8
В среду, 23 декабря, Лаптев закончил составление чистового варианта плана расследования уголовного дела по факту нападения на Грязева. Начальники служб городского УВД согласовали план не глядя. Самойлов, зная, что план ляжет на стол Красилову, текст прочитал и пришел в изумление:
– Как ты себе это представляешь: «Провести ревизию спецсредств на складах областного УВД, проверить наличие изделий ПР-73, выданных сотрудникам УВД для несения службы»?
– Никак, – честно признался Андрей. – Проверить все дубинки – на складах и выданные на руки, по-моему, нереально. Но я же не собираюсь сам по складам лазать. У меня в плане написано: «Ответственный за исполнение – хозяйственное управление областного УВД». Пускай они голову ломают, как ревизию проводить.
– А вот этот пункт плана… Хотя ладно, черт с ним! Красилову твой опус наверняка понравится. Он любит, когда все по пунктам и подпунктам расписано.
Самойлов утвердил план. Андрей отнес его в секретариат следственного управления областного УВД. Через час с ним ознакомился начальник следствия области и вызвал всех до единого сотрудников контрольно-методического отдела.
– Посмотрите, посмотрите, что он пишет! – потрясая восьмистраничным планом, возбужденно выкрикнул Красилов. – Вот образец, как надо подходить к делу! Лаптев все предусмотрел, все версии расписал и назначил исполнителей, со всеми заинтересованными службами согласовал. Читая его план, я почувствовал, что Лаптев душой болеет за раскрытие этого опасного преступления. Кто у нас ответственный за финансы? Выпишите Лаптеву премию по итогам года. План, составленный Лаптевым, размножить и раздать всем сотрудникам контрольно-методического отдела в качестве образца… Так, что еще? Лаптева вызовите ко мне на завтра. Я думаю, что нечего ему в городском управлении штаны просиживать. Пора поручить ему серьезную работу.
Красилов, прищурившись, посмотрел на начальника контрольно-методического отдела Щипачкину. Пятидесятипятилетняя Галина Трофимовна почувствовала, что обречена.
«Вечно этот гад Красилов ко мне придирается, – подумала она. – Выгонит на пенсию, а на мое место назначит Лаптева, этого выскочку и бумагомараку. Это же надо додуматься – план на восьми листах расписать! Ни одного человека еще по делу не допросил, ни одну экспертизу не назначил, а Красилов уже премию ему выписал».
После ухода методистов в кабинете Красилова остался его заместитель, отвечающий за работу с личным составом.
– Владимир Васильевич, – сказал он, – все премии до конца года расписаны. Свободных средств на счетах УВД нет.
– Щипачкина в списках на поощрение по итогам года есть? Список надо изменить, вместо Щипачкиной включить Лаптева.
– Нехорошо получится, – мягко возразил заместитель. – Галина Трофимовна двадцать пять лет в следствии отработала, а мы ее по итогам года не поощрим?
– Я не знаю, как она работала до меня и чем занималась, но за этот год ее поощрять не за что. Указания по планам следователей написаны как под копирку, от них за версту формализмом разит. На мой взгляд, Галина Трофимовна работает спустя рукава, без задора, без огонька.
– В политуправлении области нас не поймут, – упорствовал заместитель. – Лаптев, без сомнения, отличный работник, перспективный, но за Щипачкиной – годы безупречной службы, и мы должны проявить уважение к ним.
– Черт с ним, убедил! – рубанул ладонью воздух Красилов. – Вместо премии наградим Лаптева почетной грамотой. Но смотри у меня, – он погрозил пальцем заместителю, – чтобы не получилось, как в прошлый раз! Подсунули мне грамоту с профилем Ленина и красными знаменами. Награждаемый наверняка подумал, что у нас где-то с советских времен грамоты завалялись и мы не знаем, кому их всучить.
Щипачкина, придя к себе, набрала номер Лаптева.
– Андрей Николаевич, – по-змеиному вкрадчиво спросила она, – ты, часом, на мое место не прицелился? Зачем ты план на восьми листах расписал? Кто его выполнять будет?
