Ужас штольни Синего Джона

Эта рукопись была найдена среди бумаг доктора Джеймса Хардкасла, умершего от туберкулеза 4 февраля 1908 года в доме 36 на Аппер-Ковентри-Флэтс в Южном Кенсингтоне. Люди, близко его знавшие, отказываются выразить какое-либо мнение об этом документе, однако единодушно утверждают, что покойный был трезвым человеком научного склада ума и, отличаясь полным отсутствием воображения, вовсе не выказывал склонности к выдумыванию фантастических историй. Рукопись лежала в запечатанном конверте, содержимое которого обозначалось как «Краткий рассказ о событиях, произошедших близ фермы мисс Аллертон на северо-западе Дербишира весной прошлого года». На другой стороне конверта была карандашная надпись:

«Дорогой Ситон!

Вам, наверное, будет интересно, а может быть, и огорчительно узнать, что недоверие, которым вы встретили мою историю, заставило меня впредь молчать об этом предмете. Я оставляю эту рукопись, чтобы ее распечатали после моей смерти: вероятно, чужие люди проявят ко мне больше доверия, чем мой друг».

Попытки установить личность упомянутого Ситона ни к чему не привели. Однако удалось выяснить, что покойный действительно был на ферме мисс Аллертон, и если его объяснение того беспокойства, которое охватило обитателей долины, представляется спорным, то само по себе состояние всеобщей тревоги оказалось невымышленным. На этом я кончаю мое предисловие и прилагаю рукопись в неизменном виде. Она имеет форму дневника, где некоторые записи дополнены, а иные вымараны.

17 апреля. Я уже ощущаю благотворное влияние чудесного горного воздуха. Ферма Аллертонов располагается на высоте 1420 футов над уровнем моря, и вполне возможно, что здешний климат окажется полезен для моего здоровья. Кроме обычного утреннего кашля, меня почти ничто не беспокоит, а на свежем молоке и домашней баранине я, очень вероятно, даже прибавлю в весе. Думаю, Сондерсон будет доволен.

Обе мисс Аллертон – очаровательно старомодные маленькие женщины, добрые и работящие. Они готовы расточать на недужного незнакомца то сердечное тепло, которое, будь они замужем, предназначалось бы супругу и детям. В самом деле, старая дева – полезнейший человек, резервная сила общества. Таких женщин порой называют лишними, но что делал бы бедный лишний мужчина без их милосердного присутствия? По своей простоте мисс Аллертон скоро проговорились, почему Сондерсон рекомендовал мне их ферму. Профессор начинал жизненный путь в скромном звании, и я не удивлюсь, если ребенком он бегал по этим самым полям, пугая ворон.

Место здесь уединенное, окрестности чрезвычайно живописны. Ферме принадлежит пастбище, расположенное на дне долины неправильной формы. Вокруг высятся красивейшие холмы из такого мягкого известняка, что можно крошить его руками. Вся эта земля полая: постучи по ней каким-нибудь гигантским молотом, и она отзовется, как барабан, или даже проломится, открыв огромное подземное море. Оно, море, непременно должно скрываться в глубине, иначе куда уходит вода из ручьев, которые вбегают в гору и больше из нее не показываются? Среди скал много ущелий. Они ведут в большие пещеры, которые, извиваясь, спускаются в утробу мира. У меня есть велосипедный фонарик, и я получаю бесконечное удовольствие, бродя с ним по этим странным безлюдным коридорам. В его свете сталактиты, драпирующие высокие своды, чудесно серебрятся. Выключи фонарь – окажешься в самой что ни на есть черной темноте, включи – и ты в арабской сказке.

Но есть среди всех этих причудливых отверстий в горной породе одно особенно интересное: проделано оно не природой, а руками человека. До приезда в эти края я ничего не слыхал о Синем Джоне: так называется красивейший минерал фиолетового цвета, добываемый всего лишь в одном или двух местах на земле. Он так редок, что самая простая ваза, изготовленная из него, стоит огромных денег. Римляне, благодаря своему невероятному чутью, обнаружили здесь этот камень и проделали в горе горизонтальную шахту, которая впоследствии тоже стала носить имя Синего Джона. Вход в нее представляет собой аккуратную арку, поросшую кустарником. Штольня, проложенная римскими шахтерами, пересекает несколько больших ущелий, проделанных водой, поэтому, входя к Синему Джону, необходимо тщательно отмечать свой путь и иметь при себе хороший запас свечей, иначе можешь никогда уже не увидеть света дня. Глубоко я еще не забирался, но, стоя перед аркой, заглянул в темноту и дал себе клятву, что, когда здоровье ко мне вернется, непременно исследую эти глубины и выясню, насколько римляне продвинулись в освоении дербиширских холмов.

