Глубинная психология – это общий термин, который продолжает создавать путаницу, потому что охватывает все подходы, учитывающие бессознательное измерение психики. Глубинная психология впервые была представлена как победа над истощающими симптомами невроза. Первоначально Фрейд действовал, как врач, ищущий причину болезни: если рука пациента парализована из-за подавляемого желания дать кому-либо пощечину, то психоаналитическое лечение разговором может помочь выявить бессознательное подавление и излечить паралич. Для Фрейда, Юнга и их близких последователей, обратившихся к глубинной психологии, было важно принадлежать к медицинской профессии, поскольку лишь таким путем они могли нарушить монополию церкви на заботу о душе. Первые два поколения глубинных психологов настаивали на том, что являются «врачевателями душ». Такая позиция была стратегически необходима. Это был полезный альянс, мудрая позиция. Только медицинская модель могла позволить им говорить на такие темы, как секс, пользоваться такими понятиями, как бессознательное. Звание врача давало им престиж, необходимый, чтобы бросить вызов религиозной монополии на работу с душой. Сегодня многие, если не все, глубинные психологи (включая и меня) считают, что необходимость в альянсе с медициной отпала. Это расщепление вызывает реальное напряжение, а временами приводит к несовместимости между подходами, которые технически принадлежат к глубинной психологии, поскольку все они принимают во внимание бессознательное, но располагаются в различных академических пространствах. Например, Кохут, Кернберг и Гандерсон в своих психодинамических теориях продолжают придерживаться таких терминов, как травма и лечение. Этот выбор помещает их в прямую оппозицию ко многим юнгианцам, постъюнгианцам³ и архетипическим психологам, таким как Джеймс Хиллман. К ним присоединяются теоретики религиозных учений, философии, литературной критики и мифологии⁴ – все те, кто категорически не согласен оставаться в рамках медицинской логики.

На протяжении всей этой книги я говорю о глубинной психологии, исключая из нее психодинамические подходы, потому что считаю, что свойственные им представления о травме и лечении ставят их на одну доску со взглядами, распространенными в XIX веке. Эти работы любопытно почитать, но я считаю, что они принадлежат к истории глубинной психологии, а не к ее будущему, потому что для того, чтобы заниматься наукой, надо владеть ее методом. Достижения современной неврологии и психиатрии категорически не соответствуют тому, что утверждают о бессознательном псевдонаучные теории.

Деконструктивно-реконструктивный подход архетипической психологии⁵ исследует причины отхода от медицинского притворства и показывает выгодность избавления от массы бесполезных, недоказуемых гипотез путем радикального отмежевания глубинной психологии от медицины. Именно Фрейд затеял игру по фабрикации гипотез, согласующихся с медицинской Персоной, что было крайне важно для принятия в медицинской среде, к которой он принадлежал. Правда, в начале своей карьеры Фрейд предусмотрительно заявил, что бессознательное – это не более чем удобная гипотеза (все еще не доказанная); что бессознательное никогда не следует определять как «реальное»; что это только понятие, полезное при исследовании внутренней жизни. Фрейд также говорил, что из всех возможных направлений подготовки аналитика медицинское, пожалуй, самое плохое. Он выступал за неврачебный анализ, утверждая, что самое лучшее образование – это культура, особенно знание литературы, философии, антропологии. Он признавал, что его истории клиентских случаев больше похожи на рассказы, чем на медицинские отчеты. Он недвусмысленно заявлял, что его теории не подлежат экспериментальному подтверждению или опровержению. Очень жаль, что позже психоаналитики оказались не в состоянии признать эту часть наследия Фрейда. Им было бы проще жить с сознанием того факта, что глубинная психология – это в основном литература, но литература жизненно важная и богатая по форме. В конце концов Фрейд получил премию имени Гёте по литературе, а не медицине.

В последнее десятилетие поток псевдонаучных толкований души, пополняющий множество уже существующих недоказанных и недоказуемых психологических гипотез, несколько сократился. В основном этому способствует развитие нейропсихологии и научные исследования, результаты которых можно экспериментально подтвердить или опровергнуть. Несмотря на это, ежегодно публикуется немалое количество псевдонаучных работ, которые вскоре объявляются ерундой. Так происходит с большей частью теоретических измышлений о гомосексуальности, фригидности, истерии, депрессии, расстройствах настроения, личностных расстройствах, посттравматических расстройствах и многих других психических проблемах, не имеющих очевидных медицинских причин.

Эти интеллектуальные отходы, засоряющие ложной риторикой область глубинной психологии, – проявление комплекса неполноценности по отношению к естественным наукам. Я считаю более продуктивным принять как факт, что глубинная психология не является естественной наукой, никогда ею не была и не будет. Она была, есть и останется одной из гуманитарных наук. Подражание естественным наукам, язык гипотез, устаревшие абстрактные понятия, искусственная сложность (когда настоящая-то сложность свойственна душе), битвы между школами (скрывающие войну между Эго) – всему этому придет конец, когда глубинные психологи оставят язык догм и заговорят на языке, обращенном к чувствам. Теории, заимствующие естественнонаучный язык, но не обладающие строгостью научного подхода, бесполезны и для науки, и для литературы.

После затянувшейся почти на сто лет попытки доказать правоту психоаналитических теорий или их опровергнуть глубинным психологам не остается ничего другого, как принять во внимание вывод, сделанный их собственным сообществом исследователей. Бывший президент Американской психиатрической ассоциации Алан Стоун, профессор права и психиатрии на факультете права и медицинском факультете Гарварда, в своем программном обращении к Американской академии психоанализа в 1996 г.⁶ выразил общее мнение: глубинная психология относится к искусству и гуманитарным наукам, но не к естественным наукам или медицине. Он не уточнил, к какому именно искусству, к какой именно гуманитарной науке, но в заключение сказал, что «психоанализ сохранится в популярной культуре как нарратив, с помощью которого мы понимаем жизнь и размышляем о ней как духовном приключении», то есть, по мнению А. Стоуна, психоанализ выживет как мифология (этого понятия, правда, он не называет). Мифология – это именно «нарратив, с помощью которого мы понимаем жизнь и размышляем о ней как духовном приключении».

Глубинные психологи, как и их пациенты, могут снова взяться за дело, чтобы обрести большую психологическую мудрость и философскую отточенность, научиться вдохновлять своей риторикой и возобновить свою связь с искусством. Мы можем, наконец, прекратить попытки лечить то, что не лечится, чинить то, что непрерывно меняется, и одерживать верх над соседями (учеными). У глубинной психологии есть своя ниша – искусство создания виртуальной реальности. У нее нет нужды подбрасывать свои яйца в чужое гнездо. Как не отрицается научный прогресс в медицине, так не отрицается и то, что богатство культуры зиждется на гуманитарных науках, которые развивают способность смотреть вглубь. Глубинная психология есть не что иное, как глубокое размышление о жизни души, относящееся к искусству и гуманитарным наукам.