Нечеловеческое
Земной шар повел себя, как вымокшая собака — встряхнулся, и пассажиры «Восточной Императрицы» брызгами полетели во все стороны. Масу швырнуло на дьякониссу, он сшиб достопочтенную даму с ног, да еще бухнулся сверху, но мисс Турнип не возмутилась, а пролепетала:
— Это что, Апокалипсис? Господи, я не хотела…
Что это такое, Маса не знал. В юности он перенес несколько довольно сильных землетрясений, но такой бешеной тряски, чтобы подпрыгивал горизонт, такого оглушительного грохота, будто палят двенадцатидюймовые орудия, никогда не бывало.
— Конец света, — сообщила ему мисс Турнип — он не столько услышал, сколько догадался по движению губ. — Вот он и настал! Господи, прими мою душу!
Но вцепилась при этом в Масины плечи. Оттолкнув дуру, он поднялся на четвереньки, пополз по прыгающей палубе к борту, схватился за него, поднялся.
Открывшееся зрелище было невероятным. Весь пирс ходил асфальтовыми волнами выше человеческого роста, змеился огромными трещинами. В одну из них скатился автомобиль «форд», и зазубренные края тут же сомкнулись, будто жующие челюсти. Вот огромный кусок причала, в двести или триста метров длиной, накренился, обрушился в воду. С него посыпались люди. Судя по разинутым ртам, они истошно орали, но утробный рык планеты заглушал крики.
Маса зажмурился, чтобы не видеть этой картины — и вдруг бешеная вибрация прекратилась. Открыв один глаз, он зачем-то взглянул на часы, как будто имело значение, сколько сейчас времени. Сначала подумал, что они стоят — длинная стрелка так и застыла, чуть-чуть не дойдя до полудня. Но вот она дрогнула, переместилась ровно на двенадцать, и оказалось, что нескончаемый ужас длился меньше минуты.
Трясти перестало, но не стих гром, от которого закладывало уши. Теперь стало ясно, что он несется с берега. Маса взглянул на Иокогаму и не увидел ее. Там, где только что находился город, покачивалась огромная коричневая туча. Почти такого же цвета, разве что немного светлее, было небо. Вдруг оно зашумело, засвистело — еще громче, чем гремела земля, и пришло в движение. Воздух колыхнулся, упруго ударил Масу в грудь — он упал бы, если бы не держался за перила.
Тайфун! Это налетел тайфун, невиданной ярости и мощи. Он сдул с полуразрушенного пирса уцелевших людей, подбросил кверху рикш вместе с колясками, больно сыпанул в лицо колючей пылью.
Закашлявшись, Маса присел, спрятался за борт. По палубе, подпрыгивая и звеня, прямо на него с бешеной скоростью катилась медная оркестровая тарелка — он еле увернулся. Потом произошло совсем страшное: над головой пролетел маленький мальчик в матросском костюмчике — должно быть, вихрь вырвал малыша из материнских рук. Маса рванулся ухватить ребенка, но тот уже исчез.
Словно насытившись этой жертвой, ужасный ветер стих — так же внезапно, как налетел. Но тут на землю упало коричневое небо. Всё исчезло в густейшем тумане, каких в природе не бывает. Маса поднял руку и едва разглядел ее контур. Цвет воздуха посекундно менялся: бурый, охряной, грязно-желтый, но видимости не прибавлялось.
Кажется, и правда конец света, подумал ронин — не со страхом, а со странным удовлетворением. За тысячелетия сменилось столько поколений, и только нынешнему выпало увидеть конец представления. Ну-ка, что последует дальше? Неужто Страшный Суд? Нет, если правы христиане, сначала поскачут всадники Апокалипсиса.
Всадники пока не скакали. Снова поднялся ветер — тоже очень сильный, но уже не ураганной ярости. Он поменял направление на противоположное, дул с моря на сушу. Унес плотный туман, а вместе с ним и громыхание.
Воздух восстановил прозрачность, наступила абсолютная тишина. Маса увидел, что на палубе повсюду сидят и лежат пассажиры. У всех одинаковые застывшие лица. Никто не кричит, не двигается. Вспомнил картину художника Бурюрова «Гибель Помпеи», на которой все бегут, мечутся, вопят. Было совсем непохоже. Какая-то женщина сидела с вытянутыми вверх руками и тупо на них смотрела. Мать, у которой тайфун вырвал ребенка, догадался Маса и поскорее отвернулся.
