Положение летчика, взятого в плен вместе со шпионом или непосредственно после высадки шпиона на вражеской территории и преданного затем военному суду, в юридическом отношении оставалось неопределенным. В Гаагских конвенциях вообще не содержалось указаний, относящихся к такого рода шпионажу авиаторов воюющих армий. Более того, в некоторых местах законам войны не уделялось должного внимания.

Вскоре из курьезного злоключения двух летчиков — американца Баха, служившего во французском летном корпусе, и сержанта Манго — был создан прецедент. Каждому из этих авиаторов удалось высадить своего агента, но у обоих при обратном взлете произошла авария. Они попытались пробраться до какой-нибудь нейтральной границы, но поскольку не имели возможности переодеться, то после обнаружения сломанных самолетов были выслежены и взяты в плен. Затем обоих отвезли в Ланс и предали суду по обвинению в шпионаже. Этим злополучным летчикам выпала на долю незавидная участь поспособствовать установлению международного прецедента. Но неунывающий Джимми Бах оказался авантюристом со средствами; он мог позволить себе роскошь пригласить известного адвоката, который прибыл из Берлина, чтобы защищать его вместе с товарищем-французом. На первом судебном заседании, состоявшемся 20 октября 1915 года, судьи не пришли ни к какому решению; второе заседание, состоявшееся 30-го, кончилось тем, что обвинение в шпионаже с обоих подсудимых было снято. Бах и Манго, как военнопленные, провели три безотрадных года в плену в Нюрнберге.

Союзники получили большее преимущество в использовании летчиков для шпионажа и поэтому разработали особые приемы, несмотря на откровенное отвращение авиаторов к подобной миссии. Посылаемые со специальным заданием, они стали надевать военную форму поверх штатского платья. Приземлившись, такой агент прятал мундир и к своим шпионским обязанностям приступал в штатском. Но в ту ночь, когда летчик должен был, согласно расчетам, явиться за шпионом, последний снова надевал военную форму, которая должна была в случае поимки избавить их обоих от военного суда.

Бельгия и тринадцать завоеванных департаментов Франции были открыты для французской или британской секретной службы, учитывая наличие неприметных полей для посадки и сотни патриотов, мужчин и женщин, готовых им помочь. За небольшую плату в 700 франков — по тогдашнему курсу 130 долларов — можно было завербовать бельгийца и высадить его возле родного жилья или где-то по соседству, где ему был знаком каждый кустик и каждый клочок земли.

Чтобы воспользоваться авиацией в прифронтовых зонах союзников, немецким разведчикам приходилось подкупать французского или бельгийского перебежчика — в лучшем случае какого-нибудь регенерата, выпущенного из тюрьмы на оккупированной территории. И хотя такой агент мог отлично знать местность, ему мешала его собственная репутация, а также опасность быть узнанным местными властями. Убедившись на многих примерах, что эта дуэль воздушных шпионов всегда оборачивается против них, немцы попросту усилили бдительность. В тех отдаленных районах, где можно было ожидать высадки вражеских агентов, они установили звукоуловители для обнаружения вибрации самолетных моторов.

На что в ответ союзники ограничили специальную миссию пилота однократным приземлением. Теперь шпиона сбрасывали с парашютом совершенно бесшумно и притом, как правило, в местности, где проживал агент. Таким образом, такая система шпионажа произвела на свет свое самое фантастическое чудо, действовавшее в течение целых четырех лет. Секретные агенты спускались с ночного неба на врага, который хоть и ожидал их, но не мог вывести из всех боев, окопных линий или резервных зон на двух фронтах всех солдат, чтобы держать под постоянным наблюдением бескрайние просторы французских или фландрских полей и обезвреживать шпионов.