Время Александра I (1801–1825)

Вступление на престол. В момент смерти Павла два его старших сына Александр и Константин находились в Михайловском замке под домашним арестом и ждали грозы от отца, не ведая за что. О движении против отца Александр знал; но он и мысли не допускал о возможности кровавой развязки. Поэтому, когда Пален сообщил ему, придя из покоев Павла, о происшедшем, Александр впал в обморок и потом обнаружил сильнейшее отчаяние. Пален не был в силах убедить Александра «начать царствовать» и, говорят, только окриком привел его в себя. Положение Александра было очень тяжело: он чувствовал, что, зная и попуская умыслы на власть отца, он рисковал подпасть обвинению и в том, что случилось. Он смотрел на себя как на невольного участника убийства и боялся, что так посмотрят на него и другие. Горше всего было то, что в первые минуты после кончины Павла его супруга и мать Александра отнеслась к Александру с подозрением и как бы ждала его оправданий. В отчаянии и гневе она требовала отчета в происшедшем, настаивала на наказании виновных, хватаясь за власть, боясь, что Александр ее не достоин. Надобны были большие усилия, чтобы ее успокоить и уничтожить недоразумения между ней и сыном. Такова была обстановка воцарения Александра. Мучительные движения совести при воспоминании об отце; трудность положения между матерью и заговорщиками, которых пока не было возможности наказать; необходимость уживаться до времени с теми, кто, произведя один переворот, мог отважиться и на другой, – все это удручало Александра и делало его глубоко печальным и тоскующим безутешно. Таким явился он перед своими подданными, и его трогательное горе подкупало сердце тех, кто видел в нем любящего сына.

Характерен был манифест императора Александра I, обнародованный 12 марта: «Судьбам Вышняго угодно было прекратить жизнь любезнейшего родителя Нашего Государя Императора Павла Петровича, скончавшегося скоропостижно апоплексическим ударом в ночь с 11 на 12 число сего месяца. Мы, восприемля наследственный Императорский Всероссийский престол, восприемлем купно и обязанность управлять Богом нам врученный народ по законам и по сердцу в Бозе почившей Августейшей Бабки нашей Государыни Императрицы Екатерины Великия, коея память нам и всему Отечеству вечно пребудет любезна, да, по Ея премудрым намерениям шествуя, достигнем вознести Россию на верх славы» и пр. Новая власть свидетельствовала, что она не солидарна с только что прекратившейся властью Павла и желает возвратить страну к порядкам, которые он осуждал и преследовал. Отсутствие опал и гонений на участников переворота и милостивое увольнение от дел в июне 1801 г. гр. Палена еще более утверждали в мысли, что новый государь очень далек от режима императора Павла. Казалось, воскресает «бабушкин век» (выражение самого Александра) дворянской царицы Екатерины II. Однако такое заключение было бы несправедливо: в лице Александра для государства явился не подражатель Екатерины, а руководитель совсем нового склада и необычного типа, уразуметь который было очень трудно. Не понимая Александра, современники звали его «очаровательным сфинксом» и догадывались, что его разгадку надобно искать в ею воспитании.

Личность Александра действительно становится нам понятна лишь тогда, когда мы вдумываемся в обстоятельства его воспитания и в его семейную обстановку. Судьба поставила его между бабкой и отцом как предмет ревности и спора. Когда Александр родился, Екатерина взяла его у родителей на свое собственное попечение и сама его воспитывала, называя его «мой Александр», восхищаясь здоровьем, красотой и добрым характером ласкового и веселого ребенка. Выросши бабушкиным внуком, Александр не мог, разумеется, уйти и от влияния родителей и понял, какая бездна разделяет большой двор Екатерины и скромный гатчинский круг его отца. Чувствуя на себе любовь и бабки, и Павла, Александр привык делать светлое лицо и там, и здесь. У бабки в большом дворце он умел казаться любящим внуком, а переезжая в Гатчину, умел принимать вид сочувствующего сына. Неизбежная привычка к двуличию и притворству была последствием этого трудного положения между молотом и наковальней. Но умение менять по произволу свое настроение и прятать свои мысли и чувства могло бы стать для Александра удобной привычкой общежития, если бы эта привычка выработалась не в столь тяжких условиях. В последнее десятилетие своей жизни Екатерина пришла к мысли о необходимости отстранить Павла от престола и воспользоваться законом 1722 г. для того, чтобы передать престол мимо Павла Александру. В 1796 г. она пыталась посвятить в это дело самого Александра, который и ранее (1793–1794) мог уже ловить сторонние намеки на этот проект. На сообщение Екатерины Александр ответил ей ласковой благодарностью за доверие и благоволение; в то же время в письме к отцу именовал его пока не принадлежавшим ему титулом «величества», а за спинами их обоих говорил, что сумеет уклониться от передачи ему власти, и собирался даже «спастись в Америке». Надо вдуматься в дело, чтобы понять, какой ужас переживал Александр в своей душе за это время и как тяжела была для него необходимость двоиться между Екатериной и Павлом и уметь казаться «своим» для обеих сторон. Воспитанные семьей двойственность и двуличие остались навсегда свойством Александра; он отлично входил во всякую роль, какую хотел играть, и никогда не внушал уверенности, что он в данную минуту искренен и прям. Сперанский назвал Александра «сущим прельстителем» за умение овладеть собеседником; но именно Сперанский на себе мог познать, как неожиданно исчезало благоволение прельстителя и как призрачно бывало его расположение.

Но если жизнь рано вытравила в характере Александра искренность и непосредственность и сделала его двуличным, то умственное его воспитание сообщило двойственность его мировоззрению. Екатерина стремилась поставить воспитание Александра на высоту современных ей педагогических требований и желала вести внука в уровень с умственным движением века. Поэтому она и вверила его «передовому» воспитателю, швейцарскому гражданину Лагарпу. В умственной обстановке, созданной Лагарпом, Александр действительно шел в уровень с веком и стал как бы жертвой того великого перелома, который произошел в духовной жизни человечества на рубеже XVIII и XIX столетий. Переход от рационализма к ранним фазам романтизма сказался в Александре сменой настроений, очень характерной. В его молодых письмах находим следы политических мечтаний крайнего оттенка: он желает свободных учреждений для страны (constitution libre) и даже отмены династического преемства власти; свою задачу он видит в том, чтобы привести государство к идеальному порядку силой законной власти и затем от этой власти отказаться добровольно. Мечтая о таком «лучшем образце революции», Александр обличает в себе последователя рационалистических утопий XVIII столетия. Когда же он предполагает по отказе от власти уйти в сентиментальное счастье частной жизни «на берегах Рейна» или меланхолически говорит о том, что он не создан для придворной жизни, – перед нами человек новых веяний, идущий от рассудочности к жизни чувства, от политики к исканию личного счастья. Влияние двух мировоззрений чувствуется уже в раннюю пору на личности Александра и лишает ее определенности и внутренней цельности. Мы поэтому не удивимся, если будем наблюдать и во все прочие эпохи жизни Александра ту же неопределенность и раздвоенность его умственного настроения и малопонятные переходы от религиозного равнодушия почти к религиозному экстазу, от освободительных стремлений – к реакции, от Сперанского – к Аракчееву и т. п. Человек переходной поры, Александр не успел приобрести твердых убеждений и определенного миросозерцания и по житейской привычке приноравливался к различным людям и положениям, легко приноравливался к совершенно различным порядкам идей и чувств.

Понимание основного свойства натуры Александра (именно его внутренней раздвоенности) и его господствующей манеры (именно склонности и способности носить личину) дает нам ключ к пониманию тех резких и частых перемен в системе и личном поведении Александра, какие удивляли современников и исследователей и заслужили Александру название сфинкса.