Теперь Иокогаму было хорошо видно, только смотреть там стало не на что. Будто аравийская пустыня: одни барханы, и больше ничего. Город исчез. Остались покрытые белой пылью развалины. Уцелело только то, что не было создано людьми: холмы, деревья, море. Вдали, как ни в чем не бывало, сияла снежная Фудзи. Вернулось и сверкающее медное солнце — будто в зенит взлетела та чертова тарелка, едва не прикончившая Масу.
Но и тишина с неподвижностью долго не продержались. После краткого антракта ужасный спектакль возобновился, задействовав новые сценические эффекты.
Сначала в правом углу панорамы, над огромной цистерной с надписью “Standard Oil” вскинулось огненное облако, переметнулось на соседние резервуары, и скоро в той стороне всё загрохотало, заполыхало. Взрывы поменьше ударили и в других местах. Тут и там взметнулись красные языки пламени. После великой тряски и великого тайфуна настал черед великого пожара.
Хорошо еще, что не все три беды одновременно, подумал Маса — и сглазил.
Пароход качнуло снова и затрясло почти так же сильно, как несколько минут назад, пассажиры опять повалились кто куда. Как клоуны в цирке, только никто не хохочет, мелькнуло в голове у Масы. Хотя как знать? Может быть, Главный Зритель сейчас и покатывается со смеху. С чего люди взяли, что Он добр и к ним благорасположен?
Нелепую мысль выдуло новым порывом ураганного ветра, только теперь он был еще страшнее, потому что подхватил с земли бушующее пламя и потащил его над бухтой, крутя огненными смерчами. Небо запереливалось чернотой и багрянцем, вниз посыпались обжигающие хлопья. Теперь трясение земли, тайфун и пожар объединились, чтобы уничтожить остатки жизни.
Шквал подкатил прямо Масе под ноги непрошенный подарок — дьякониссу, дрыгающую тощими ногами из-под задравшейся юбки. Мисс Турнип что-то кричала, разевая желтозубый рот.
— «…И отверз шестую печать, и был великий тряс, и солнце почернело, как рубище, и луна сделалась, как кровь!», — разобрал Маса и подумал: не похоже, что мы доживем до луны.
Он отвернулся и обмер, завороженный фантастической картиной. Над самой поверхностью моря неслось огненное торнадо, поджигая яхты и лодки. Паруса и мачты пылали на них куклуксклановскими крестами. Вот загорелась целая шхуна. Смерч сделал вид, что обойдет «Императрицу» стороной, метнулся к середине бухты, но передумал. Вернулся к пылающей шхуне, легко сорвал ее с якоря и погнал прямо на неподвижный, беспомощный пароход.
Вот и конец, сказал себе Маса. Надо бы составить прощальное хокку, но за оставшуюся минуту хорошего стихотворения не сочинишь, а с плохим помирать не хочется.
— А-а-а-а-а!!! — завопила «Емпресс оф зе Ист» в тысячу глоток.
И тут сверху, будто из-под облаков, раздался зычный бас. Это капитан проорал в рупор:
— Женщины и дети — вниз! Мужчины — спрятаться за борта! Команда, по пожарным постам!
Повелитель корабля стоял на мостике в уже не белом, а грязно-сером, присыпанном пеплом кителе и без фуражки, седые волосы растрепались, но голос был тверд, жесты уверенны.
— Кларк, раскатать шланги! Поливать борта и палубу! Сандерс, берите своих, багры в руки и на нижнюю палубу! Отталкивайте шхуну, не дайте ей прилипнуть! Боцман, песок! Коллинз, снять брезент со спасательных шлюпок!
Сразу все задвигалось, забегало. И перестало быть страшно.
Хорошо, когда в хаосе и неразберихе появляется кто-то, твердо знающий, что делать, подумал Маса, хватая с пожарного щита топор.
Самый главный Капитан — Тот, что на небе — всегда ценит мужество. И в последний миг Он сменил гнев на милость: ветер опять задул в другую сторону. Корабль-смерть прошел в каких-нибудь двадцати метрах от парохода, накренился, повернул в открытое море.
Выходит, жизнь еще не заканчивалась.
В этот нескончаемо длинный день Маса прощался с нею еще несколько раз. Дважды трясло так сильно, что пароход бешено бился об останки пирса и было неясно, выдержит обшивка или нет. Потом опрокинуло трап, на котором несколько добровольцев соскребали с борта пылающий мазут. Все остальные свалились в горящую воду и сгинули, а Маса висел над смертью на канате минут пятнадцать, пока не вытащили. На этот раз он успел сочинить прощальное трехстишье, довольно приличное:
Так и не знаю,
Зачем я жил на свете,
Но всем спасибо.
