как распускаются цветы благословенной весной. Больше не увидит брата. И мама не отругает его за то, что он плохо ест или слишком много ругается. Он едва ли дождется конца этой войны.

Он закрыл глаза, желая избавиться от горя, страха и отчаяния. Чтобы ни секунды не тратить на всё это. Чтобы его смерть не была напрасной. Чтобы смерть Шинтаро и Джуна не была напрасной. Новость должна попасть в Йиши, даже если это убьет его.

Опустив голову и борясь за каждый вздох, Рюсаки двинулся на север.