Однако до чего суеверны местные жители! Я был лучшего мнения о молодом Армитедже, ведь он человек не без некоторого образования и не без характера. А учитывая место, которое ему досталось в этой жизни, он вообще славный парень. Тем не менее, когда я стоял перед аркой Синего Джона, он пересек долину и, подойдя ко мне, спросил:

– Вы, доктор, я вижу, не боитесь?

– Не боюсь? – повторил я. – А чего мне бояться?

– Его, – ответил Армитедж и большим пальцем указал в темноту шахты, – чудовища, которое обитает в пещере Синего Джона.

С какой абсурдной легкостью пустынная сельская местность порождает легенды! Я расспросил Армитеджа о том, что заставляет его верить в существование чудовища. Оказалось, оно время от времени утаскивает в свою пещеру овец. Более прозаического объяснения их пропажи (дескать, может быть, они просто отбиваются от стада и плутают где-то в горах) Армитедж и слушать не захотел. По его словам, однажды от исчезнувшего животного осталась лужица крови с несколькими клочками шерсти. Это, заметил я, тоже можно объяснить очень просто, как и тот факт, что овцы всегда пропадали темными безлунными ночами, ведь именно такую ночь выберет для своей работы обыкновенный вор. Как-то раз, возразил тогда Армитедж, в стене была проделана дыра, а разбросанные камни валялись далеко вокруг. В этом я тоже усмотрел дело рук человеческих. В довершение всех своих аргументов мой собеседник заявил, что собственными ушами слышал чудовище. Впрочем, каждый, кто пробудет возле штольни достаточно долго, услышит этот голос: отдаленный, но потрясающе громкий рев. Я улыбнулся, поскольку прекрасно представлял себе странные звуки, издаваемые подземными водами, протекающими по трещинам в известняковой породе. Раздраженный моей недоверчивостью, Армитедж довольно резко развернулся и покинул меня.

Теперь наступает самый удивительный момент моего рассказа. Я продолжал стоять у входа в штольню, перебирая и с легкостью опровергая аргументы Армитеджа, когда из глубины туннеля вдруг донесся весьма примечательный шум. Как его описать? Во-первых, источник, казалось, находился очень далеко – в самой утробе земли. Во-вторых, несмотря на такую удаленность, этот звук был очень громок. Наконец, он не походил на плеск или грохот, который раздается при падении воды или камня. Скорее это напоминало высокий вибрирующий вой наподобие лошадиного ржания. Я, само собой, очень удивился и на короткое время, должен признать, переменил свое отношение к словам Армитеджа. Пробыв у штольни Синего Джона еще полчаса, если не больше, но так и не дождавшись повторения звука, я побрел на ферму, озадаченный полученным впечатлением. Непременно исследую эту шахту, как только мое здоровье улучшится. Конечно, объяснение Армитеджа слишком нелепо, чтобы его обсуждать, и все-таки звук очень странный. Даже сейчас, когда я пишу эти строки, он звенит у меня в ушах.

20 апреля. За последние три дня я совершил несколько экспедиций к штольне Синего Джона и даже немного углубился в нее, но мой велосипедный фонарик слишком мал и слаб, чтобы с ним можно было, не боясь, продвинуться далеко. Буду действовать систематически. Звука я больше не слышал и почти уже поверил, что стал жертвой некоей галлюцинации, навеянной, вероятно, словами Армитеджа. Разумеется, эта мысль абсурдна, и все же нельзя не признать: кусты у входа в штольню выглядят так, будто сквозь них продиралось какое-то тяжеловесное существо. Это наблюдение распалило мой интерес. Ничего не сказав моим хозяйкам (в них и без того достаточно суеверного страха), я купил свечей и отправился на разведку.

Сегодня утром в кустах перед входом в шахту я обнаружил множество клочков шерсти, и один из них был запачкан кровью. Здравый смысл, конечно, подсказал мне, что овце, забредшей в эти скалы, не трудно пораниться, и все-таки это багровое пятнышко меня потрясло. Я даже в ужасе попятился от старой римской арки, а снова заглянув в черную глубину, словно почувствовал зловонное дыхание. Может ли такое быть, что там действительно скрывается некое ужасное безымянное существо? Будь я вполне здоров, подобная мысль не пришла бы мне в голову, но, когда человек болен, у него расшатываются нервы и разыгрывается фантазия. На минуту моя решимость ослабла, и я готов был оставить тайну старого туннеля, если таковая существует, нерешенной. Но теперь ко мне возвратилось прежнее любопытство, нервы мои окрепли, и завтра я наверняка сумею глубже вникнуть в это дело.