Заучил стихотворение наизусть — еще пригодится, и может быть, скоро.
Паники и смятения на корабле, однако, больше не было. Капитан Денфорд ввел особый режим и установил жесткую диктатуру. Одного пассажира, британского генерала, который попытался оспаривать приказ, моментально скрутили и посадили под арест. Все распоряжения членов команды должны были беспрекословно исполняться пассажирами. Мужчин капитан объявил мобилизованными и разбил на группы. Раненых отнесли в медицинскую часть. Все продукты и запасы воды были изъяты, помещены под охрану. Женщина, у которой тайфун унес ребенка, выйдя из ступора, начала громко выть — ее усыпили уколом морфия.
Маса смотрел на капитана с восхищением. В обычное время Денфорд казался болваном. Говорил дамам тяжеловесные комплименты, за бокалом вина рассказывал плоские анекдоты и сам громко им смеялся. Но в критической ситуации оказался на месте — спас свой корабль.
Правда, к вечеру, когда непосредственная опасность миновала и можно было бы уже поуменьшить строгостей, капитан продолжал их наращивать — вошел во вкус. Маса слышал, как Денфорд говорит помощнику, что на корабле, попавшем в бедствие, капитан соединяет в себе единобожие с самодержавием: он и Год, и Кинг.
Вечером ввели комендантский час. Пассажирам было приказано разойтись по каютам и до утреннего гонга не выходить. Повсюду — в коридорах, на палубах, в переходах — расхаживали патрули из матросов и прислуги, которая тоже сделалась очень важной. Даже соседские визиты из каюты в каюту строжайше воспрещались. В размноженном на машинке приказе капитана объяснялось, что это делается в целях пресечения панических разговоров.
Их на протяжении ужасного дня действительно было много.
На виду у пассажиров горел полумиллионный город — пожар охватывал все новые кварталы. Черный дымный столб вздымался до самого неба и в той стороне, где в двадцати милях к северо-востоку находилась японская столица. Собираясь кучками, люди спорили, что произошло: небывалой силы землетрясение или некая глобальная катастрофа? Судя по тому, что по заливу перекатывались высокие волны, в открытом море разразилось еще и мощное цунами.
Профессор физики из Токийского университета предположил, что в планету врезался огромный метеорит, а если так, то, возможно, разрушена вся земная цивилизация. Эту апокалиптическую версию укрепляло зловещее молчание пароходной радиостанции. Может быть, она просто сломалась от сотрясения, но спросить было не у кого — радист лежал в лазарете без сознания, его швырнуло виском об угол.
Насчет всей земной цивилизации Маса не знал, но от страны Японии, кажется, мало что осталось.
Ночью, когда исстрадавшиеся пассажиры крепко спали или мучились кошмарами в своих каютах, одинокий ронин предавался мрачным раздумьям. Страхового агента не было. Во время самого первого толчка бедолага упал с лестницы и сломал себе шею. Ныне он почивал в трюмном холодильнике — тихо, без храпа.
Моя роковая карма — всем приносить беду, виноватил себя Маса, имея в виду отнюдь не только злосчастного храпуна. Жил в России — и что с нею случилось? Погибла. Достиг японских берегов — не стало и Японии. В этом самоистязании, пожалуй, был и совсем крошечный оттенок гордости.
Но на пароходе, оказывается, спали не все.
Кто-то негромко постучал в окно. В сером квадрате чернела ушастая голова. Момотаро. Показал жестом: подними раму. Перелез в каюту. Он был не в кимоно, а в дешевой пиджачной паре и сатиновой рубахе без воротничков, сделавшись похож на татаристого мастерового — на Волге таких полным-полно.
Весь день приятели не виделись, потому что одним из первых приказов капитан объявил нечистую трюмную публику «временно интернированной» и снизу никого не выпускали. Пароходный диктатор не доверял пролетариату.
Момотаро, конечно, заговорил о грозных событиях, но в неожиданном тоне.
— Как мне свезло со всей этой хреновиной! — прошептал он, возбужденно сопя. — С землетрясением, с тайфуном, с пожарами! Ни тебе пограничного контроля, ничего! Одна проблема: как добраться до берега. Пирс развалился, и все равно около трапа караул. Но я нашел способ. Только нужна твоя помощь. Как, Ронин, пособишь?