– Отвечу по порядку. Первое: я – практик. Я предпочитаю сам расследовать уголовные дела, а не учить других, как это надо делать. Теперь – второе. В плане расписаны исполнители и сроки исполнения. Моя задача – контролировать сроки и качество исполнения поручений. У Владимира Васильевича замечания по плану были?
– Будут! – психанула Щипачкина и бросила трубку.
Воронов, прислушивавшийся к разговору, удивился:
– Это ты Щипачкиной намекнул, что она ни фига не делает, только указания другим раздает? Зря ты себе врагов в областном управлении наживаешь.
– Пока у руля Красилов, я для Галины Трофимовны вне досягаемости. Что она мне сделает? На ошибки в планировании укажет? Ну-ну, посмотрю, где она пробел в моих планах найдет. Щипачкина вовремя не перестроилась и современным словоблудием не владеет, а я в нем – ас!
Воронов засмеялся.
– Расскажу тебе прикольный случай, – сказал он. – Был у нас в хабаровской школе требовательный преподаватель истории КПСС по фамилии Шеронов. Получить у него пятерку на уроке было практически невозможно. Для отличной оценки надо было выучить все труды Ленина и Маркса близко к тексту и даже научиться читать «между строк». Например, нигде толком не сказано, чем буржуазная революция отличается от буржуазно-демократической, а на уроке это надо было знать, иначе двойка гарантирована. Так вот, как-то я подумал: «Что сейчас Шеронов делает, как он историю преподает?» Ты знаешь, я понял. Ему не надо переучиваться и переписывать конспекты лекций. Ему просто-напросто нужно перед словом «коммунисты» вставлять слово «проклятые». Получится примерно так: «Собрались проклятые коммунисты на свой съезд и постановили…» Дальше можно все по предыдущему тексту, но смысл получится уже другой, современно-демократический.
После обеда к Лаптеву зашел Зубрилин.
– Андрей, – тихо сказал он, – скоро проверка, надо журнал воспитательной работы заполнить.
Лаптев посмотрел на трясущиеся с перепоя руки Зубрилина, забрал журнал, кивнул: «Сделаю!» К вечеру Андрей взялся за воспитательную работу. Воронов, услышав короткий смешок, оторвался от бумаг, посмотрел на развеселившегося соседа и спросил:
– Что смешного вычитал?
– Заполнять журнал воспитательной работы – скучнейшее занятие, но как представишь, что описанные в нем события происходили на самом деле, то становится весело. Журнал этот придумали дебилы для дебилов. Сейчас я тебе зачитаю, и ты сам убедишься. Смотри, я считаюсь молодым сотрудником, так как в следствии работаю только третий месяц. Наставник у меня – Зубрилин. В этом журнале он записывает, какую воспитательную работу провел со мной. Читаю запись за прошлый месяц: «Посетил семью Лаптева. Разъяснил его жене трудности милицейской службы». Представь, пришел ко мне Зубрилин и говорит: «Лиза, не обижай мужа, а то сопьется, как я».
– У меня тоже есть наставник? – спросил Воронов. – Кто? Калинина? Я ее на порог не пущу.
– Бесполезно, уже пустил. В прошлом месяце она была у тебя и рассказывала твоим родителям о трудностях работы в милиции. Жены у тебя нет, так что Калинину пришлось выслушивать маме с папой.
– Погоди, а если бы я жил один, тогда кому бы Калинина лапшу на уши вешала?
– Не знаю, – подал плечами Лаптев. – Наверное, соседям. В образцах, кстати, такой вариант не предусмотрен, а журнал заполняется строго по образцу. Сейчас зачитаю мой любимый абзац. «Поинтересовался у Лаптева, что он читает. Выяснил – фантастику. Посоветовал, что читать». Это Зубрилин пишет, что он мне советует читать.
– Почему фантастику?
– Потому, что так в образцах заполнения журнала записано.
– Подожди, а если следователь – девушка и она читает любовные романы, тогда что Зубрилин может посоветовать?