Первое время царствования. Застигнутый врасплох известием о кончине отца, Александр потерялся. Известные слова гр. Палена: «C'est assez faire l'enfant! allez regner!» заставили его совладать с горем и смущением, но пока не сделали хозяином положения. Можно думать, что первые шаги нового правительства, именно манифест 12 марта и группировка вокруг Александра дельцов «бабушкина века», произошли без его деятельного участия. Но скоро Александр осмотрелся: со свойственной ему мягкостью и благовоспитанностью он успел удалить гр. Палена, считавшего себя временщиком, и собрал вокруг себя близких себе людей. Верный мечтаниям юности, он дал ряд распоряжений либерального характера, даровав свободу и прощение заключенным и сосланным во время императора Павла, отменив разного рода ограничения и запрещения, восстановив действие грамот 1785 г. и т. п. Эти распоряжения и личное поведение Александра, чарующее и ласкающее, доставили ему удивительную популярность. Многим казалось, что Александр – «это сердце и душа Екатерины II, и во все часы дня он исполняет обещание, данное в манифесте». Но Александр не ослеплялся достоинствами екатерининской политики и ее дельцов. Он жестоко и насмешливо критиковал екатерининский двор и презирал ее придворных. Не подражать старому и ветхому он хотел, а повернуть дела по-своему, по-новому. Отсюда его отношения к делам и людям. Текущую практику управления предоставляет он опытным чиновникам, выбирая их из старших поколений, из людей «бабушкина века». С ними он ласков, хотя иногда и не стесняется в отзывах о них за глаза (о гр. П. В. Завадовском: "Il est nul… un vrai mouton"). Общие же принципы и задачи управления Александр пытается установить не с этими старыми чиновниками, а с личными своими друзьями, и не в первенствующих учреждениях империи, а в бесформенном дружеском кружке, которому участники его дают шутливое наименование, взятое из практики французской революции, – «comite du salut public». В состав этого интимного комитета входят четыре лица: Н. Н. Новосильцев, граф В. П. Кочубей, граф П. А. Строганов и князь Адам Чарторыжский – все четыре малоприкосновенные к служебным делам и все четыре настолько не старые, что заслужили от стариков презрительное наименование «молодых наперсников Александровых». Влияние этого интимного комитета на дела было настолько ощутительно, что раздражало не принадлежащих к составу комитета сановников и вызывало с их стороны осуждение и даже брань. Однако это не мешало Александру несколько лет управлять с одними, а советоваться с другими лицами. Это и составляло особенность первых лет правления Александра.

Несмотря на то, что интимный комитет не был вовсе оформлен, его занятия велись систематически, и даже существовало нечто вроде журналов комитета, составляемых П. А. Строгановым. Записки графа Строганова, изданные целиком великим князем Николаем Михайловичем в его труде «Граф П. А. Строганов», дают нам прочное основание для суждения о деятельности комитета. Созданный по мысли П. А. Строганова, комитет был впервые собран в заседание 24 июня 1801 г., тотчас же по увольнении графа Палена. Свою задачу комитет понял очень широко: по ознакомлении с действительным положением дел в государстве и с внешней политикой России он полагал начать с частичных реформ управления и закончить установлением общих основ правопорядка. Можно без колебания признать, что все движение законодательства и все перемены в административном строе в первые пять лет царствования Александра вышли прямо или косвенно из интимного комитета, и потому значение комитета надобно признать весьма важным. Переустройство высших органов управления (Сената и Государственного совета) и образование министерств вместо отживших коллегий было назревшим очередным вопросом того времени, и он разрешен был в 1802 г. с участием именно комитета. Вопросы сословного устройства также обсуждались в комитете: и в частности, вопрос о крепостном праве на крестьян много занимал комитет. На поместное дворянство члены комитета смотрели неблагосклонно. «Это сословие самое невежественное, самое ничтожное и в отношении к своему духу наиболее тупое (dont l'esprit est le plus bouche)» – так высказывался Строганов, и Александр, очевидно, разделял его взгляд.

Оставлять за такой средой право на личность и труд крестьян казалось несправедливым. Но как отменить это право, комитет не додумался, и император Александр ограничился в области положительных мероприятий законом 1803 г. о вольных хлебопашцах. Мысль, легшая в основание закона, была подана государю не в комитете, но она вполне соответствовала настроению комитета и самого Александра. Помещикам предоставлялось освобождать своих крепостных на условиях, выработанных по их взаимному соглашению и утвержденных правительством; освобожденные крестьяне составляли особое состояние вольных хлебопашцев. Закон 1803 г. остался почти без применения, но послужил для общества достоверным признаком, по которому можно было заключить о направлении правительства в крестьянском вопросе. Если правительство не пошло здесь далее частной меры, то причина этого не в его настроении, а в трудности дела. Интимный комитет нашел в крепостном праве камень преткновения и, не разрешив этого основного вопроса русского общественного устройства, ему современного, не мог успешно разрешить и вопрос об основаниях того будущего идеального правопорядка, к которому мечтал вести страну. Обратясь в негласный совет государя по делам текущим и обнаружив свою неспособность или неподготовленность к тому, чтобы решить широкую задачу, для которой он был образован, интимный комитет потерял прежнее расположение государя и понемногу распался. Совершилось это настолько постепенно, что даже нет возможности установить точную дату: дело начало расстраиваться с 1804 г., а в эпоху Аустерлица и Тильзита комитет окончательно перестал существовать, и его члены перестали быть в непосредственной близости к Александру.

