Как это случилось

Она была медиум: духи говорили с ней – она писала. Вот ее записи.

Некоторые события того вечера представляются мне очень отчетливо, некоторые – как в расплывчатом дробном сне. Поэтому мне трудно рассказать связную историю. Сейчас я уже совершенно не помню, зачем отправился в Лондон и почему возвратился так поздно. Эта поездка просто слилась в моей памяти со многими другими. Но с того момента, когда я сошел на маленькой станции, все вырисовывается так четко, что я могу прожить эти события заново, вплоть до каждого мгновения.

Я очень хорошо помню, как прошел по платформе и поглядел на освещенные часы, показывавшие половину двенадцатого. Помню, как подумал о том, успею ли добраться до дому к полуночи. Потом помню большой автомобиль, который ждал меня на пристанционной площади, сверкая фарами и полированным металлом. Это был мой новенький «робур» мощностью тридцать лошадиных сил. Его только сегодня доставили. Я спросил Перкинса, моего шофера, хороша ли машина на ходу, и он ответил, что очень хороша.

– Испытаю ее сам, – сказал я, садясь за руль.

– Здесь скорости переключаются иначе, – возразил он. – Может, сэр, лучше я поведу?

– Нет, я хочу попробовать, – настоял я, и мы отправились: до дому было пять миль.

У прежней моей машины передачи обозначались обыкновенно – насечками на шкале. У новой, чтобы включить более высокую скорость, нужно было провести рычаг через кулису – тоже ничего трудного. Вскоре мне показалось, что я это вполне освоил. Конечно, глупо начинать переучиваться в темноте, но люди часто делают глупости, а платить сполна приходится не всегда. Мой новый автомобиль слушался меня, пока я не доехал до Клэйстолла, одного из самых опасных холмов во всей Англии. Крутизна его местами достигает семнадцати процентов, дорога тянется по нему полторы мили, делая три довольно крутых изгиба. Ворота моего парка стоят на Лондонском шоссе, у самого съезда с этого холма.

Трудности начались, когда мы перевалили через гребень, на самом крутом месте. Была включена высшая передача, и я хотел сбросить скорость, но рычаг заклинило, так что пришлось вернуть его в прежнее положение. Машина неслась во весь опор, тормоза один за другим отказали. Сначала щелкнул ножной. Тогда я еще сохранял спокойствие. Но когда и ручной не сработал, хотя я навалился на рычаг всем своим весом, меня прошиб холодный пот. Мы уже буквально летели вниз по склону при сверкающих фарах. Первый поворот я прошел хорошо, второй – с грехом пополам, едва не вылетев в кювет. Оставалось проехать милю по прямой и преодолеть последний изгиб. А там уж и ворота парка. Нужно было только войти в эту гавань, и тогда бы опасность миновала: подъем, ведущий к дому, заставил бы машину остановиться.

Перкинс держался превосходно. Хочу, чтобы все об этом знали. Он не утратил ни хладнокровия, ни бдительности. Когда я подумал свернуть и затормозить о насыпь, он предупредил мое намерение.

– Не стоит, сэр, – сказал он. – На такой скорости машина перевернется, и мы окажемся под ней.

Конечно, мой шофер был прав. Он дотянулся до электрического выключателя, дернул его и заглушил двигатель, но по инерции мы продолжали нестись с устрашающей скоростью.

– Я придержу ее, – крикнул он, – а вы попробуйте выскочить. Может быть, повезет. Последнего поворота нам не пройти. Так что лучше прыгайте, сэр!

– Я останусь. Прыгайте вы, если хотите.

– Я буду с вами, сэр.

На старой своей машине я включил бы обратную передачу, чтобы проверить, что из этого выйдет. Скорее всего, ничего хорошего бы не вышло, и все же у нас был бы шанс не разбиться. С новым же автомобилем я ничего поделать не мог. Перкинс попытался перелезть на мое место, но на такой скорости это оказалось невозможно. Колеса бешено крутились, мощный корпус скрежетал и стонал от напряжения. Однако фары горели и руль позволял задавать траекторию с точностью до дюйма. Помню, что мне подумалось, какое ужасное и вместе с тем великолепное зрелище мы собой являли. Дорога была узкая, и любой, кто встретился бы на нашем пути, увидел бы в нас мощную, ревущую, сияющую смерть.

На повороте мы на три фута въехали одним колесом на насыпь. Я думал, это все, но машина, словно бы запнувшись, выправилась и понеслась дальше. Этот поворот был третьим и последним. Открытые ворота парка ждали нас впереди, то есть, к несчастью, не строго впереди, а ярдах в двадцати слева от шоссе. Вероятно, я справился бы с управлением, если бы при наезде на насыпь рулевой механизм не заклинило. Стремительно скатившись с холма и завидев аллею, ведущую к дому, я сосредоточил в запястьях все свои силы, чтобы повернуть руль, переставший меня слушаться. Мы с Перкинсом натолкнулись друг на друга, а в следующую секунду правое переднее колесо моей машины, мчавшейся со скоростью пятьдесят миль в час, врезалось в правый столб моих же собственных ворот. Я услышал звук удара, понял, что лечу по воздуху, и…

Очнулся я среди кустарника в тени дубов, возле домика моего сторожа. Рядом со мной стоял какой-то человек. Сперва я принял его за Перкинса, но потом узнал Стэнли – друга моих студенческих лет. В нем всегда ощущалось нечто очень привлекавшее меня, и потому я был к нему очень привязан. Он ко мне, как я не без гордости замечал, тоже. Встреча с ним показалась мне удивительной, но после пережитого потрясения я чувствовал себя будто во сне. Голова кружилась, и я готов был все принимать, не задавая вопросов.

– Вот так удар! – произнес я. – Боже правый, какое ужасное столкновение!

Стэнли кивнул, и даже сквозь мглу я сумел различить ту ласковую, грустную улыбку, которая всегда была связана с ним в моей памяти.

Пошевелиться я не мог. Вернее, даже не хотел пытаться. Однако чувства мои были обострены до предела. Я увидел, как обломки машины засверкали в свете движущихся ламп. Увидел горстку людей. Услыхал приглушенные голоса. Здесь были сторож с женой и еще несколько человек. Не обращая на меня внимания, они крутились возле автомобиля. Вдруг раздался болезненный вскрик.

– Его придавило! Поднимайте осторожнее! – испуганно произнес кто-то.

– Мне только ногу прижало, – ответил другой голос – голос Перкинса. – Где хозяин?! – воскликнул он.

– Здесь, – ответил я, но меня как будто не слышали.

Все склонились над чем-то лежащим перед машиной. Стэнли опустил руку мне на плечо. От этого прикосновения я тотчас ощутил невыразимое спокойствие. Несмотря ни на что, я почувствовал легкость и счастье.

– Больно, конечно, не было? – спросил Стэнли.

– Нисколько, – ответил я.

– Так всегда, – сказал он.

И вдруг на меня волной нахлынуло недоумение: Стэнли! Стэнли! Как же так? Я ведь точно знаю, что он умер от брюшного тифа в Блумфонтейне, на Бурской войне!

– Стэнли! – закричал я, давясь собственными словами. – Ты же мертв!

Мой друг посмотрел на меня со своей прежней ласковой и грустной улыбкой.

– Ты тоже, – ответил он.