Судя по секретным донесениям разведки и переписке иностранных послов, въезжавших и выезжавших из Англии во второй половине XVI века, не существовало более волнующей загадки, чем девственность королевы. Елизавета кокетничала и проявляла дипломатическую нерешительность с Иваном Грозным и другими гораздо менее жестокими властителями, которые добивались ее руки. Но ни надежды этих далеких ухажеров, ни репутация королевы не пострадали от слежки вражеских глаз.

Фредерик Чемберлен в своем научном труде доказал, что посланники или агенты, бывшие действительно нейтральными — такие, как представители короля Швеции и венецианского Совета десяти, — писали как люди убежденные в добродетели и скромности английской государыни и уважающие ее величие и дипломатическое мастерство. Даже шпионы Филиппа Испанского, приученные верить в худшее, но географически достаточно далекие от пагубных фобий Филиппа, чтобы скормить ему немного истины, не смогли изобрести ничего более губительного для репутации Елизаветы, чем повторяющиеся католические заговоры, призванные лишить ее жизни. Броня ее защиты, как и независимый характер, не имели значимых изъянов; великой королеве и капризной даме ревностно служили глубоко преданные и бдительные мужчины.

До Уолсингема был Сесил, а после него другой Сесил, компетентный и настойчивый. Разведывательная и контрразведывательная служба не утратила энергичности времен Уолсингема, хотя, возможно, ее проблемы все больше сужались, поскольку «вмешательство» иезуитов стало менее агрессивным, Филипп Испанский умирал, а Мария Стюарт уже была мертва. Один агент елизаветинской секретной службы до сих пор привлекает внимание ученых и вызывает восхищение различных людей, но не своими политическими достижениями или тайными заговорами, которые он раскрывал, а тем, что в своей насыщенной двадцатидевятилетней жизни нашел время проявить себя вдохновенным пионером английской поэзии и драматургии. И молодой Кристофер Марло был не единственным студентом Кембриджа, кто принял предложение стать правительственным шпионом.

Марло, как полагают, действовал наиболее активно в качестве тайного агента между февралем и июлем 1587 года, поскольку в то время он отсутствовал в колледже. Его обвинили в том, что он уехал за границу, в Реймс, что было очень близко к обвинению в обращение в католика — или намерению стать католиком. Во Франции герцог де Гиз, лидер ортодоксального католицизма, союзник Филиппа II, злейший враг Англии, до последнего стремившийся спасти свою племянницу Марию, королеву шотландскую, взял за правило оказывать гостеприимство английским студентам и семинаристам, намереваясь по возможности использовать их в своих заговорах против Елизаветы. Эти заговоры потерпели крах по целому ряду причин, и одной из них было несколько студентов, заинтересованных Гизом или его помощниками и отправленных во Францию английскими мастерами шпионажа. Если Марло отправился в Реймс с разрешения властей, то он мог шпионить за католическими заговорщиками, только притворившись, что присоединился к ним.

Отъезд студентов из Кембриджа в Реймс весьма участился после 1580 года и достиг пика в 1587 году. Отец Парсонс, знаменитый иезуитский активист, бежавший в Руан после ареста отца Кампиона, 26 сентября 1581 года представил отчет о своей работе в главную штаб-квартиру иезуитов в Риме. В отчете Парсонса мы читаем: «В Кембридже я постепенно внедрил некоего священника в сам университет под видом школяра или студента и обеспечил ему помощь из местечка неподалеку от города. В течение нескольких месяцев он отправил в Реймс семерых весьма смышленых юношей». Марло, если он следовал процедуре отправки во Францию других английских агентов, должен был дать понять, что испытывает слабость к римско-католическим ритуалам. Таким образом, привлекши внимание агента иезуитов в Кембридже, он был вскоре переправлен в Реймс как многообещающий сторонник и потенциальный новообращенный, а после подобного представления его тайная миссия становилась относительно легкой. Сам Марло — согласно Томасу Нэшу — был «макиавеллианцем» и давал себе право «оправдывать дурные поступки общими интересами» — характерная черта всех «макиавеллианцев».