Одновременно с распадением комитета произошла перемена и во внешней политике императора Александра. Вступая на престол, император Александр намеревался сохранять мир и нейтралитет. Он остановил приготовления в войне с Англией и возобновил дружбу как с этой державой, так и с Австрией. Отношения с Францией стали от этого хуже, чем были перед кончиной императора Павла, так как Франция в то время находилась в острой вражде с Англией. Однако никто в России не думал о войне с французами в первые годы императора Александра. Война сделалась неизбежна только после целого ряда недоразумений между Наполеоном и русским правительством. Наполеон превратил Французскую республику в монархию; его громадное честолюбие раздражало Александра, а его бесцеремонность в делах средней и южной Европы казалась опасной и недопустимой. Наполеон, не обращая внимания на протесты русского правительства, насильственно распоряжался в Германии и Италии, и это заставило Александра постепенно готовить новую коалицию против Франции. Главными союзниками его были Австрия и Англия. В 1805 г. открылась война с Наполеоном. Русские войска, под командой одного из учеников Суворова, Мих. Илар. Голенищева-Кутузова, двинулись в Австрию на соединение с австрийскими войсками. Но раньше, чем они достигли театра военных действий, Наполеон разбил и пленил австрийскую армию и взял Вену. Кутузов успел увернуться от неравного боя с Наполеоном и искусными маршами отвел свои войска назад, на север от Вены. Однако вслед за тем, по личному настоянию императора Александра, он принял бой с Наполеоном у г. Аустерлица, хотя и не верил в победу над французами своих усталых солдат и расстроенных неудачами австрийцев. Действительно, под Аустерлицем Наполеон разбил русских и австрийцев и принудил императора Франца к миру. Русская же армия должна была отойти на родную границу. Так окончилась кампания 1805 г. В следующем, 1806 году император Александр возобновил войну против Наполеона в союзе с Пруссией. Пруссия не дождалась русских войск и одна начала военные действия. Французы разбили пруссаков одновременно в двух битвах, под Иеной и Ауэрштедтом. Наполеон занял Берлин и овладел прусскими землями до самой Вислы. Прусский король (Фридрих Вильгельм III) укрылся со своим двором в Кенигсберге и решился с русской помощью продолжать войну. Всю зиму 1806/07 г. шла кровопролитная борьба вблизи Кенигсберга. Русская армия под начальством Беннигсена оказала упорное сопротивление французам, между прочим, отразив армию Наполеона в большом сражении при г. Прейсиш-Эйлау. Но летом 1807 г. Наполеону удалось разбить русских под г. Фридландом и война окончилась. Все Прусское королевство оказалось в руках Наполеона, а русская армия ушла на правый берег Немана, в родные пределы. Тогда император Александр заключил с Наполеоном перемирие и имел с ним свидание у г. Тильзита в павильоне, поставленном на плотах среди р. Немана. Настроенный ранее не в пользу Наполеона, Александр после первого свидания делал вид, что вошел с ним в дружбу. Оба монарха лично договорились об условиях мира. Александр настоял на том, чтобы не уничтожать Прусского королевства (как того хотел Наполеон), но он не мог сохранить за прусским королем всех его владений. У Пруссии была отобрана добрая половина земель. Между прочим, из большей части тех польских областей, которые достались Пруссии при разделах Польши, был образовано «герцогство Варшавское», отданное саксонскому королю. Россия получила при этом от Пруссии Белостокскую область. Кроме того, Пруссия подпала вполне влиянию Наполеона и должна была принять в свои города французские гарнизоны. Россия выходила из неудачной войны без потерь и унижения. Но император Александр, не ограничиваясь заключением мира, вступил с Наполеоном в союз, условия которого были тайно выработаны в Тильзите. Основой союза было признание за Наполеоном права господства на западе Европы, а за Александром – права господства на востоке. Наполеон прямо указывал Александру, что Россия должна усилиться на счет Швеции и Турции, предоставив Наполеону Германию и Италию. Оба государя согласились действовать сообща против Англии, и Александр принял измышленную Наполеоном «континентальную систему». Она состояла в том, что континентальные страны отказывались от торговых сношений с Англией и не пускали в свои гавани английские корабли и товары; Наполеон думал достигнуть этим путем экономического разорения Англии. Тильзитский мир и союз заключили собою первый период царствования Александра.

На пространстве первых шести лет император Александр успел показать, что он способен к быстрым переменам. Его внутренняя политика не удовлетворила ни людей «бабушкина века», ни членов интимного комитета: и те и другие увидели, что не владеют волей и настроением Александра и не могут положиться на его постоянство. Одних он раздражал дружбой с «молодыми наперсниками», попиравшими старину; других удивлял своей сдержанностью в вопросах преобразования, и «молодые наперсники» с неудовольствием замечали, что он легко давал «задний ход» их начинаниям, которые, казалось, так соответствовали его собственным недавним мыслям. Двойственность настроения Александра уже тогда делала его «сфинксом». Происшедший же в 1807 г. поворот его внешней политики и союз с Наполеоном, совершенно непонятный для русского общества, сделали его сфинксом и для широкой публики. Возвратясь из Тильзита в Петербург, Александр мог ловить вокруг себя, вместо прежних знаков бурного обожания, молчаливые недоуменные взгляды.

Годы 1807–1812, составляющие второй период царствования императора Александра, характеризуются внутри государства влиянием Сперанского, а вне – союзом с Наполеоном.

Один из крупнейших государственных умов России XIX в., Сперанский, при Александре получил значение чрезвычайно разностороннее. В первую пору своей близости к государю он предназначался, по-видимому, к тому, чтобы заменить собой павший интимный комитет. Практик и даже канцелярист, он представлялся способным на деле осуществить реформу, о которой мечтал Александр со своими друзьями, и дал этой реформе житейски пригодный вид. Александр вручил ему бумаги комитета, изложил свои намерения и дал полномочие из хаоса мыслей, речей и проектов создать деловой, приспособленный к русской практике план преобразования государственного порядка. Так возник знаменитый «проект» Сперанского. В то же время разносторонность талантов Сперанского, соединявшего в себе ум теоретика-систематика со способностями администратора-практика, повела к тому, что его влиянию подпала вся текущая деятельность правительства до внешней политики включительно. Сперанский явился кодификатором и финансистом; ему было поручено устройство финляндских дел; он проектировал отдельные мероприятия самого разнообразного содержания; он пересматривал и переустраивал действующие учреждения. Словом, он ведал все, что интересовало государя, и стал влиятельнейшим фаворитом, умевшим, однако, держаться не только скромно, но даже уединенно.

Проект государственного устройства Сперанского, или «Введение к уложению государственных законов», имеет задачей реформу общественного строя и государственного управления. Сперанский расчленяет общество на основании различия прав. "Из обозрения прав гражданских и политических открывается, что все они в рассуждении принадлежности их на три класса могут быть разделены: 1) права гражданския общия, всем подданным принадлежащия; 2) права гражданския частныя, кои должны принадлежать тем только, кои образом жизни и воспитания к ним будут приуготовлены; 3) права политическия, принадлежащия тем, кои имеют собственность. Из сего происходит следующее разделение состояний: 1) дворянство; 2) люди средняго состояния; 3) народ рабочий". Дворянству Сперанский усваивает все категории прав, причем права политические «не иначе как на основании собственности». Люди среднего состояния имеют права гражданские общие, но не имеют особенных, а политические имеют «по их собственности». Народ рабочий имеет общие права гражданские, но не имеет прав политических.

Если мы будем помнить, что Сперанский разумеет под общими гражданскими правами гражданскую свободу личности, а под политическими правами – участие в государственном управлении, то поймем, что проект Сперанского отвечал либеральнейшим стремлениям Александра: он отрицал крепостное право и шел к представительству. Но вместе с тем, рисуя две «системы» коренных законов, Сперанский изображал одну из них как уничтожающую самодержавную власть в ее существе, а другую – как облекающую власть самодержавную внешними формами закона с сохранением ее существа и силы. Указывая, что вторая система существует во Франции (которой тогда увлекался Александр), Сперанский как бы соблазнял Александра следовать именно этой системе, ибо при ней законом созданное представительств на деле было бы «под влиянием и в совершенной зависимости от власти самодержавной». С другой стороны, в сфере «особенных» гражданских прав, принадлежащих одному Дворянству, Сперанский сохранял "право приобретать недвижимою собственность населенную, но управлять ею не иначе, как по закону". Эти оговорки сообщали будущему строю гибкость и неопределенность, которыми можно было пользоваться в любую сторону. Устанавливая «гражданскую свободу» для крестьян помещичьих, Сперанский одновременно продолжает их называть «крепостными людьми». Говоря о «народном представлении», Сперанский и при нем готов определять существо верховной власти как истинное самодержавие. Очевидно, что очень либеральный по принципам проект Сперанского мог быть очень умерен и осторожен по исполнению.

Формы государственного управления представлялись Сперанскому в таком виде: Россия делится на губернии (и области на окраинах), губернии – на округа, округа – на волости. В порядке законодательном в волости составляется из всех землевладельцев волостная дума, избирающая членов местной администрации и депутатов в окружную думу; в округе такая же роль принадлежит окружной думе, состоящей из депутатов дум волостных, а в губернии – губернской думе, состоящей из депутатов дум окружных. Губернские думы посылают своих депутатов в Государственную думу, составляющую законодательное сословие империй. В порядке судном действуют суды волостные, окружные и губернские под верховенством Сената, который «есть верховное судилище для всей империи». В порядке исполнительном действуют управления волостные, окружные и губернские под руководством министерств. Все отрасли управления соединяются Государственным советом, который служит посредствующим звеном между державной властью и органами управления и составляется из особ, назначаемых государем.