22 апреля. Постараюсь как можно точнее описать те невероятные события, которые произошли со мной вчера. После полудня я покинул ферму и направился к Синему Джону. Когда заглянул вглубь шахты, мои опасения, вынужден признаться, вернулись, и я пожалел о том, что не взял с собой попутчика. Наконец, собравшись с духом, я зажег свечу, пробрался сквозь колючий кустарник и стал углубляться в штольню.

Первые пятьдесят футов пути пол, забросанный битым камнем, уходил вниз под острым углом. Далее тянулся длинный прямой проход, прорубленный в монолитной скале. Я не геолог, однако заметил, что стены и своды этого туннеля образованы породой более твердой, чем известняк. Я даже различил следы древних орудий – такие четкие, будто римляне оставили их вчера. Итак, я шел, спотыкаясь, по этому древнему коридору в дрожащем круге слабого свечного пламени, благодаря которому тени казались еще чернее и страшнее. Наконец я достиг места, где римская штольня входила в большую пещеру, проделанную водой. Это был огромный зал, весь в сосульках известковых отложений. Отсюда спускалось в глубь горы несколько извилистых проходов, промытых подземными потоками. Я остановился, не зная, вернуться ли мне или отважиться войти в этот опасный лабиринт. Вдруг мой взгляд упал на деталь, привлекшую мое внимание.

Пол большей части пещеры был усыпан крупными камнями и кусками известняковой корки, но здесь с высокого свода на землю капала жидкость, отчего образовалась лужа мягкой грязи. В самой середине этого пятна была огромная вмятина неправильной формы, как будто сюда упал обломок скалы. Но никакого обломка или чего-то другого, что могло бы оставить такой отпечаток, поблизости не оказалось. Если бы здесь прошло какое-либо животное, следы получились бы гораздо меньше, зато их было бы больше: ничьи ноги не сумели бы пересечь такую лужу, не наступив в нее несколько раз. Я присел, чтобы рассмотреть необычный отпечаток, а поднявшись, вгляделся в окружавшую меня темноту. Надо признаться, мое сердце пренеприятно сжалось и свеча задрожала в вытянутой руке.

Однако нервы мои скоро успокоились. Я понял, как это было нелепо принять огромное бесформенное пятно за след какого-либо известного нам животного. Даже слоновья нога не оставила бы такой вмятины. Посему я решил, что неразумные страхи не должны препятствовать моему исследованию. Прежде чем идти дальше, я хорошенько запомнил примечательную форму выступа в скале, чтобы на обратном пути не пропустить вход в римскую шахту. Эта предосторожность была отнюдь не лишней, поскольку просторная пещера пересекалась несколькими коридорами. Проверив, достаточно ли у меня свечей и спичек, я осторожно зашагал дальше по неровной каменистой поверхности.

Теперь мой рассказ приближается к моменту неожиданной катастрофы. Увидев, что мой путь пересекает ручей футов двадцати шириной, я прошел немного в сторону, пытаясь отыскать место, где можно было бы перейти его, не замочив ног. Наконец я увидел плоский булыжник, лежащий на середине русла. С берега я мог на него наступить. К несчастью, оказалось, что у основания он подточен течением и потому неустойчив. Стоило мне перенести на камень свой вес, он перевернулся, и я упал в ледяную воду. Свеча погасла, погрузив меня в совершенно беспросветную темноту.

Не без труда поднявшись на ноги, я не сразу ощутил тревогу. Поначалу это приключение даже казалось мне забавным. Искать выпавшую из рук свечу не имело смысла, но это меня не огорчило: в кармане было еще две. Достав одну, я взял спички и только тогда осознал ужас своего положения: весь коробок промок, и, значит, я остался без света.

Холодная рука словно схватила меня за сердце. Непроглядная тьма внушала ужас. Хотелось дотронуться до лица, чтобы, ощутив твердость собственного тела, убедиться, что не все растворилось в этой черноте. Несколько секунд простояв неподвижно, я большим усилием воли успокоил себя и попытался мысленно нарисовать карту пещеры, какой ее видел, пока свеча еще не погасла. Увы! Те приметы, которые сохранил в своей памяти, располагались слишком высоко, и нащупать их я не мог, но, помня расположение скал, все же надеялся выйти к римскому туннелю. Очень медленно, постоянно натыкаясь на камни, я двинулся на поиски своего спасения.