Не дожидаясь ответа, придвинулся ближе.
— К корме пришвартована шлюпка с веслами. Она на цепи, и замок наверху. Я спущусь, а ты с палубы отомкнешь. Лады?
Маса пожал плечами — почему нет? Но тут опять постучали — с другой стороны, из коридора.
Открыл — в дверь проскользнула Наоми Тревор. Не обращая внимания на постороннего человека (а может быть, и не разглядев его в темноте), дрожащим голосом зашептала:
— Мистер Сибата! Дорогой Маса! Только вы можете мне помочь! Блафф в огне!
— Сочувствую. У вас ведь там дом.
— Что дом! Там моя Глэдис! Перепуганная, в опасности, а может быть, уже… — Миссис Тревор всхлипнула. — Я умоляла капитана дать мне лодку — отказал. Просила просто высадить на берег — не хочет и слушать! Тогда я вспомнила о вас, о вашей профессии. Вы опытный человек, наверняка бывали в тысяче переделок. Доставьте меня к дочери!
— Пока это никак невозможно, — участливо сказал Маса. — Может быть, утром.
— Возможно, очень даже возможно, — подал голос Момотаро. По-английски он говорил паршиво, но понятно. — У меня есть лодка. Но это будет стоить денег.
Повернувшись к незнакомцу и не задавая никаких вопросов, миссис Тревор воскликнула:
— Я заплачу сколько угодно!
– Пятьсот иен, — назвал несусветную сумму защитник голодных и рабов. — Деньги вперед.
— Имей совесть, скотина! — обругал его по-русски Маса.
— Твоя зазноба — буржуйка. Пускай платит, — хладнокровно парировал Момотаро. — Деньги мне пригодятся для дела.
Взволнованная мать торговаться и не подумала — только поставила условие, что расплатится на берегу. Такую женщину не надуешь, даже когда она в отчаянии.
— Мистер Сибата, я в каюту за деньгами. И переоденусь для опасного путешествия. Постучитесь через пять минут.
Согласен он или нет, даже не спросила. Об оплате речи тоже не шло. Насколько же выгоднее быть хамом и вымогателем, чем джентльменом!
Момотаро полез обратно в окно. Договорились встретиться на корме нижней палубы.
Через пожар и развалины удобней пробираться в облегающей одежде и в башмаках, поэтому Маса тоже переоделся в европейское.
Помочь женщине в беде — это благородно, думал он. Особенно красивой женщине, которая может вознаградить благородство любовью. Так что еще неизвестно, кто умнее — хам или джентльмен. Если мир разрушен, то пятьсот иен превратились в никчемные бумажки, а любовь — валюта, которая никогда не обесценится.
Немного повеселев, благородный ронин отправился за благородной дамой.
Миссис Тревор ждала его в дверях каюты, наряженная в черное коктейльное платье и белые теннисные туфли, с театральной сумочкой через плечо. Голову она повязала шелковой шалью. Этот наряд Маса в целом одобрил, лишь выразив сомнение по поводу узкого платья — как в таком перелезать через борт? Однако Наоми продемонстрировала сбоку вырез до середины бедра и то, как высоко она может задрать колено. Колено ронину очень понравилось. Оно было полное и круглое.
— Только одно условие, — нежно сказал он. — Вы будете беспрекословно исполнять все мои указания. Слышите — все?
Миссис Тревор кротко кивнула. Воображать, как она будет исполнять все Масины указания, было приятно.
Бесшумно, по ковровой дорожке, они двинулись вдоль коридора, но одна из дверей вдруг приоткрылась. Оттуда высунулась мисс Турнип, схватила Наоми за рукав.
— Остановитесь, несчастная! Зачем идете вы за этим дьяволом? Чтобы предаться с ним разврату? Как вы можете в час Божьего гнева помышлять о грехе?
— Тссс. — Наоми приложила палец к губам. — Мне нужно домой, к дочери. Без надежного спутника я на берег не попаду и через горящий город не проберусь. У нас лодка.
— Лодка? — Дьяконисса тоже перешла на шепот. — Тогда возьмите меня с собой. Мое место там, где плач и скрежет зубовный.
— Лодка совсем маленькая. Мест нету, — буркнул Маса. Не хватало ему еще этой ядовитой сколопендры.
Он даже не представлял себе, до какой степени ядовитой.