Исполнение проекта Сперанского предполагалось начать с 1810 г. В новый год, 1 января 1810 г., был открыт в преобразованном виде. Государственный совет, в 1811 г. были преобразованы министерства. Но далее дело не пошло, а в 1812 г. Сперанский уже лишился доверия государя, и настала новая эпоха в жизни Александра.

Если бы роль Сперанского ограничилась составлением проекта преобразований, о Сперанском можно было бы говорить немного, так как его проект остался без всякого влияния на строй общества и государства. Значение этого проекта заметнее в истории идей, чем в истории учреждений: он служил показателем известного направления в русском обществе и возбудил против себя протест представителей иных направлений. Известна записка Н. М. Карамзина «О древней и новой России», поданная императору Александру против проекта Сперанского. Охранительный тон этой записки и ее резкость вызвали неудовольствие Александра: но Карамзин метко указывал на то, что Сперанский спешил (или, вернее, сам Александр спешил) с общей реформой в духе произвольного заимствования со стороны, от той самой Франции, которую все русское общество считало тогда очагом политических и социальных опасностей. Быть может, реформа Сперанского потому и не была осуществлена, что Александр боялся ее скороспелости и убедился в ее непопулярности среди окружающих его сановников и чиновников, не любивших Сперанского.

Гораздо действительнее были работы Сперанского в сфере текущей правительственной деятельности. В звании товарища министра юстиции Сперанский заведовал комиссией законов, которая подготовляла проект нового гражданского уложения, составленный под очевидным влиянием французского Code civil (или «Кодекса Наполеона»). Внесенный в Государственный совет, этот проект, однако, не получил санкции. Хотя отношение современников и ученых к проекту кодекса никогда не было благоприятным, однако нельзя не признать некоторого значения в истории русской кодификации за первыми работами в этой сфере Сперанского. Для самого же Сперанского его первые законодательные работы были подготовкой к позднейшим его трудам по составлению Свода законов. Привлеченный императором Александром к устройству управления в новоприобретенной Финляндии, Сперанский сопровождал Александра во время его поездки на сейм в Борго, редактировал его сеймовые речи, писал проекты устройства финляндского сената, руководил комиссией финляндских дел, образованной в Петербурге. Та самая гибкость и неопределенность политических понятий о верховной власти и о народном «представлении», которую мы видели в общем проекте Сперанского, наблюдается в актах о Финляндии, редактированных Сперанским. Верный своей мысли о законодательном сословии, которое «на самом деле было под влиянием и в совершенной зависимости от власти самодержавной», Сперанский так стремился поставить и финляндский сейм, учрежденный, но не действовавший при Александре. Одновременно с делами финляндскими, получив с 1809 г. влияние в сфере финансового управления, Сперанский и Здесь сумел оставить яркий след своего ума и энергии. Финансы России на 1810 г. определялись так: 125 млн. дохода, 230 млн. расхода, 577 млн. долга, ни малейшего запасного фонда (слова графа М. А. Корфа). Сперанскому предстояло найти выход из положения, неправильность которого создалась еще в XVIII в. Манифестом 3-го февраля 1810 г. было между прочим установлено: признать ассигнации государственным долгом, обеспеченным «на всех богатствах империи»; новый выпуск ассигнаций пресечь; государственные расходы по возможности сократить, а доходы увеличить чрез временные прибавки в податях; публиковать ежегодно роспись государственных доходов и расходов. Начала, изложенные в этом манифесте, легли в основание ряда огромных финансовых операций 1810–1812 гг., руководимых Сперанским и знаменовавших собой перелом в отношении власти к финансовым задачам государства. Можно сказать, что в эту пору действий Сперанского сформировались идеи и подготовлены были люди, с которыми была проведена позже финансовая реформа Канкрина.

Указывают обыкновенно на редактированные Сперанским распоряжения 1809 г. о придворных званиях и об экзаменах на гражданские чины, как на причину нелюбви к Сперанскому знати и чиновничества. Указ о придворных званиях признал их отличиями, не приносящими никакого чина. Указ об экзаменах на чины поставил производство в чины VIII и старших классов в зависимость от образовательного ценза. Может быть, неудовольствие потерпевших от новых служебных порядков и сыграло свою роль в падении Сперанского; но во всяком случае его падение последовало много спустя после указов 1809 г. и совершилось совсем внезапно. Государь в марте 1812 г. выслал Сперанского в Нижний Новгород, а оттуда – в Пермь.

Удаление Сперанского стояло в несомненной связи с переменой во внешней политике Александра. Тильзитский мир 1807 г. сделал Александра союзником и другом Наполеона, приобщил Россию к известной «континентальной системе» Наполеона и разделил Европу на две сферы влияния, отдав ее запад Наполеону, а восток Александру. Последствием были войны со Швецией и с Турцией. Первая война дала России Финляндию, вторая Бессарабию. Кроме того, в 1809 г. Александр участвовал в войне Наполеона с Австрией и получил от последней часть восточной Галиции (Тарнопольский округ, который по окончании борьбы с Наполеоном снова отошел к Австрии). Переход от вражды к сближению с Францией, разрыв со старыми союзниками, тяжести континентальной системы и непрерывных войн, французское влияние на внутренние дела, проводником которого считали именно Сперанского, – все это очень влияло на общественное настроение и вызывало ропот. Когда добрые отношения Александра и Наполеона стали портиться, вражда русского общества к Наполеону и Франции достигла большого напряжения, а Сперанский в общественном мнении стал почитаться уже прямо изменником. Как первое лицо в пору сближения с Францией, Сперанский стал как бы символом этого сближения и должен был, конечно, сойти со сцены при перемене политического фронта.

Так в 1812 г. обозначилась новая перемена в Александре. Как раньше друзья Александра по интимному комитету убедились в непрочности его дружбы, как теперь пришлось убедиться в этом Сперанскому. Прощаясь с ним со слезами, Александр имел вид человека, уступающего необходимости пожертвовать Сперанским без поверки обвинений, взведенных на него доносами. За глаза же Александр давал волю негодованию на Сперанского и даже говорил о смертной казни. И сам Наполеон много раз имел случай убедиться в двойственности своего союзника. Любезный и сдержанный, обворожительный и скрытный, Александр никогда не отдавал всего себя дружбе с Наполеоном и при случае давал ему отпор или уклонялся от откровенности, сохраняя свою светлую улыбку и чарующий взгляд.

Последняя борьба с Наполеоном. Александр с 1810 г. уже обнаруживал разочарование в своей дружбе с Наполеоном. Она не приводила к добру. Недовольство подданных, торговые потери, расстройство финансов, удары самолюбию и угрозы миру – вот что стяжал Александр этой дружбой. Охладев понемногу к Наполеону, Александр начал протестовать против его действий и стал постепенно готовиться к войне, на тот случай, если Наполеон нападет на него. В свою очередь, Наполеон вел приготовления для вторжения в Россию. Обе стороны старались скрывать свои военные приготовления и обвиняли друг друга в стремлении уничтожить дружбу и нарушить мир. Для всех становилось ясно, что подготовлялась война между Россией и Францией. Причина ее лежала в глубокой противоположности стремлений французской и русской политики. Наполеон стремился к мировому владычеству и желал подчинения России его видам. Александр не только не считал возможным подчиниться Наполеону, но сам желал влиять на дела Европы, как преемник Екатерины, при которой Россия достигла необыкновенных политических успехов и большого международного значения. Со стороны Франции продолжался еще завоевательный порыв; со стороны России сказывалось чувство национальной силы и гордости. Франция желала господства над Россией, Россия – равенства с Францией. Борьба была неизбежна, и обе стороны имели к ней достаточные поводы.