Очень скоро, однако, я понял, что они безнадежны. В черной бархатистой темноте совершенно невозможно было ориентироваться. Не проделав и двенадцати шагов, я перестал понимать, где нахожусь. Ручей выдавал себя журчанием – единственным звуком, нарушавшим тишину пещеры, но, едва отойдя от его берега, я тут же потерялся. Найти выход из этого известнякового лабиринта оказалось задачей невыполнимой.

Сев на камень, я стал размышлять о своем несчастном положении. Рассчитывать на то, что меня будут здесь искать, не приходилось, ведь я никому не говорил о своем намерении исследовать штольню Синего Джона. Значит, приходилось полагаться только на себя. Надежда была одна: со временем спички могли просохнуть. Упав в ручей, я вымок не весь, а только наполовину: левое плечо осталось сухим. Я сунул коробок под мышку, чтобы теплом своего тела защитить его от влажного воздуха пещеры, но даже так мог получить свет только через много часов. Ну а пока приходилось ждать.

К счастью, уходя с фермы, я положил в карман несколько печений, которые теперь проглотил, запив пригоршней воды из проклятого ручья – источника всех моих бед, потом отыскал удобное место среди скал, где можно было, прислонившись спиной к стене, вытянуть ноги. Усевшись там, я стал ждать. Было ужасно сыро и холодно, но я утешал себя тем, что современная наука предписывает при моей болезни во всякую погоду открывать окна и совершать прогулки. Постепенно монотонное журчание ручья и абсолютная темнота убаюкали меня, и я забылся неспокойным сном.

Как долго я проспал, не знаю: может быть, час, может быть, несколько часов, – но вдруг выпрямился на своем каменном кресле, ощущая, как задрожал каждый нерв и обострились все чувства. Несомненно, я услышал какой-то звук. Его невозможно было перепутать с журчанием воды. Он уже стих, но продолжал отдаваться эхом в моих ушах. Может, это люди, пришедшие меня искать? Они, конечно, стали бы кричать. Но тот шум, который меня разбудил, при всей своей невнятности очень отличался от человеческого голоса. Сердце мое усиленно забилось, я едва отваживался дышать.

Вот он повторился – этот звук. И еще раз. А теперь зазвучал непрерывно. Это были шаги – да, несомненно, шаги живого существа. Но какие! Казалось, что рыхлые, как губка, ноги переносят огромный вес, издавая неясное и в то же время оглушительное шуршание. В кромешной темноте животное двигалось размеренно и решительно, причем, вне всякого сомнения, приближалось ко мне. Кожа моя похолодела, волосы поднялись дыбом. Прислушиваясь к размеренной тяжелой поступи, я понимал: если это существо передвигается так быстро, значит, оно видит в темноте. Я припал к камню, на котором сидел, постаравшись с ним слиться. Шаги все приближались, потом вдруг остановились, и тогда я услышал громкое хлюпанье и бульканье: животное пило воду из ручья, затем, после непродолжительной тишины, принялось оглушительно втягивать носом воздух и энергично фыркать. Неужели почуяло мой запах? Собственные мои ноздри наполнились мерзким ядовитым зловонием. Я снова услышал шаги: неведомое существо перешло на мою сторону ручья. Всего в нескольких ярдах от того места, где я был, захрустели камни. Затаив дыхание, я вжался в скалу, и шаги стали удаляться. По всплеску я понял, что животное перешло ручей: удалилось туда, откуда пришло, – и шум затих.

Я еще долго лежал на своем камне, от ужаса не в силах пошевелиться. Меня не оставляли мысли о реве, который я слышал у входа в штольню, о страхах Армитеджа, о странном отпечатке в грязи. И вот теперь я получил последнее неопровержимое доказательство того, что в недрах горы обитает некий загадочный монстр – ужасное неземное существо. Оно было огромно и притом проворно, больше я ничего не знал ни о форме, ни о свойствах его тела. Я лежал, ощущая, как внутри меня разгорается борьба между разумом, отрицающим все сверхъестественное, и чувствами, которые утверждали, что по крайней мере одно чудовище действительно существует. Наконец я почти убедил себя: все это было страшным сном, галлюцинацией, навеянной моим болезненным состоянием. Но вскоре мне встретилась улика, совершенно исключавшая подобные объяснения.