— Не возьмете — подниму крик, — пообещала святая женщина. — И вас посадят под арест за нарушение капитанского приказа.
Делать нечего, пришлось взять.
Берег был ярко-алый, освещенный пожарами, которые пылали повсюду. По черной воде бухты метались переливчатые сполохи. Пожалуй, это было красиво. Но дьяконисса придерживалась иного мнения.
— Мерзость и содрогание! Геенна огненная! — пробормотала она, крестясь. — Укрепи, Боже, мою душу.
Первым по цепи соскользнул Момотаро. Потом Маса на спасательном круге с веревкой спустил в лодку женщин, причем вторую, мисс Турнип, очень хотелось уронить.
Открыл замок, скинул цепь вниз. Разделся догола, чтоб не замочить одежду. Свернул ее, бросил Кибальчичу. Спрыгнул.
Вода была маслянистая, теплая, пахла гарью.
Когда Маса забирался в лодку, дамы отвернулись, но миссис Тревор, несмотря на боль материнского сердца, будто поправляя прическу, разок покосилась назад. Очень хорошо. Фигура у Масы была крепкая, а в тусклом освещении, когда не видно морщин (совсем маленьких, но все-таки) выглядела просто великолепно — как у циркового борца. Татуировку и прочее он скромно прикрывал ладонью, потому что всему свое место и время.
Сели с Кибальчичем на весла, на «три-четыре» взмахнули ими.
По черной воде до красного берега предстояло проплыть с полкилометра. Женщины были на носу, молились на коленях (понятно, по чьей инициативе). Мужчины тихо переговаривались по-русски.
— Какое ужасное несчастье, — вздохнул Маса, оглядываясь через плечо на гибнущую родину.
— Мещанский взгляд, — ответил Момотаро. — На самом деле для Японии это огромная удача. Революция так или иначе все разрушила бы, но когда этим занимаются люди, рождается много вражды и ненависти, а из-за этого — сам видел — начинается гражданская война. Тут же никто ни в чем не виноват. Всю грязную работу исполнила природа! И с какой быстротой, всего за несколько часов! Старый мир разрушен, половина дела сделана. Теперь только остается построить на развалинах новый.
— И как ты собираешься его строить?
— Я же Момотаро, — оскалил зубы строитель нового мира. — Ты что, сказку забыл? Плыву на остров Онигасима. Соберу там команду: Пса, Обезьяну, Фазана. Изгоним демонов и заживем припеваючи.
Хищная радость Кибальчича была Масе неприятна. Ишь, стервятник, весь трясется от возбуждения. Всем горе, а ему праздник.
Очень храбрые люди бывают трех сортов. К первому относятся тупоумцы, бесстрашные из-за полного отсутствия фантазии — они просто не задумываются о последствиях. Еще есть люди (к ним относил себя и Маса), кто появился на свет вовсе без чувства страха — как рождаются дальтониками, не видящими какой-то из цветов спектра. Но самые отчаянные — те, кто боится, но приходит от страха в экстаз и специально стремится попадать в опасные ситуации. Кибальчич несомненно был из последней категории, потому и рвался в пылающий город, как мотылек на огонь.
Расставание у них вышло несердечным.
Уже на берегу, суя за пазуху конверт с деньгами, Момотаро сказал:
— Пошли ты к черту свое бабьё. Айда со мной. Я к тебе пригляделся, Ронин. Ты мужик крепкий. Давай ко мне в команду: Псом или Фазаном, Обезьяной — кем захочешь. Прогоним с острова бесов!
— Сам ты пес и обезьяна, — обиделся Маса. — Ищи себе других помощников. Я не хочу прогонять одних бесов, чтоб вместо них уселись другие.
— Ну и черт с тобой. Обойдусь. Тюрьма Нэгиси, поди, тоже развалилась. Найду помощников там.
Даже не кивнул на прощанье. Сплюнул и был таков — исчез в черной тени. Все-таки революционеры очень неприятные люди.
До Блаффа нужно было идти влево по набережной Банд. О, как отчетливо и ясно видел ее Маса в ностальгических снах!
Но от набережной остались только тлеющие головешки.
У номера шестого, где располагалось российское консульство, репатриант горестно вздохнул — там чернели лишь обгорелые деревья. А вот здесь, где груда обугленных кирпичей с торчащими балками, когда-то находился «Девятый номер», самый почтенный из иокогамских борделей. Бывал в нем и юный Масахиро Сибата — не за деньги, а по дружбе с одним погибшим, но милым созданьем (это цитата из стихотворения великого русского поэта Пушкина).