Уже в 1811 г. близость разрыва между Францией и Россией чувствовалась всеми. С начала 1812 г. император Александр усиленно приготовлялся к войне. Он решился не нападать, а только обороняться, и отклонил проекты наступательных действий. Более 200 тыс. русских войск ожидали нашествия врага. Войска были расставлены на границе, вдоль р. Немана, и разделены на две армии: первой командовал военный министр, генерал Мих. Богд. Барклай-де-Толли, второй – генерал суворовской школы, князь П. И. Багратион. Сам император Александр находился при войсках, в г. Вильне. Было большой ошибкой разбросать войска на значительном расстоянии и не соединить их в одну сильную армию. Наполеон заметил эту ошибку и хотел ею воспользоваться, чтобы разделить и ослабить русские силы. С громадной армией в 600 000 человек он в июне 1812 г. без объявления войны переправился через Неман, в пределы России (у г. Ковно) и почти без всякого сопротивления со стороны русских разрозненных отрядов, бывших перед ним, быстро дошел до Вильны, где и остановился на полмесяца для окончательного устройства своей армии, составленной из войск как французских, так и союзных (немецких, польских, голландских, швейцарских и т. д.). Русские армии Барклая-де-Толли и Багратиона оказались отрезанными одна от другой и настолько слабыми, что по неравенству сил не могли и думать о генеральном сражении с врагом. В эту тяжелую минуту окружающие императора Александра убедили его оставить театр войны и уехать в Москву, а затем в Петербург для общего руководства государственной обороной. Главное начальство над войсками получил Барклай. Понимая невозможность открытого боя с Наполеоном, Барклай принял систему отступления внутрь страны и повел свою армию на Витебск и Смоленск, приказав и Багратиону отступать и идти на соединение с ним. Мысль о необходимости и пользе отступления принадлежала не одному только Барклаю. Многие тогда вспоминали пример Петра Великого, отступавшего перед шведами до Полтавы, и рассчитывали, что, отступая, русская армия легко может быть усилена рекрутами и снабжена всем необходимым, тогда как неприятель тем больше ослабеет и истощится, чем дальше отойдет от своей родины. Так рассуждали многие; но Барклай яснее всех понимал, как именно следует исполнить отступление и до каких пор его вести. Он искусно уклонялся от больших боев с преследовавшим неприятелем и старательно берег свою армию от потерь и внутреннего расстройства. Он благополучно достиг Смоленска и там соединился с Багратионом, который пришел туда от Немана с великим трудом, беспрерывно преследуемый французами. Таким образом, отступление удалось в том смысле, что Наполеон не успел ни разъединить русские армии, ни разбить их порознь. В военном отношении это был большой успех.

Однако постоянным отступлением Барклая не были довольны ни государь, ни армия, ни все русское общество. Русские люди стыдились того, что армия как будто боялась открытого боя с врагом. Почти никто не понимал, что в военном отношении отступление не было позорным делом, и все обвиняли Барклая или в трусости, или даже в измене. Общественное мнение требовало смены Барклая. Император Александр думал о том же; по совету приближенных, он назначил главнокомандующим М. И. Голенищева-Кутузова. Но еще раньше, чем послать его в армию, государь потребовал от Барклая, чтобы отступление было, наконец, приостановлено. Вследствие такого желания государя и под влиянием общего настроения Барклай из Смоленска попытался было начать наступление на французов к Витебску, но вовремя остановился. Оказалось, что Наполеон кружным путем спешил в обход русских к Смоленску и чуть было не отрезал нашей армии от Смоленска и Москвы. С большими усилиями русским отрядам (генералов Неверовского, Раевского и Дохтурова) удалось задержать французов под Смоленском, пока главная армия наша вернулась с витебской дороги мимо Смоленска на московскую дорогу. Несколько дней шел бой под древними стенами Смоленска, раньше чем Барклай приказал оставить эту крепость и продолжать отступление к Москве. Он видел, что еще не пришла пора помериться силами с Наполеоном. В это время (16 августа) на пути армии от Смоленска к Можайску приехал в армию новый главнокомандующий, Кутузов. Он 26 августа решил дать Наполеону генеральное сражение при селе Бородине (на берегах речки Колочи, впадающей в р. Москву, верстах в 10 от Можайска). Это сражение показало, что Барклай был прав и что русские еще не в силах победить врага. Дав битву в угоду общественному мнению. Кутузов после боя продолжал отступление по примеру Барклая.

Бородинская битва – одна из самых кровопролитных в истории: до ста тысяч человек было убито, ранено и пропало без вести в один день из обеих сразившихся армий. Со стороны русских в бою было около 110 тыс. человек, со стороны французов – около 130 тыс. Весь день Наполеон вел атаку на русские позиции; после отчаянного боя (в котором погиб Багратион) неприятелю удалось оттеснить русские войска на несколько сот сажен назад. Но вечером французы оставили взятые ими русские укрепления и ушли ночевать в свой лагерь. Русские же ночевали на поле битвы, и казацкие разъезды тревожили врага во всю ночь. Обе стороны имели трофеи: отбили друг у друга пушки, знамена, пленных. Каждая армия считала себя победительницей. Сгоряча Кутузов решил на утро возобновить бой и напасть на врага. Но когда обнаружилось, что половина русской армии уничтожена в бою, он понял, что следует отойти и сохранить оставшиеся силы от окончательного разгрома. Русские потянулись к Москве. Следом за ними наступали французы, надеясь на скорое окончание войны со взятием Москвы. Под Москвой (в деревне Филях) Кутузов собрал военный совет и, обсудив положение дел, решил оставить Москву без битвы. Он надеялся на то, что, сохранив и усилив свои войска, заморит ослабевшую неприятельскую армию в опустелой Москве. Москва была оставлена войсками. Еще ранее, узнав о приближении французов, стали покидать Москву ее жители. Московский генерал-губернатор граф Ф. В. Ростопчин, сначала возбуждавший москвичей к вооруженной защите города, затем необыкновенно энергично хлопотал об оставлении его и даже, говорят, приготовил людей к тому, чтобы зажечь город. 2 сентября в брошенную столицу вступил Наполеон.

