ЗАЛ СОБРАНИЙ

Религиозное общество Друзей, которое обычно называли просто квакерами, проводило молитвенное собрание в воскресенье утром. Зал собраний был квадратный, просторный, заставленный длинными деревянными скамьями, которые концентрическими кругами располагались вокруг стола с Библией и томиком с заголовком «Христианская вера и обряды». В дальнем конце зала находились места для старейшин, где вместе с другими старейшинами общины устроилась миссис Торнтон. Мэй видела, как она сидит со спокойным выражением лица, сложив руки на коленях. Зал был наполовину полон, все молчали.

Взгляд Мэй блуждал по залу. Все ее попытки объяснить обычаи квакеров озадачивали ее школьных подруг.

— Так вы просто сидите и молчите?

— Да.

— Но зачем?

— Так полагается, чтобы слушать. Бога или… наверное, Святого Духа. Квакеры считают, что религия — это не только то, о чем читаешь в Библии, или то, во что тебе говорят верить, хотя, конечно, и это тоже. По их мнению, религия еще и в том, что ты можешь сказать сам. Вот почему у нас нет ни пасторов, ни священников. Все мы просто равны.

Это особенно нравилось ей в квакерах. Всю работу — от посещения недужных до ухода за местом погребения — делили на всех, кто составлял собрание, как на мужчин, так и на женщин. Для Мэй равенство было не просто политической целью, но и религиозной истиной. В какой еще религии такая женщина, как ее мать, могла занимать место на скамье старейшин? В какой еще религии сама Мэй имела право встать и заговорить, если к этому призвал ее дух?

И все эти люди стали бы слушать.

Мэй знала, что на собрании полагается вслушиваться в себя. Но у нее не получалось. Вместо этого в голове вертелось единственное слово.

Нелл, думала она. Нелл, Нелл.

После вечера, проведенного вдвоем в ее комнате, Мэй встречалась с Нелл еще три раза. Однажды они отправились в Виктория-парк и долго бродили по узким дорожкам, пока Нелл рассказывала про суфражисток, а Мэй — про лесбиянок. Во второй раз они побывали в «Кинодворце», смотрели фильм с Чарли Чаплином и держались в темноте за руки. А потом были беспорядки у арки Веллингтона. В схватке Мэй не участвовала — пацифисты-квакеры старались любой ценой избегать насилия — но видела, что там происходило. И не знала, ввязалась Нелл в драку или нет. Мэй казалось, что это маловероятно. Ведь в марше участвовало много женщин, и большинство их не пытались оказывать сопротивления полицейским. И тем не менее.

Закрывая глаза, Мэй как наяву видела Нелл такой, как в купальне в Бау, — готовой пустить в ход свое оружие против всякого, кто встанет на ее пути. Мэй понимала, что ей следовало бы тревожиться за Нелл, но она была спокойна. И поймала себя на мысли, что почти хочет, чтобы Нелл ввязалась в драку, хоть и ужасно думать так, когда считаешься пацифистом. Но нарисованный фантазией образ Нелл, с «субботним вечером» в руке нападающей на констебля, был великолепен. И немножко пугал Мэй тем, что немыслимо возбуждал.

Нелл, думала она. Нелл.

Вот она, девчонка, в которую невозможно не влюбиться.

Отправить