Я достал из подмышки спичечный коробок: он совершенно высох и затвердел – и, спрятавшись в расщелину между скалами, чиркнул спичкой. К моей радости, она тут же загорелась. Я зажег свечу и, бросив испуганный взгляд назад, в темные глубины пещеры, заспешил в сторону римского туннеля. Дойдя до грязной лужи, где видел отпечаток, я обомлел: отпечатков оказалось три. Все они были огромны и имели неправильную форму. Судя по глубине, их оставило нечто очень тяжелое. Страх волной нахлынул на меня. Пригнувшись и заслонив рукой свечу, я бросился бежать. Ноги мои налились усталостью, затрудненное дыхание с шумом вырывалось из груди, но я не останавливался, пока не преодолел каменистого подъема, ведущего к арке, и не продрался сквозь кустарник. Только тогда, обессиленный, упал я на траву, освещаемую мирными звездами.

Только в три часа утра добрался я до фермы. Сегодня нервы мои совершенно расстроены, дрожь охватывает меня при воспоминании о вчерашнем ужасном происшествии, однако я никому о нем не рассказал. Здесь нужно проявлять осторожность. Что подумают бедные одинокие женщины или необразованные деревенские парни, если я расскажу им о пережитом в пещере? Лучше пойти к кому-то, кто поймет меня и даст мне дельный совет.

25 апреля. То невероятное приключение на три дня уложило меня в постель. Я не случайно употребил прилагательное «невероятный». Кажущееся неправдоподобие случившегося в пещере явилось для меня причиной нового, почти столь же сильного потрясения. Я уже упоминал о своем намерении обратиться к кому-нибудь за советом. В нескольких милях отсюда принимает некий доктор Марк Джонсон, которого рекомендовал мне профессор Сондерсон. Окрепнув достаточно, чтобы выйти из дому, я явился по адресу, указанному в рекомендательном письме, и рассказал свою странную историю. Доктор Джонсон внимательно выслушал меня, после чего тщательно осмотрел, уделив особое внимание рефлексам и зрачкам. Обсуждать со мной мое приключение он отказался, заявив, что подобные вопросы вне его компетенции, а вот мистер Пиктон, проживающий в Каслтоне, сможет мне помочь лучше, чем кто бы то ни было. Доктор Джонсон дал мне карточку и посоветовал немедленно отправиться к этому джентльмену, чтобы в точности повторить ему мой рассказ. Вняв этому совету, я поехал на станцию, а оттуда – в указанный городок. Путь составлял миль десять. Мистер Пиктон оказался важной персоной: табличка с его именем располагалась на фасаде внушительного здания на окраине Каслтона. Я уже хотел позвонить, когда меня вдруг посетило недоброе предчувствие. Я зашел в лавку на другой стороне улицы и, спросив торговца, знает ли он мистера Пиктона, получил ответ: «Еще бы! Он лучший в Дербишире мозгоправ. А вот его сумасшедший дом». Как вы можете догадаться, я поспешно отряс прах Каслтона от ног моих, проклиная всех педантов, в силу отсутствия воображения не способных допустить, что в мире есть вещи, непривычные их кротовьему зрению. Теперь, поостыв, я признаю: Армитеджу, надо полагать, было так же приятно говорить со мной, как мне с доктором Джонсоном.

27 апреля. В студенческие годы у меня была репутация человека смелого и предприимчивого. Помню, когда в Колтбридже завелось привидение, именно я устроил засаду в доме, который оно посещало. Не знаю, годы ли берут свое (хотя мне еще только тридцать пять) или упадок моих сил вызван физическим недугом. Так или иначе, мое сердце сжимается от страха, когда я вспоминаю о той темной пещере и ее ужасном обитателе, в чьем существовании не приходится сомневаться. Что делать? На дню нет ни часа, когда бы я не задавался этим вопросом. Если никому ничего не сказать, тайна останется неразгаданной; если же что-нибудь скажу, то либо во всей округе поднимется страшный переполох, либо мне не поверят и я попаду в лечебницу для умалишенных, поэтому, полагаю, лучше подождать. А пока подготовлюсь к новой экспедиции, чтобы она была безопаснее предыдущей и принесла более определенные результаты. Первым делом я поехал в Каслтон за необходимым снаряжением: большим ацетиленовым фонарем и хорошей двуствольной спортивной винтовкой. Последнюю я взял напрокат, купив к ней дюжину тяжелых охотничьих патронов, способных уложить носорога. Теперь я готов к встрече с моим пещерным другом. Верните мне здоровье и энергию, и я померюсь с ним силами. Но кто он такой, что собой представляет? О, этот вопрос не дает мне спокойно спать! Я выдумал множество версий только затем, чтобы отбросить их одну за другой. Существование пещерного чудища противоречит здравому смыслу, но и опровергнуть его невозможно: вой, отпечаток ноги, звуки шагов – с этими уликами не поспоришь! Мне вспоминаются старинные легенды о драконах и прочих монстрах. Может быть, все это не сплошь вымысел, как мы привыкли думать? Может быть, в основе волшебных историй лежат подлинные факты и я окажусь первым из людей, кто откроет правду?