Перед развалинами «Гранд-отеля», жить в котором Масе уже никогда не придется, ночным путникам была явлена жуткая икебана. Среди щебня и осколков стекла на тротуаре белела ванна, в которой сидела мертвая дама, голая и очень красивая. Должно быть, первым ударом землетрясения ее выкинуло наружу с верхнего этажа.
Наоми жалостливо вскрикнула. Ханжа мисс Турнип подобрала с асфальта штору и придала покойнице пристойный вид.
Они держались поближе к воде, где меньше чувствовался жар. Ни одной живой души им пока не встретилось. Только трупы.
Впереди что-то потрескивало. Это лежал на боку трамвай. Змеящийся по земле провод брызгал искрами. Вокруг темнели неподвижные тела.
— Куда? — еле ухватил за воротник Маса рванувшуюся туда дьякониссу.
— Может быть, кто-то жив!
— Туда нельзя — ток.
Наоми тянула его в другую сторону, где за речкой Оокагава темнела махина Блаффа.
— Скорее! Мы уже близко!
— Близко-то близко… — покачал головой Маса.
На тот берег было не перебраться, железный мост рухнул.
— Идем к следующему мосту.
Они повернули направо, на Главную улицу. Пришлось сделать зигзаг, возвращаться в сторону центра, потому что к северу весь квартал полыхал огнем. Должно быть, занялось недавно — слышались крики, метались тени. По крайней мере хоть кто-то в Иокогаме был еще жив.
Вскоре людей стало много. Даже слишком много. Они выбегали из переулков, в которые ворвался пожар. Кто-то несся не разбирая дороги, с выпученными глазами, всё бросив. Кто-то толкал тележку с наскоро нагруженным добром. Многие прикрывали головы подушками или ватными одеялами. Сначала Маса не понял, зачем, но потом увидел, как лопаются стекла в занявшемся доме и вниз сыплются острые осколки.
Ночной ветер набирал силу, перекидывая языки пламени с одной крыши на другую. Казалось, идет соревнование — кто кого обгонит: беглецы пожар или пожар беглецов.
— Быстрей! Быстрей! — закричал Маса, хватая спутниц за руки.
Огонь подбирался и с другой стороны. Сейчас замкнет периметр — и не выберешься.
Кто-то споткнулся, упал. Прямо по лежащему проехала коляска со скарбом. На углу маленькой улочки возникло видение, которое — Маса сразу понял — будет преследовать его до конца жизни. Мимо с воплем пробежала женщина с высокой прической, которая пылала, словно костер. Кинулся помочь, но не догнал. Несчастная, должно быть, ослепнув от ужаса и боли, метнулась в горящий переулок и скрылась за стеной огня.
— Мистер Сибата! Куда вы? Вернитесь! — звали сзади.
Он хотел вернуться, но замер. Пожилой мужчина тянул за руки из-под рухнувшей балки придавленную старуху. Оба громко кричали. Он — жалобно, она — злобно.
— Я тебя не брошу! — плакал мужчина.
Старуха орала:
— Беги, кретин, беги! Только сначала возьми кирпич и проломи мне голову. Я не хочу сгореть живьем! Убей меня, сволочь! Всю жизнь был тряпкой, так хоть напоследок поступи как мужчина! Давай!
Маса подбежал, навалился всем телом на деревянную опору, но та не сдвинулась ни на дюйм.
Рядом бухнулась на колени мисс Турнип:
— Молись, несчастная! Будем молиться вместе! — призывала она на ломаном японском.
Придавленная вопила — требовала, чтобы ее прикончили. Муж рыдал. Дьяконисса молилась. Миссис Тревор сзади хватала за плечи, умоляла не задерживаться. Это и есть настоящий ад: безысходный кошмар и кошмарная безысходность, подумал Маса.
Просить бегущих людей о помощи было бесполезно — тут каждый спасался как мог.
— Господин, убейте меня вы. Очень вас прошу. Этот слизняк не сможет, — вдруг спокойно, вежливо сказала старуха, как-то умудрившись лежа изобразить поклон. — Вы ведь не хотите, чтобы я умерла медленной страшной смертью?
Нет, настоящий ад — вот это: когда в кошмарную безысходность попадает не кто-то другой, а лично ты, — содрогнулся Маса. Выполнить страшную просьбу и отказать было одинаково немыслимо.
