В темноте горела спичка – оранжевая вспышка серы в ладони Мичи. Нежно, как новоиспеченная мать, прикрывая огонек, она поднесла его к фитилю. Воск был глянцевым, цвета свежей крови, и издавал аромат шиповника и меда – роскошь, о которой девушка из такой деревни, как Дайякава, и мечтать не могла.

Фитиль загорелся, и она задула спичку, наблюдая, как свет крадется по стенам. Она неслышно подошла к окну и поставила свечу на подоконник, прижав ее к матовому стеклу, – маячок, призывающий ее товарища к измене. Мичи пристально вглядывалась во внутренний двор дворца, рассматривала окутанные ночью садовые фигуры, каменные скульптуры предков и плакучие ивы, согнувшиеся пополам под тяжестью отравленного неба. Луна казалась размытым розовым пятном в дымке, невыразительным портретом на пепельном холсте, с лицом, прикрытым руками.

Оставив свечу на окне, она прокралась обратно к кровати, встала на колени и внимательно посмотрела на лицо Ичизо, которое знала теперь почти так же хорошо, как и свое. Он не был воплощением совершенства, когда спал – казалось, некая сущность ками прикинулась человеком, чтобы улечься рядом с ней и украсть у нее дыхание. Щека прижалась к подушке, волосы спутались, на подбородке – слюна. Ичизо был слишком настоящим. И в этом крылась проблема.

Она провела пальцем по его щеке, убирая шелковистые черные пряди с глаз. И он улыбнулся, как маленький мальчик в день своих именин, что-то пробормотав во сне.

– Я знаю, какой ты, – прошептала она.

Чтобы вырваться из камеры, надо обольстить тюремщика. Этот вариант показался ей самым логичным. Именно это и сделала Мичи. В конце концов, он был обычным мужчиной, а она – женщиной, которая владела простым искусством соблазнения. Поначалу она переживала, что ей пришлось воспользоваться своим телом, но вскоре перестала терзаться. Ведь новый лорд-магистрат Хиро, хотя и не был особо привлекательным, но не был и совсем уж противным. Образован, но не высокомерен. Философ, любитель поэзии, дворянин, не склонный к жестокости по отношению к своим слугам. Ключи от ее камеры во дворце даймё Тора могли попасть и к кому-нибудь похуже.

Она была преступницей. Убийцей. Прикончила не меньше дюжины людей, и это ни на миг не лишило ее спокойного сна. Она совершила величайшее предательство, подстрекала террористов, пыталась свергнуть правительство Империи. По сравнению с этим идея воспользоваться своим телом казалась сущей ерундой. Если Мичи могла одним лишь взмахом руки забрать жизнь человека и полностью уничтожить его, она, несомненно, могла раздвинуть ноги и притвориться, сладострастно вздохнув один или пару раз. За возможность выбраться из клетки, найти Аишу и вырвать ее из лап механизмов, к которым та прикована в этих стенах, она была готова изобразить не только это.

Проблема, конечно, заключалась в том, что Ичизо почти наверняка играл в такую же игру.

Она поняла это в самый первый раз, когда почувствовала, как прижимаются его губы к ее. Слишком нежным был его поцелуй, слишком нерешительным. Ей пришлось прижать его руки к своей коже и чуть ли не броситься на него. Он изображал смущенного дурачка, шептал сладкие слова, осыпал ее тайными подарками. И она почти поверила ему. Но прошлой ночью всё изменилось. Прошлой ночью он взял ее лицо в свои ладони, поцеловал в каждое веко и прошептал, что, наверное, любит ее.

Таким тупым не мог быть ни один магистрат, ни один слуга Торы.

Совершенно точно этот ублюдок играл с ней, как и она играла с ним. Каждую ночь она ждала, что он начнет говорить об Аише. Юкико. Кагэ. Это было вопросом времени. А теперь она собиралась исчезнуть прежде, чем он всё поймет.

Соловьиный пол запел: пронзительное щебетанье гвоздей в металлических тисках, скрип сухой сосны. Она услышала шаги – слишком легкие для бусимена и слишком осторожные для служанки, выполняющей свои обязанности.