3 мая. Несколько дней капризы английской весны вынуждали меня оставаться в постели. За это время произошли события, истинный зловещий смысл которых понятен лишь мне одному. Последние ночи были пасмурными, тучи заслоняли луну. Насколько мне известно, именно при таких обстоятельствах обыкновенно пропадают овцы. Пропали они и сейчас: две у моих хозяек, одна у старого Пирсона, одна у миссис Моултон. Четыре овцы за трое суток пропали без следа. Люди судачат о цыганах и о похитителях скота.

Но пропажа овец не худшее из того, что случилось. Исчез молодой Армитедж. В среду вечером он покинул свой коттедж на вересковой пустоши, и больше никто о нем не слышал. Он вел уединенную холостяцкую жизнь, поэтому его затянувшееся отсутствие не наделало шума. Большинство местных жителей сходятся во мнении, что он спешно уехал по причине долгов и скоро напишет, куда выслать его пожитки. Но я встревожен. Боюсь, исчезновение овец толкнуло Армитеджа на некий поступок, стоивший ему жизни. Может быть, например, он залег где-нибудь, подстерегая чудовище, и оно уволокло его в недра горы? Какая невероятная судьба для цивилизованного англичанина в двадцатом веке! И все-таки это представляется мне возможным и даже очень возможным. Если моя догадка верна, то в какой мере я ответствен за смерть этого молодого человека и за другие несчастья, которые могут произойти? Несомненно, полученные мной сведения обязывают меня добиться, чтобы были приняты какие-то меры, а если понадобится, то и принять их самому. Сегодня я явился в местный полицейский участок и все рассказал. Инспектор записал мои показания в большую книгу и с самой похвальной серьезностью отвесил мне поклон, но, спускаясь по дорожке сада, я услышал взрыв хохота: очевидно, инспектор рассказывал всем о моем приключении.

10 июня. Пишу, полулежа в постели, обложенный подушками. Шесть недель не брал я в руки своего дневника. И телесно, и духовно я пережил ужасное потрясение, явившееся следствием такого происшествия, подобные которому редко выпадают на долю человека. Но цели своей я достиг. Чудовище штольни Синего Джона больше ни для кого не представляет и не будет представлять опасности. Мне, слабому больному человеку, удалось послужить всеобщему благу. Попробую ясно рассказать о том, как я это сделал.

Вечер пятницы, 3 мая, выдался темным и облачным, то есть прекрасно подходящим для прогулки монстра. Около одиннадцати часов я вышел с фермы, вооруженный винтовкой и фонарем. Уходя, я оставил на столе в моей комнате записку, в которой указал, что, если не вернусь, меня следует искать возле штольни Синего Джона. Дойдя до арки римской шахты, я спрятался среди камней, погасил фонарь, приготовил винтовку и стал ждать.

Это было печальное бдение. Я видел рассыпанные по извилистой долине огоньки фермерских домов, из Чэпл-ле-Дейла слабо доносился бой церковных часов. Благодаря этим признакам людского присутствия, я острее чувствовал свое одиночество, и мне труднее было преодолевать страх, призывавший меня отказаться от опасной затеи и возвратиться на ферму. И все-таки в каждом мужчине глубоко укоренено самоуважение, не позволяющее ему легко отказываться от поставленных целей. В тот час гордость оказалась моим спасением: она одна прочно удерживала меня на месте, когда все природные инстинкты тянули прочь. Теперь я рад, что мне хватило силы. Какую бы цену я ни заплатил, моя мужественность по крайней мере осталась безупречной.

Где-то вдалеке в церкви пробило двенадцать часов, потом час, потом два. Наступила самая темная пора ночи. Облака ползли, низко нависнув над землей. В небе не было видно ни единой звезды. Где-то среди скал ухала сова, но больше ни один звук, кроме шороха ветра, не достигал моих ушей. И вдруг я услыхал это! Из глубины штольни послышались те приглушенные шаги – такие мягкие и в то же время такие тяжелые, сопровождаемые хрустом камней под гигантскими лапами. Чудовище приближалось. Вот оно подошло уже совсем близко. Вот затрещали кусты, обступившие арку, и через несколько секунд я смутно разглядел в темноте очертания чего-то огромного. Из туннеля быстро и почти бесшумно выходил некий доисторический монстр. Я оцепенел от страха и удивления. Как ни долго я ждал этой встречи, она все-таки явилась для меня потрясением. Пока я лежал, не двигаясь и не дыша, гигантская темная масса проворно проплыла мимо меня и исчезла в ночи.