Джеймс Уэлш из колледжа Магдалины в Кембридже по окончании Кембриджа не смог найти должность школьного учителя и поэтому стал шпионить за католиками для лондонского епископа Эйлмера. Шотландский поэт Уильям Фаулер являлся одним из агентов Уолсингема в Шотландии, тогда как Энтони Мандей, актер и драматург, в 1578–1579 годах отправился в Рим, чтобы шпионить там за английской духовной семинарией, о чем он признается в своей «Английской римской жизни». Позже он стал сообщником этого весельчака, пыточных дел мастера Топклиффа и помогал ему допрашивать диссидентов; а успехи на поприще пыток, похоже, помогли ему получить работу у архиепископа Уитгифта. Еще одним литератором, который счел возможным зарабатывать себе на жизнь секретной службой — чего «беллетристика» не обеспечивает, — был друг Марло, Мэтью Ройдон, который каким-то таинственным образом оказался связан с интересами Якова VI (он же Яков I Английский), пока этот подозрительный шотландский монарх дожидался конца правления Елизаветы. Даже Бен Джонсон, как полагают его биографы, служил тайным агентом английского правительства. Да, у Марло нашлись талантливые соперники по шпионажу.

Обстоятельства смерти Марло чрезвычайно подозрительны. Представленные доказательства оказались сфальсифицированными, и Инграм Фризер был освобожден от наказания за убийство поэта через месяц после его смерти. Роберт Поли, присутствовавший при смерти Марло, был вполне благовидным и умелым шпионом — «хорошо образованным джентльменом с благородными манерами», — когда-то служившим в доме Сидни, и был управляющим самой леди Сидни, дочери Уолсингема, после смерти сэра Филипа, откуда он поступил на службу к самому Уолсингему. Что делал Поли в той комнате наверху в дептфордской таверне, когда Кристофер Марло был заколот? Многие ученые, весьма поверхностно интересовавшиеся елизаветинской секретной службой, пытались найти ответ на этот вопрос. В эпоху, когда политический шпионаж почти всегда приводил к обвинениям в государственной измене, на агентов секретной службы обрушивались неприятные последствия. Поли был человеком, постоянно возникающим из ниоткуда. Он состоял на жалованье у вице-казначея, сэра Томаса Хениджа, известного также как «человек пистолета», и был связан со знаменитым дешифровщиком Уолсингема, Томасом Фелиппсом, который после смерти Уолсингема основал своего рода коммерческое шпионское агентство и использовал свой опыт на службе правительству.

Доктор Уильям Парри, член парламента, был опасным агентом того времени — охотником за состоянием и осужденными преступниками, — известным Берли и другим своим двурушничеством. Он хвастался, что его махинации «до самых основ потрясли семинарию в Реймсе». Наконец Берли воспользовался моментом и избавился от него. Парри, действуя как провокатор, поведал о заговоре с целью убийства Елизаветы известному римскому католику, Эдмунду Невиллу. Невилл, не попав в столь примитивную ловушку, немедленно переговорил с Берли, сделавшим вид, что верит в «заговор», и приказал казнить Парри. И нам известно о трагедии, постигшей собственного врача Елизаветы, доктора Лопеса — осужденного шпиона, который, как полагают некоторые, вдохновил Шекспира на создание образа Шейлока. Разумеется, Лопес никогда не участвовал в заговоре против королевы, которая оказала ему, иностранцу и еврею, высокую честь, но предрассудки тогда были настолько сильны, что малейший шепот о государственной измене мог оказаться роковым. Странная причастность и трагедия бедного Лопеса столь блестяще пересказаны Литтоном Стрейчи в его книге «Елизавета и Эссекс», что нет нужды даже пытаться пересказать их здесь.