Когда шаги замерли у ее двери, Мичи посмотрела на лицо Ичизо, прислушалась к его дыханию. Он выглядел безмятежно, как спящий младенец, грудь вздымалась и опускалась, тихо, ритмично, словно механизм на коже лотосмена. Мичи встала. Она двигалась плавно, шурша шелком, тихо-тихо, словно тень, порхающая по стенам от света горящей свечи. Сделав четыре беззвучных шага, она опустилась на колени у порога и стала ждать.

Спустя несколько мгновений в щель под дверью проскользнул обрывок рисовой бумаги. Три квадратных дюйма, покрытые безыскусными иероглифами.

Перевернув бумагу, она быстро написала ответ палочкой для туши.

Она просунула бумагу под дверь и стала ждать ответ.

Смертельно долгая пауза. У девушки за дверью перехватило дыхание. Мичи услышала, как Никто встала, и на мгновение подумала, будто она собралась уйти. Достав следующую записку, она увидела, что та поспешно нацарапана дрожащей рукой.

Мичи посмотрела на кровать, прищурившись.

Ее охватила холодная паника, дыхание сбилось. Она сжала челюсти. Оглянулась через плечо на спящего Ичизо, облизав внезапно пересохшие губы.

Мичи сидела несколько мгновений, прислушиваясь к дыханию Ичидзо и шепоту ветра в чахлых садах снаружи. Глаза блуждали по спальне, которая стала ей тюрьмой. А мозг напряженно работал.

Она встала, двигаясь как дым. Бесформенный. Беззвучный. Наклонившись над одеждой Ичизо, лежавшей на полу у футона, она рыскала среди шелка и хлопка и наконец кончиками пальцев нащупала холодное железное кольцо. Крепко сжимая его в руке и приглушая звяканье тканью, она вытащила ключи магистрата на мерцающий свет.

Тихо вздохнув, она задула свечу на окне. В середине, вокруг дымящегося фитиля, расплавленный воск дрожал глубокой алой лужицей. Она вылила его в блюдце от чайного сервиза и подождала несколько мгновений, пока он остынет. Подняв ключи Ичизо, она выбрала тот, которым (она видела много раз) он пользовался, чтобы открывать и закрывать дверь ее спальни, и прижала его к мягкому теплому кроваво-красному пятну.

Она наблюдала за ним, считая его вдохи и выдохи, и хотела забыть то чувство, когда он был внутри нее. То, как выдыхая в ее волосы, произносил свою ложь. Все эти разговоры об ухаживании и любви, обещания, что она будет присутствовать на свадьбе Хиро с ним под руку, а клевета о ней и ее предательстве вскоре исчезнет. Она, конечно же, притворилась, будто верит ему, благодарила его тем общеизвестным способом, которым только и могла воспользоваться обесчещенная дама. Но на самом деле она была воином, эта кровать – еще одним полем битвы, а ее тело – еще одним оружием.

Вытащив ключ из свечного воска, она прищурилась, увидев отпечаток, который он оставил: четкие, глубокие линии – более чем достаточно, чтобы сделать дубликат. Более чем достаточно, чтобы освободить ее из змеиного гнезда.

Она опять прокралась по доскам к двери, не издавая ни звука, не сводя глаз с Ичизо. Встав на колени у двери, она сунула под нее блюдце – фарфор мягко стукнул по полированной сосне. Записка Никто быстро пересекла порог.

Повисла пауза.

Мичи кивнула и посмотрела через плечо на мужчину в ее постели.

Она слышала, как Никто тихо встала, затем раздались легкие щелчки ее сандалий и скрежет ночного горшка по сосне. И дальше она пошла как обычная служанка на ночном дежурстве, полы под ней пели. Ичизо нахмурился и что-то пробормотал во сне, а Мичи встала, быстро, как лотосная муха, сунула палочку от туши в карман, а ключи обратно в пояс.

Она сбросила кимоно с плеч. Оно упало у лодыжек, и Мичи, голая, скользнула в кровать и заползла под простыни. И он наконец проснулся и открыл глаза, она прижалась к нему губами и телом, обняла руками и прошептала его имя.

Тогда он проснулся окончательно, если, конечно, вообще спал. И хотя на его губах чувствовался привкус саке и сахара, ей показалось, что она чувствует яд – яд монстров, питающихся чи, который бежал по его венам прямо к языку.