Вопреки ожиданиям французов, занятие ими Москвы не привело к миру. Попытки Наполеона начать переговоры окончились неудачей. Император Александр не отвечал Наполеону, потому что твердо решился вести войну до последней возможности и не полагать оружия, пока хотя один враг останется в русских пределах. С первых же дней пребывания французов в Москве город стал гореть и весь обратился в развалины: в нем нельзя было зимовать и нечем было питаться. Кутузов с армией стал немного южнее Москвы; он получал из черноземных губерний все необходимое и увеличивал свои боевые силы, а французов не допускал запасаться провиантом в окрестностях столицы, окружив ее казаками. Наполеон не имел возможности двинуться и на Петербург, потому что Петербург был защищен особой армией (графа Витгенштейна), а кроме того, Кутузов мог в этом случае напасть на врага с тыла. В довершение всего французская армия, очень расстроенная дальним походом и Бородинской битвой, окончательно потеряла порядок в Москве, где скоро привыкла к грабежу и распущенности. Сообразив все невыгоды своего положения, Наполеон решился покинуть Москву и отступить на зимовку в Смоленск и Вильну, с тем чтобы на будущую весну возобновить военные действия. Такую решимость поддержало в нем известие о поражении его передового отряда русскими у села Тарутина (близ г. Малого Ярославца). Кутузов напал здесь на Мюрата и разбил его наголову. В середине октября французская армия покинула Москву, сожженную и разграбленную, с оскверненными храмами и взорванными стенами Кремля. Наполеон сделал попытку пройти от Москвы к Калуге, чтобы отступать не старой разоренной дорогой. Но Кутузов не допустил этого, он дал отпор французам при Малом Ярославце, после чего они повернули на Смоленск по разоренной дороге. Русская армия шла параллельно неприятельской, но Кутузов совсем не стремился к открытому бою с ней, говоря, что она развалится и без боя. Действительно, армия Наполеона разваливалась с необыкновенной быстротой. Тому были многие причины. Во-первых, пребывание в Москве, грабеж и мародерство настолько расшатали дисциплину среди французов, что боевая сила их войск заметно упала. Французы отступали беспорядочно, нуждаясь в необходимом, но волоча за собой награбленную в Москве добычу. За исключением немногих полков (гвардии), они напоминали собой простые шайки грабителей. Во-вторых, вокруг французской армии загорелась народная война: жители коренных русских губерний поднялись на врага. Вооружаясь чем попало, они нападали на отдельные французские отряды и истребляли их, жгли французские запасы, грабили неприятельские обозы, словом, наносили врагу какой только могли вред. При таком возбуждении народа маленькие отряды кавалеристов и казаков, высланные на французов из русской армии, могли с чрезвычайной легкостью и удобством вредить врагу, нападая на него со всех сторон внезапно и украдкой, ведя с ним «партизанскую войну». (Среди партизанов особенно были известны Фигнер, Давыдов и Сеславин). Народ всячески помогал партизанам, укрывал их, доставлял им сведения о движении неприятеля, поддерживал в боях. Народная и партизанская война страшно вредила французской армии и расстраивала ее. В-третьих, наконец, холода, наступившие в ноябре, причинили страшное бедствие французам, не имевшим теплой одежды и надлежащей обуви. Ни сражаться, ни двигаться, ни добывать пищу они не были в состоянии и упустили дороги трупами замерзших и голодных. Когда Наполеон со своей бедствующей армией подошел к р. Березине (приток р. Днепра), у города Борисова русскими была сделана попытка окружить его. Но она не удалась: Наполеон успел переправиться и уйти к Вильне. Однако от Березины шла уже не армия, а лишь жалкие ее остатки. Они добежали до Вильны, не смогли в ней удержаться и побежали дальше к Неману. В самый день Рождества Россия торжественно праздновала (и до сих пор церковно празднует) избавление от нашествия французов и «с ними двадесяти язык». Наполеон вывел с собой из России не более 15–20 тыс. солдат, сохранивших строй и дисциплину; все остальные погибли или остались в плену или же обратились в бродяг. Так кончился поход Наполеона в Россию.

Многие полагали, что с изгнанием Наполеона из России война окончена и что русским можно спокойно выжидать дальнейших событий. Сам Кутузов, по-видимому, был такого же мнения. Но император Александр думал иначе: он желал воспользоваться поражением Наполеона, чтобы окончательно сломить его силы и избавить от его гнета европейские государства. По велению государя русские войска вслед за французами перешли русскую границу. Россия начала войну за освобождение Европы, и Александр призывал всю Германию к борьбе с Наполеоном. На его зов первая отозвалась Пруссия, затем после некоторых колебаний Австрия. К новой коалиции примкнули Швеция и Англия. К лету 1813 г. Наполеон сумел собрать новую армию и встретил своих противников в Германии. Борьба разыгралась на Эльбе. После многих упорных битв (при Люцене, Бауцене, Дрездене, Кульме) произошло генеральное сражение при Лейпциге. Оно длилось четыре дня: в нем действовало до полумиллиона человек и было убито и ранено более 100 000. В бою лично принимали участие императоры Наполеон и Александр, присутствовали император Австрийский (Франц) и короли Прусский и Саксонский. В этой «битве народов» Наполеон был разбит и с громадными потерями отступил за Рейн. Союзники преследовали его и вторглись в его империю. Это случилось ровно через год после изгнания французов из России: в день Рождества Христова в 1813 г. император Александр объявил своей армии поход в самую Францию. Так совершилось освобождение Германии от долгого французского господства. Энергия императора Александра поставила его во главе этого дела, и он занял первое место среди союзных государей.

Обессиленная наполеоновскими войнами Франция не могла оказать большого сопротивления громадным союзным армиям. Отвлекши Наполеона в сторону от Парижа, союзники поспешили сами к Парижу и овладели им после сражения с войсками гарнизона. Император Александр с прусским королем торжественно въехали в Париж 19 (31) марта 1814 г. Французский сенат, выражая неудовольствие всей Франции чрезмерными тягостями наполеоновской политики, объявил Наполеона лишенным императорского престола. Побежденному Наполеону не оставалось иного исхода, кроме отказа от власти. В городе Фонтенбло подписал он акт отречения от престола Франции и получил от союзников остров Эльбу (лежащий между его родным островом Корсикой и итальянским берегом). Во Франции была восстановлена королевская династия Бурбонов (в лице Людовика XVIII). Было решено созвать через несколько месяцев в Вене конгресс государей и дипломатов для того, чтобы восстановить в европейских государствах нормальный порядок, нарушенный завоевательной политикой Франции. Под влиянием поразительных успехов Александра высшие учреждения России (Государственный совет, Синод и Сенат) поднесли государю прошение о принятии им наименования «благословенный» (1814). Хотя Александр и не изъявил на то прямого согласия, такое наименование было ему усвоено впоследствии официально.

Конгресс в Вене состоялся в том же 1814 г. Устроив дела второстепенных государств, монархи России, Австрии и Пруссии обсудили вопрос и о вознаграждении своих держав за жертвы и потери, понесенные в борьбе с Наполеоном. Это вознаграждение главным образом намечалось в виде наделения землями прежней Польши. Император Александр с большой настойчивостью желал соединить польские области под своей властью в одно государство с Россией. Союзники сначала не соглашались на это и дело едва не дошло до разрыва и войны. Согласились, однако, на том, что император Александр получил почти все герцогство Варшавское под именем «Царства Польского», но уступил Познань Пруссии и Галицию Австрии.

Во время занятий конгресса в Вену (1815) пришло известие, что Наполеон прибыл с о. Эльбы во Францию и восстановил там свою империю. Снова на границы Франции отправились союзные армии; но еще до прихода русских войск Наполеон был разбит англичанами и пруссаками (при Ватерлоо), отдался в руки англичанам и был ими отвезен на о. Св. Елены. Тем не менее русская армия была опять введена во Францию и осталась там до полного утверждения порядка и спокойствия.