— Господь милосердный, спаси нас и помилуй! — вздымала руки к черному небу мисс Турнип.
Улица уже опустела. Толпа умчалась в поисках спасения туда, где ночь еще оставалась черной. На мостовой валялись деревянные сандалии, шляпы, брошеные вещи. Пожар надвигался с трех сторон.
Маса потрогал в кармане «браунинг», который взял с собой на всякий случай — но уж точно не на такой.
— Господи, яви чудо! Пошли Своих белых ангелов-спасителей! — надрывалась богомолица.
И вдруг — Маса не поверил глазам — в зазоре между двумя ближайшими домами, один из которых уже вспыхнул, а второй еще нет, возникло несколько фигур. Нет, не белых — черных, но то явно были спасители. Они начали очень ловко и быстро крушить баграми и кирками еще не загоревшееся строение — чтобы замедлить распространение огня. Командовал ими кто-то высокий, с белой повязкой на голове — будто с нимбом.
Пожарные, это пожарные! Хоть кто-то в этом распавшемся мире думает не только о себе!
— Сюда! Пожалуйста сюда! — закричал Маса.
Человек в повязке оглянулся, подошел. Вблизи стало видно, что это не пожарный. За поясом торчал танто в ножнах из кожи ската, на белой повязке алел солнечный круг и было написано «Хиномару-гуми». Раз «гуми» и короткий меч за поясом — это якудза. Маса припомнил, что во времена его юности в Токио был клан с названием «Хиномару». Должно быть, расширил территорию или вообще перебрался в Иокогаму.
Предводитель был молод, статен, густобров и горбонос — такому впору играть героев на сцене Кабуки. Он присел на корточки, попробовал сдвинуть обломок стены, покачал головой, крикнул своим:
— Эй, все сюда!
Подбежали остальные. Вожак скинул куртку с той же надписью, что на повязке. Тело у него было поджарое, мускулистое, всё в затейливых разноцветных татуировках. Самая большая — усатый единорог Кирин, поборник справедливости и враг всяческой неправды.
— Двое — упритесь ломами! Саперную лопатку мне!
Полез под руины. По камню заскрежетал металл, балка чуть дрогнула.
— Поднимай!
Минуту спустя расцарапанную, но в остальном вполне целую старуху вытащили из ловушки.
— Благодарствуйте, господин Сандаймэ, — поклонилась она спине с Кирином — чудесный спаситель уже удалялся. Его люди вернулись доламывать соседний дом.
— Кто это? — спросил Маса.
— Вы наверно нездешний? Это Сандаймэ, оябун нашего иокогамского клана «Хиномару».
«Сандаймэ» означало «третий в роде». Стало быть горбоносый молодец унаследовал свой возвышенный статус от отца и деда. Этим, видно, и объяснялась его молодость.
— Что ревешь? — накинулась свирепая старуха на мужа. — Бежим отсюда, идиот, пока не сгорели!
Она уволокла своего подкаблучника, а к Масе пристала мисс Турнип.
— Кто эти святые люди? Монахи?
— Это якудза. Настоящие якудза, — ответил Маса, гордясь своим происхождением.
— Скажите им, что я хочу остаться с ними. Я им пригожусь. На войне я работала в лазарете сестрой милосердия. Переведите!
— Дорогая мисс Турнип, якудза — это не монахи, это бандиты, — объяснила ей Наоми. — От них лучше держаться подальше.
— В Писании сказано: «Кто о ближних своих более, чем о себе, помышляет, с тем и Бог», — ответила на это миссионерша. — Желаю вам благополучно найти дочь, миссис Тревор. Я остаюсь.
Она решительно направилась к оябуну, еще издали крича ему что-то на своем чудовищном японском. Маса искренне посочувствовал якудзе. Отвязаться от мисс Турнип им будет непросто.
«Вот ведь вроде бы глупая, несносная курица, — думал он, уводя Наоми подальше от огня, — а сказала самое главное. Хорошие люди отличаются от плохих только тем, что о других заботятся больше, чем о себе. Значит, мисс Турнип хорошая? Хм. Однако чему удивляться? Разве новость, что хорошие люди могут быть очень неприятными, а плохие — очень приятными и что с первыми часто тяжелее, чем со вторыми?».
С Главной улицы они повернули на улицу Одавара, пока нетронутую пожаром, и, пробежав квартал, снова двинулись к речке, но и тут дорогу преградил огонь — проклятый ветер все время менял направление. Навстречу опять бежала охваченная паникой толпа, пришлось поворачивать обратно. «Наверх! Наверх! — кричали люди. — На холм Сэнгэн! Там безопасно!».