– Посоветует фантастику. Витя, ты пойми: читать ты можешь хоть порнографические рассказы – в журнале будет записано, что ты читаешь исключительно фантастику. Так в образцах, так придумал тот идиот, который разработал правила ведения журнала воспитательной работы. Представь, в каждом подразделении милиции нашей страны есть журнал воспитательной работы, и в нем все наставники пишут одно и то же: «Побывал дома, посоветовал фантастику».
– В журнале есть какой-нибудь негатив? Типа: «Пришел на работу с перегаром. Посоветовал не пить всякую гадость и получше закусывать»?
– Небольшой негативчик есть. Если у тебя сотрудник пьет как свинья, или он исключительно тупой, или ленивый, то в образцах предусмотрена такая запись: «Сделал замечание о небрежном внешнем виде». Когда я работал в уголовном розыске, то у меня был в отделении сотрудник, от которого я не знал как избавиться. Я ему каждый месяц про внешний вид писал, думал, хоть кто-нибудь из проверяющих заинтересуется, но тщетно! Придет из областного управления пузатый полковник, полистает журнал, почитает про фантастику и успокоится.
Лаптев захлопнул журнал, посмотрел на коллегу.
– Все это ерунда, Витя! Раз в месяц заполнить по образцам страничку воспитательной работы труда не составляет. Ты, когда пойдешь домой, посмотри на пристройку к управлению. К марту ее обещают сдать в строй. Посчитай окна и прикинь, сколько сотрудников будет в ней работать.
– Ты посчитал?
– Конечно! На фасаде пристройки шесть больших окон и два маленьких. В пристройке пять этажей. На первом будет новая дежурная часть, на втором – кадры, на третьем – руководство, на четвертом – штаб и на пятом – вычислительный центр. Если судить по окнам, то в штабе будет работать примерно тридцать человек. Сейчас их шестеро, а будет в пять раз больше. Представь, что будет в марте после увеличения штатов! Тридцать бездельников, которым надо каждый день выдумывать себе работу. Они засыплют нас требованиями представить к строго оговоренному сроку планы, справки, отчеты. На нас обрушится вал никому не нужной бумажной работы. Нас с тобой, простых следователей, этот вал не сильно накроет, а вот Зубрилину хана наступит. Он забудет, как уголовные дела выглядят. Будет целыми днями планы составлять и отчеты о выполнении этих планов писать. Всепожирающая бюрократия! Она не признает здравого смысла, она презирает настоящую работу. Бюрократы из штаба считают, что мы, следователи, – тунеядцы, которым лень вовремя написать отчет о проделанной работе. Многие из штабных писак живого преступника в глаза никогда не видели, а звезды на погоны получают без задержки и не стесняются в офицерской форме ходить. Вот такие-то дела, брат! Заселят пристройку – закончится наша спокойная жизнь.
– Дай-ка я про себя журнальчик заполню, – попросил Воронов. – Ничего, что почерк будет отличаться? Почерк никто не сверяет, можно при случае жене дать заполнять? Понятненько. Андрей, если скандал поднимется, то нагоняй кому будет: Зубрилину или Калининой? Калининой? Отлично, пусть она отвечает за то, что хреново со мной воспитательную работу проводит. Я у нее в прошлый раз попросил копирку взаймы. Она не дала. Пожадничала. Так-с. Где тут графа про фантастику? Запишем: «Поинтересовалась, что читает. Выяснила – русские народные сказки. Посоветовала прочесть „Курочку Рябу“ и „Колобок“».
В январе 1993 года проверяющий из областного управления просмотрел журнал воспитательной работы, остался доволен аккуратностью записей в нем и оставил визу на обложке: «В архив». Чудачества Воронова про Курочку Рябу проверяющий не заметил.
В четверг Лаптев был у Красилова, выслушал предложение о переводе в контрольно-методический отдел и отказался, сославшись на недостаточный опыт работы в следственных органах.
– Жаль, – искренне сказал Владимир Васильевич. – Но ничего! Через годик поднатореешь, и я заберу тебя в областное управление. Мне толковые следователи нужны как воздух!