Годы 1812–1815 в личной жизни Александра имели характер решительного перелома. В начале Отечественной войны Александр думал неотлучно быть при армии. Находя это неполезным для дела, новый (сменивший Сперанского) государственный секретарь Шишков вместе с Балашовым и Аракчеевым написали Александру «послание», в котором просили его отделить его судьбу от судьбы армии. Александр послушался и из армии отправился через Москву в С.-Петербург. В Москве народная масса встретила его с необыкновенным подъемом патриотического чувства, а дворянство и купечество на приеме во дворце проявили полную готовность жертвовать не только имуществом, но и собой для защиты родины. Александр был поражен мощью народного чувства; он несколько раз повторял: «Этого дня я никогда не забуду!» В сущности, он мало ценил то общество, которым управлял; теперь же оно встало перед ним такой силой, которая вызывала его изумление и уважение. Отношение к управляемой среде в нем изменилось коренным образом, и он понял, выражаясь его словами, что «Россия представляет ему более способов, чем неприятели думают». С тех пор он любил повторять, что будет вести борьбу до конца, что, утратив армию, созовет «дорогое дворянство и добрых крестьян», отрастит бороду и будет питаться картофелем с последним из своих крестьян скорее, чем подпишет постыдный мир. Эта перемена в оценке общества была для Александра первым из последствий «двенадцатого года». Вторым последствием был перелом в его религиозном сознании. Он сам говорил, что пожар Москвы осветил его душу и согрел его сердце верой, какой раньше он не ощущал. Деист превратился в мистика. Мало интересовавшийся Библией и не знавший ее, Александр теперь не расстается с ней и не скрывает своего нового настроения. Он теперь убежден, что для народов и для царей слава и спасение только в Боге, и на себя смотрит лишь как на орудие Промысла, карающего злобу Наполеона. Глубокое смирение было естественным последствием этих взглядов; но эти же новые взгляды, убедившие Александра в его высоком предназначении, вели его иногда к необычайному упорству и раздражительности в отстаивании своих мнений и желаний. Он получал вид человека, уверенного в своей непогрешимости, с которым было бесполезно и рискованно препираться. Не раз он терял свое обычное самообладание и впадал даже в резкость: так, однажды близкого к нему князя Волконского он при всех обещал «услать в такое место, которого князь не найдет на всех своих картах». Такой склад мыслей и такое настроение Александр сохранил до конца своих дней. В последующие годы в нем стали заметны утомление жизнью, стремление уйти от ее повседневных мелочей в созерцательное одиночество, склонность к унынию и загадочной печали.

Правительственная деятельность последних лет царствования Александра находилась под влиянием этого сложного и странного настроения имп. Александра и потому отличалась отсутствием внутренней цельности: она характеризуется уже не двойственностью и неопределенностью, а прямыми противоречиями. Победа над Наполеоном привела Европу к «Священному Союзу». Исправив карту Европы, приведенную в беспорядок революцией и Наполеоном, и распределив вознаграждение держав на Венском конгрессе, главенствующие монархи связали себя актом «Священного Союза», который был попыткой приложить к политике принципы христианства. Почин в этом деле принадлежал Александру и вышел из его мистического настроения. Акт «Священного Союза» (14 сентября 1815 г.) говорил о том, что союзные монархи решились весь порядок взаимных своих отношений «подчинить высоким истинам, внушаемым вечным законом Бога Спасителя», и в политических отношениях «руководствоваться не иными какими-либо правилами как заповедями сея святыя веры, заповедями любви, правды и мира». Взаимно обязались они пребывать в вечном мире и всегда «подавать друг другу пособие, подкрепление и помощь», а подданными своими управлять, «как отцы семейств», в том же духе братства. Императором Александром при составлении этого акта руководил высокий религиозный порыв и искреннее желание внести в политическую жизнь умиротворенной Европы начала христианской любви и правды. Но союзники Александра, в особенности австрийские дипломаты (с Меттернихом во главе), воспользовались новым союзом в практических целях. Обязанность государей всегда и везде помогать друг другу была истолкована так, что союзные государи должны вмешиваться во внутренние дела отдельных государств и поддерживать в них законный порядок. Обычай «вмешательства» был укреплен на тех конгрессах, которые созывались после Венского (в 1818–1822 гг. в городах Ахене, Троппау, Лейбахе и Вероне) и имели целью полюбовное разрешение разных международных дел по принципам «Священного Союза». Собравшиеся на этих конгрессах государи и их дипломаты обсуждали, между прочим, внутренние замешательства, происходившие в государствах всех трех южных полуостровов Европы, и пришли к тому решению, чтобы вооруженной силой вмешаться в дела Италии и Испании и поддержать там законные правительства против народных восстаний. Во имя идей «Священного Союза» происходило подавление всякого национального движения и поддержка непопулярных и недостойных правителей. Даже восстание греков-христиан против притеснений турок вначале рассматривалось как недозволительный бунт подданных против законного государя. Император Александр видел в этом восстании «революционный признак времени» и не считал себя вправе заступиться за угнетенных единоверцев. Такая деятельность «Священного Союза» (его прямолинейный легитимизм и принцип вмешательства) восстановили против него европейское общество, и союз получил славу реакционной силы, противной всякому движению вперед. Благородная мысль императора Александра на практике выродилась в несоответственные ей формы, потому что Александр допустил во всем акте «Священного Союза» смешение идей совершенно различных порядков. Он надеялся подчинить право и политику велениям морали и религии, а на деле политика в ловких руках Меттерниха обратила мораль и религию в практическое средство к достижению реакционных целей. Стоявший во главе союза Александр, казалось, стал и во главе европейской реакции. Но в то же время он насаждал в новом Царстве Польском конституционный порядок, а в 1818–1819 гг. поручил Новосильцеву воскресить проект Сперанского. Новосильцев составил «Уставную грамоту», но она, как и при Сперанском, не получила санкции, а вновь устроенный либеральный порядок в Польше и Финляндии не был пущен полным ходом. Борьба противоположных принципов в действиях Александра была здесь очевидна, но необъяснима. Необъяснимым казался и прием внутреннего управления. Не оставивший еще мысли об «Уставной грамоте» Александр на деле далеко отошел от настроений молодых лет. Он остыл и стал равнодушен к внутренним делам и вопросам гражданского управления; текущую административную работу он возложил на графа Аракчеева и вполне доверился этому неизменному своему любимцу, с которым его еще в юности связывали какие-то таинственные, историками еще не разгаданные, нити. Аракчеев превратился во временщика и возбудил к себе общую ненависть не только несносной кичливостью и мелким злопамятством, но и общим приемом управления, невежественным, грубым и жестоким, являвшим собой безобразную реакцию по отношению ко всему тому, что прельщало общество в первые годы правления Александра. Люди разных положений и направлений одинаково осуждали Аракчеева, называя его «проклятым змеем», «извергом», «вреднейшим человеком в России», но никто не мог с ним бороться. Настал тяжелый режим, напоминавший предыдущее царствование, в особенности тем, что на первом плане стали внешние мелочи военно-казарменного быта и знаменитый вопрос об устройстве военных поселений. Целая треть русской армии была переведена в новые условия быта поселенных войск. Условия эти сводились к тому, чтобы устроить войска, не отрывая солдат в мирное время от их семей и хозяйства, и облегчить государственную казну, возложив расходы по продовольствию войск на тот самый округ, в коем войска поселены. Жители местностей, назначенных для водворения войск, зачислялись в «военные поселяне» и подчинялись военному управлению, а сыновья их зачислялись в «кантонисты» и служили для пополнения войск. При Аракчееве были созданы поселения в губерниях Новгородской, Могилевской. Слободско-Украинской, Херсонской и Екатеринославской. При большом своем развитии поселения представляли собой сложную и крупную реформу, ломавшую быт значительной части населения, возбуждавшую серьезное неудовольствие подпавших реформе лиц. Столь же явное несочувствие со стороны общества вызывали попытки (по выражению Карамзина) «мирское просвещение сделать христианским», которые находились в прямом соотношении с мистическим настроением самого Александра. Религиозный экстаз государя содействовал успехам в русском обществе искреннего и лицемерного мистицизма, истинного благочестия и показного ханжества. Трудно тогда было разобраться в том, кто лицемерит из-за карьеры, а кто искренен в делах веры и церкви; но большое число явных и неопрятных «лицемеров» сильно компрометировало те меры, которыми Александр и его министр «духовных дел и народного просвещения» кн. А. Н. Голицын думали поднять истинное благочестие в России. В соединении с господством Аракчеева все эти меры производили на общество впечатление самой решительной реакции, и даже консервативный Карамзин не скрывал своего отвращения от возобладавших тогда тенденций.