Стадо с топотом пронеслось мимо. Хотел бежать за всеми и Маса, но опять увидел такое, что застыл.
На пустом тротуаре в покосившейся инвалидной коляске сидел старик. Должно быть, отлетело колесико, и калеку бросили.
— Куда вы опять? — крикнула миссис Тревор.
Но Маса уже бежал назад. Вид неподвижной фигуры его поразил. Старик был не японцем, а европейцем, причем несомненно русским. Это было видно по интеллигентской бородке, по пенсне, по холщовой панаме, в которой бывало сиживали на подмосковных верандах дачники. Из газет Маса знал, что в Иокогаме немало русских эмигрантов, ожидающих визы в Америку и Австралию, так что в самом факте ничего удивительного не было, но на фоне горящей японской улицы этот чеховский персонаж выглядел фантастично — будто в машинерии бытия что-то сдвинулось и перепуталось.
Еще удивительнее была поза инвалида. Он сидел, удобно откинувшись назад, положив ногу на ногу, а вблизи оказалось, что человек еще и улыбается — спокойно, снисходительно, будто наблюдает не конец цивилизации, а некое забавное, не вполне пристойное представление.
— Вас бросили? — крикнул Маса, присаживаясь на корточки, чтобы осмотреть поломку.
Старик нисколько не удивился, что японец обращается к нему по-русски.
— Почему бросили? Сам отпустил. Зачем погибать тому, кто хочет жить?
— Переломилась ось. Не починишь. Можете обхватить меня за плечо?
Человек поморщился.
— Не вижу смысла. Пыхтеть, кряхтеть, падать. И ради чего? На холм вы меня все равно не затащите. Благодарю за приглашение, но не стоит. Ступайте, сударь, ваша дама волнуется.
— Но вы сгорите!
— Нет, — безмятежно ответил удивительный инвалид. — Я задохнусь. Поверьте, это менее неприятно, чем моя повседневная жизнь. А уж в свете этих обстоятельств, — кивнул головой на горящий город, — тем более. Мне нисколько не жаль расставаться с таким миром. Скорее нужно пожалеть тех, кто здесь останется.
— Господи, мы же погибнем! — истерично взвизгнула миссис Тревор. — Вы взялись меня сопровождать! Вы за меня отвечаете!
И потащила Масу прочь от улыбающегося старика.
Следующий мост через Оокагаву тоже обвалился Пришлось сделать еще один зигзаг. Лишь третий по счету мост, Нисинохаси, хоть и покривился, но устоял. Осторожно ступая по растрескавшемуся покрытию, Маса провел спутницу над водой, которая, отражая пламя, была похожа на поток расплавленной лавы.
Наконец они оказались на приморском холме Блафф. Но пожар уже добрался и сюда. С северной стороны всё трещало и стреляло. Ветер, кажется, твердо решил дуть только оттуда. Огонь надвигался сплошной стеной. Многие дома, богатые и нарядные, в землетрясении уцелели, но теперь они вспыхивали один за другим.
— Быстрее, быстрее! — торопила Наоми. — Я живу над самым берегом, мы успеем!
— Но пожар прижмет нас к обрыву, — сказал Маса, оглядываясь. Сзади огромной свечой пылала высокая готическая церковь. Это было очень красиво.
— Мы спустим вниз сетку с теннисного корта. Понадобится — привяжем к ней запасную. Только бы обогнать пожар! Только бы найти Глэдис!
Вблизи дома миссис Тревор стала уверенней. Теперь она бежала первой, показывая дорогу.
— Вон наши ворота! Целы! — радостно закричала она.
Помпезные кованые ворота действительно стояли нетронутыми, но с одной стороны от них решетчатая ограда изогнулась, с другой вовсе рухнула. Скособочился и трехэтажный особняк. Крыша сдвинулась, будто залихватски нахлобученная шляпа. Башенка с флюгером торчала под углом в сорок пять градусов.
Во дворе двигались тени, слышались крики.
— Это голос Пиммса, нашего батлера! Остальные слуги тоже здесь! — сообщила Наоми, замерев перед воротами — словно боялась войти. — Но я не вижу Глэдис… Боже, спаси и сохрани!
Бросилась во двор.
— Пиммс, это я! Где моя дочь? Глэдис, милая, где ты?