Я собрался с силами, чтобы встретить чудовище по возвращении. Из спящей долины не доносился ни один звук, который свидетельствовал бы о том, что монстр гуляет на воле. Я не мог даже предположить, далеко ли он ушел, что делает и когда вернется. «Когда бы это ни случилось, во второй раз нервы меня не подведут. Во второй раз ты просто так не уйдешь», – пробормотал я сквозь стиснутые зубы, лежа на камне с винтовкой наготове.

Сдержать эту клятву оказалось вовсе не просто. Ничто не предвещало появления чудовища, неслышно шагавшего по траве к своей пещере. Вдруг его необъятное тело вновь нависло надо мной, как дрейфующая черная тень. И вновь мой скрюченный палец бессильно застыл на спусковом крючке, но я отчаянным усилием воли стряхнул с себя этот паралич. Когда кусты уже прошуршали и тело монстра слилось с темнотой туннеля, я все-таки выстрелил в удаляющуюся массу. Огонь, вспыхнувший в момент выстрела, на мгновение осветил косматую громаду на коротких толстых кривых ногах. Жесткая торчащая шерсть была грязно-серого цвета, на концах переходящего в белый. Через долю секунды я услышал грохот камней: чудовище кинулось в свое логово. В моих чувствах произошел внезапный перелом: развеяв свои страхи по ветру, я зажег фонарь, ликующе спрыгнул со скалы и устремился вслед за монстром в римскую шахту.

В отличие от свечи, желтое мерцание которой сопровождало меня двенадцать дней назад, моя новая мощная лампа ярко освещала путь. Я бежал, видя впереди себя гигантского зверя, чье тело заполняло весь проход от стены до стены. Шерсть, напоминавшая грубую выцветшую паклю, висела длинными густыми клочьями, которые колыхались при движении. Казалось, передо мной нестриженая овца, размером превосходящая самого крупного слона. В ширину зверь был почти так же велик, как в высоту. Сейчас я сам изумляюсь, как мог отважиться последовать за ним во чрево земли, но, когда кровь твоя кипит, когда ты видишь ускользающую добычу, первобытный охотничий инстинкт берет верх над благоразумием. С винтовкой в руке я во весь опор бежал по следам монстра.

Что он быстр, я уже знал. Теперь мне предстояло узнать также его хитрость. Казалось, чудовище спасалось паническим бегством. Нужно было только его догнать. В мой возбужденный ум ни на секунду не закралось подозрение, что зверь может перейти в наступление. Как я уже писал прежде, римская штольня, по которой я мчался, входила в огромную пещеру. Я вбежал в нее, боясь упустить зверя из виду, и в тот же момент он резко развернулся и оказался в непосредственной близости от меня.

Картина, увиденная мной при ярком свете фонаря, навсегда запечатлелась в моей памяти. Чудовище по-медвежьи поднялось на задние лапы и нависло надо мной угрожающей громадой. Ни в одном ночном кошмаре мое воображение не могло породить ничего подобного. Я уже отметил, что монстр отчасти походил на медведя (самого крупного медведя в мире, увеличенного в десять раз): позой, кривизной массивных лап, когтями цвета слоновой кости, грубостью шерсти, остротой клыков в красной разверстой пасти. Только одно разительно отличало пещерное чудовище и от косолапого хозяина лесов, и от любого другого животного, обитающего на земле: даже в тот напряженный момент я заметил, содрогнувшись от ужаса, что глаза, мерцающие в свете моего фонаря, похожи на две огромные выпуклые лампочки – слепые и бесцветные. Чудовище взмахнуло мощными передними лапами над моей головой и в следующую секунду навалилось на меня. Я упал, лампа моя разбилась. Что было дальше, не помню.

Очнулся я на ферме Аллертонов. После моего жуткого приключения в штольне Синего Джона прошло два дня. По-видимому, всю ту ночь я пролежал в пещере без сознания: при падении я получил сотрясение мозга да к тому же сломал левую руку и два ребра. Утром хозяйки нашли мою записку и отправили за мной дюжину фермеров, которые отыскали меня и принесли в дом, где я до сих пор лежал в беспамятстве. Мои спасители, сколько мне известно, не обнаружили ни самого чудовища, ни пятен крови, которые свидетельствовали бы о том, что моя пуля настигла его при входе в туннель. Кроме полученных мной переломов да еще отпечатков в грязи, ничто не подтверждало правдивости моего рассказа.