Случилось так, что в то самое время, когда правительство императора Александра стало на путь реакции и пиетизма, в русском обществе получили ход и преобладание иные вкусы. Отечественная война поставила в ряды армии на защиту отечества массу дворян; до того времени не дороживших службой, особенно военной; а войны 1813–1814 гг., перебросив русскую армию за границу, познакомили эту массу дворян с западноевропейской жизнью и с умственным движением западноевропейского общества. Ранее редкие поездки русских людей за границу были единичными случайностями, и иноземные впечатления ограничивались узким кругом лиц, побывавших на чужбине. Теперь, в пору освободительных войн, русские люди в большом числе и надолго оказались поставленными в условия европейской жизни, подпали длительному влиянию чуждых нравов и идей, близко познакомились с умственным движением времени, вывезли домой целые библиотеки. Успехи французской гражданственности под влиянием идей XVIII в., могучее движение немецкого национализма и немецкой философской мысли не могли пройти бесследно для русских умов, потрясенных и возбужденных великой борьбой за собственную родину. Русские люди втягивались в умственные интересы Запада и начинали с новых точек зрения смотреть на родную действительность. Иногда мы даже можем уследить, как именно совершалось это перерождение русской души: в записках декабриста князя С. Г. Волконского читаем, например, откровенное указание, что на путь политической критики привело его знакомство с немецким патриотом Ю. Грунером, от которого Волконский получил «более познаний об обязанностях гражданина к отечеству».

Два течения в русской общественности образовывались под влиянием указанного знакомства с Западом. Одно можно назвать теоретическим, другое – практическим. Первое, стремясь усвоить и применить к русской действительности результаты отвлеченного европейского мышления, выразилось в занятиях новой идеалистической философией. Пройдя несколько фаз, это течение привело к созданию у нас известных философско-публицистических направлений «славянофильства» и «западничества». О них речь пойдет дальше. Второе течение – практическое – стремилось перенести в русскую жизнь те формы политического и общественного строя, которые были выработаны в новейшую эпоху в Западной Европе. На почве политической оно стремилось к представительной, даже республиканской форме правления; на почве общественной оно отрицало крепостное право. Это течение привело к образованию кружков, которые чем далее, тем более усваивали революционный оттенок. Недовольство действительностью в этих кружках было тем более напряженно, чем более беспощадна была реакция и аракчеевский режим.

Существование кружков оппозиционного характера можно было наблюдать уже тотчас по возвращении войск из заграничного похода. Первоначально они пользовались дозволенной тогда (до 1822 г.) в России масонской организацией, затем получили вид политических сообществ. Из нескольких таких сообществ выслежен был в 1816 г. большой «Союз спасения», или «Союз благоденствия», устав которого («Зеленая книга») стал известен даже самому императору Александру. Слишком большая огласка союза повела в 1820–1821 гг. к его добровольному закрытию. Но, закрыв этот союз, его руководители составили новые союзы, более тайные и с более определенными программами действий. Это были союзы: «Северный» с Н. Муравьевым и Рылеевым во главе; «Южный», руководимый Пестелем, и «Славянский». Первый был умереннее прочих, высказываясь за монархическое начало; второй был республиканским, а третий отличался фантастическими крайностями. Во всяком случае все эти союзы были ветвями одного заговора, направленного к коренному перевороту.

Когда император Александр получил первые доклады о происходящем движении, он отнесся к ним так, что смутил докладчиков. «Вы знаете, – сказал он одному докладчику, – что я сам разделял и поддерживал эти иллюзии; не мне их карать!» Другому докладчику он ответил невниманием. Однако последующие известия уже не о предосудительных иллюзиях, а об определенном заговоре, заставили Александра в последний год его жизни начать дознание. Во время этого дознания он и скончался.

В такой неутешительной обстановке окончилась деятельность того, чье появление на престоле уподоблялось «светлому празднику». Ряд перемен в настроении и направлении власти оставался непонятным для управляемого общества; двойственность натуры Александра удивляла окружающих, а способность к быстрым переменам отдаляла от него всех тех, кто хотел быть уверен в своем завтрашнем дне. «Сущий прельститель», Александр в конце дней своих как бы потерял свои чары и стоял очень далеко от всех, кого ранее чаровал.

Вопросы о престолонаследии и кончина императора Александра I. Александр не имел сыновей, а две его дочери умерли в младенчестве. Бездетность государя сообщала право наследования старшему по нем брату, цесаревичу Константину Павловичу. Но и Константин не имел детей, да к тому же во втором браке он был женат на графине Грудзинской, которая не принадлежала ни к царствующему, ни к владетельному дому и пользовалась титулом светлейшей княгини Лович. По закону 1820 г., дети от такого брака «с лицом, не имеющим соответственнаго достоинства», лишены были права на наследование престола. Разного рода личные соображения привели Константина к твердому решению отречься от прав на престол. В 1823 г. это отречение было им оформлено с согласия императора Александра и матери их, императрицы Марии Федоровны. Константин заявил об отречении своем в официальном письме государю: государь по этому поводу дал 16 августа 1823 г. манифест, в коем, принимая отречение брата Константина, назначал наследником престола следующего за ним брата, великого князя Николая Павловича. Но, оформив дело, Александр почему-то не желал огласить его. Манифест 16-го августа был вручен московскому архиепископу Филарету для секретного хранения в московском Успенском соборе, а копии с манифеста, тоже секретно, были положены на хранение в Государственном совете, Сенате и Синоде. На всех пакетах с текстом манифеста было государем написано: «Хранить до моего востребования, а в случае моей кончины раскрыть прежде всякого другого действия». Секретный для подданных, манифест 16 августа был секретом и для великого князя Николая Павловича. Он о нем ничего не знал, если же и думал когда-либо о возможности царствовать, то лишь на основании беглого и немного загодочного разговора с ним императора Александра в июле 1819 г. Безо всякого внешнего повода император Александр сообщил ему тогда за обедом, в присутствии лишь одной супруги Николая Павловича, Александры Федоровны, о том, что он имеет в виду отречься от престола и поэтому смотрит на великого князя Николая как на своего наследника, ибо и брат Константин решил не принимать престола. Пораженный таким открытием, Николай не имел ни одного случая вернуться к этой теме и не видел основания верить в отречение Константина.

Таинственность, излишняя в таком деле, как передача прав наследования мимо второго брата третьему, принесла непредвиденные неудобства. Император Александр, отвезя свою больную супругу Елизавету Алексеевну для лечения в Таганрог, неожиданно там скончался 19 ноября 1825 г. от случайной простуды, полученной во время поездки по Крыму. Известие о его кончине было отправлено генерал-адъютантом Дибичем в Варшаву Константину Павловичу и в Петербург императрице Марии Федоровне, – и случилось так, что в Таганроге и Петербурге считали императором Константина и принесли ему присягу, а в Варшаве Константин объявил императором Николая. Началось междуцарствие, которое продолжалось до 13 декабря. Николай Павлович не считал себя вправе занять престол, раз он присягнул Константину. Несмотря на то, что князь А. Н. Голицын поставил его в известность о существовании секретного манифеста об отречении Константина, Николай настаивал на приезде Константина в Петербург для выяснения дела. Константин же решительно уклонялся от этого и просил Николая принять власть. Между Варшавой и столицей летали фельдъегеря, и по важности дела посредством между двумя братьями ездил третий брат Михаил Павлович. Наконец, к вечеру 12 декабря выяснилось, что цесаревич Константин Павлович престола не примет и в Петербург не приедет. Николаю оставалось, призвав войска и народ к присяге на свое имя, объявить манифестом о вступлении своем на престол. Этим моментом и воспользовались заговорщики для революционной попытки.