Минуло шесть недель. Я снова могу выходить из дому и сидеть на солнце. С моего места мне видно крутой склон холма, на серой сланцеватой поверхности которого темнеет вход в штольню Синего Джона. Больше она никому не внушает ужаса. Больше никакое странное существо не выйдет из этого зловещего туннеля в мир людей. Ученые мужи вроде доктора Джонсона могут, конечно, улыбаться, но простой деревенский люд не усомнился в достоверности моей повести. На следующий день, после того как ко мне вернулось сознание, перед штольней Синего Джона собрались сотни местных жителей. Вот что написал об этом «Каслтон Курьер»:

«Ни нашему корреспонденту, ни смелым предприимчивым джентльменам из Матлока, Бакстона и других городов не удалось осуществить того, для чего они спустились в долину, а именно проверить истинность удивительного рассказа доктора Джеймса Хардкасла, исследовав все закоулки пещеры. Селяне взяли дело в свои руки и, приступив к работе ранним утром, заложили вход в штольню. Туннель начинается крутым спуском. Многочисленные усердные руки перекатывали вниз большие булыжники до тех пор, пока шахта не была надежно запечатана. Этим заканчивается история, так взволновавшая жителей округи. Мнения относительно сути произошедшего резко расходятся. С одной стороны, доктор Хардкасл нездоров: медики отмечают, что при туберкулезе не исключено поражение мозга, способное вызывать галлюцинации. Влекомый своей навязчивой идеей, больной мог забрести в шахту, упасть среди камней и таким образом получить телесные повреждения. С другой стороны, в долине на протяжении нескольких месяцев бытовала легенда о странном существе из штольни. По мнению местных фермеров, рассказ доктора и его травмы неопровержимо подтверждают эти слухи. Таково нынешнее положение дел, которое, очевидно, никогда уже не изменится, ибо окончательное разъяснение вопроса теперь представляется нам невозможным. Человеческий разум не в силах дать научное обоснование событиям, якобы произошедшим в штольне Синего Джона».

Пожалуй, прежде чем публиковать эту статью, «Курьеру» следовало бы направить репортера ко мне. Никто не имел возможности обдумать мое приключение так серьезно и тщательно, как я сам, поэтому мне, наверное, удалось бы разрешить некоторые противоречия и сделать свой рассказ более доступным для научного осмысления. За неимением другой возможности высказаться, я изложу здесь единственную гипотезу, способную, как мне представляется, пролить свет на факты, истинность которых установлена мной на собственном горьком опыте. Моя версия может показаться крайне маловероятной, но едва ли кто-нибудь возьмется утверждать, что предполагаемое мной совершенно исключено.

Итак, на мой взгляд (я писал об этом еще до рассказа о своих приключениях в штольне), в данной части Англии имеется обширное подземное озеро или море, питаемое многочисленными потоками, протекающими сквозь известняк. Там, где скапливается вода, должны быть испарения, туманы и дожди, а значит, не исключено появление жизни, как растительной, так и животной. Она могла зародиться на заре истории планеты от тех же корней, что и известные нам виды, если в ту пору подземный и надземный миры имели более легкое сообщение. Впоследствии, вероятно, под землей развилась собственная флора и фауна. В частности, появились монстры, подобные тому, которого я видел. Могу предположить, что это древний пещерный медведь, чрезвычайно увеличившийся в размерах и видоизмененный новой средой обитания. На протяжении многих тысячелетий жизнь под землей и над землей протекала разобщенно, приобретая все более различные формы, но в какой-то момент в горной породе образовалась трещина, позволившая одному из глубинных обитателей выйти наружу через римскую штольню. Как и все живущие там, куда не доходит свет, он утратил способность видеть, но природа возместила ему отсутствие зрения. Безусловно, чудовищу был доступен иной способ ориентирования в пространстве и поиска добычи на склонах холмов. Почему оно выбирало для своих прогулок безлунные ночи? Я объясняю это тем, что солнечные лучи причинили бы боль огромным белым зрачкам. Пещерное существо только тогда могло терпеть наш мир, когда он погружался в кромешную тьму. Возможно, именно свет моего фонаря спас мне жизнь в то ужасное мгновение, когда мы с монстром оказались друг напротив друга.

Такова, на мой взгляд, разгадка тайны. В своем дневнике я изложил для вас факты, и теперь вы все вольны толковать их или же в них сомневаться. Но ни вера ваша, ни ваше неверие не изменит событий, однажды произошедших, равно как и не взволнует того, чей путь уже почти завершен.

Так заканчивается странный рассказ доктора Джеймса Хардкасла.