Когда Залман Градовский в своих записках «В сердцевине ада» писал, что все члены «зондеркоммандо» составляли как бы одну большую семью, он выдавал желаемое за действительное. Описывая селекцию и расставание одних с другими, он, наверное, хотел, чтобы мы запомнили их всех как можно более человечными.

На самом деле, микросоциум «зондеркоммандо» был, при всей простоте, и весьма сложен, и весьма структурирован. Лишь часть из них кипела жаждой мести и восстания, другие (числом не меньшим, чем первые) цеплялись за любой дополнительный час своей жизни, а третьи, составлявшие большинство, были «совершенно апатичны. Им было все равно, они были не люди, а роботы»⁵³.

Главная линия антогонизма, конечно же, между «роботамиработягами» и «роботами – функциональными узниками». В обязанности вторых входило заставлять первых работать, что не только допускало, но и настоятельно подразумевало битье и прочее насилие. При этом среди оберкапо, капо, форарбайтеров, старших по бараку и т. п. были не только немцы или поляки, но и евреи, так что эта «трещина» и внутриеврейская.

Конфликтным потенциалом обладал и язык общения: венгерские и греческие евреи, как правило, не понимали идиш или польский, а польские, литовские и польско-французские евреи не владели венгерским, греческим или ладино. Сколько же непонимания это за собой влекло!

Были и другие оси антагонизма, испытывавшие социум «зондеркоммандо» на прочность. Например, и в аду сохранялся антагонизм между евреями-ашкеназами и евреями-сефардами!⁵⁴ Он, несомненно, достигал своего апогея во время селекций: сефарды всегда были первыми кандидатами в списки, составлять которые входило в обязанность капо-ашкеназов. Не были дружелюбными и отношения «поляков» с «русскими»⁵⁵. Просто чудо, что среди всей этой неоднородной еврейской массы, – по крайней мере, накануне и во время восстания, – предателей, в сущности, не оказалось!⁵⁶

Но так, без предателей, обходилось не всегда: как правило, они находились. Мы очень мало знаем о той «зондеркоммандо», на замену которой и отбирали Градовского со товарищи. Она была ликвидирована в основном 3 декабря 1942 года, и одним из поводов к ликвидации послужили ее намерения, а возможно, и действия по подготовке к восстанию⁵⁷. Членов той «зондеркоммандо» предали и убили, а содержание их плана так и осталось неизвестным.

Залман Левенталь в своих записках и Ф. Мюллер в своих воспоминаниях описали первоначальный план восстания, которое, согласно Х. Тауберу и Ф. Мюллеру, намечалось на одну из пятниц в середине июня 1944 года⁵⁸. Важно подчеркнуть, что этот разработанный Каминским план относится ко времени и ситуации, когда вся «зондеркоммандо» проживала вместе – в отдельном 13-м бараке, посреди мужского лагеря (расщепление команды и ее изолированное от Биркенау расселение по крематориям случилось в конце июня⁵⁹).

План же был примерно такой: в четыре часа дня, еще до вечернего аппеля, 140 членов «зондеркоммандо» на крематориях IV и V захватывают и ликвидируют⁶⁰ «своих» эсэсовцев (7 человек) и перерезают телефонные линии. То же самое – и на крематориях II и III, где было даже 180 «зондеркоммандо» (против 10 эсэсовцев). Когда придет смена для СС, то захватывают и их, причем завладевают и их оружием, и их формой. В руки восставших тогда попало бы и автоматическое оружие. Важная роль отводилась двум лагерным зонам – «Сауне» и «Канаде», располагавшимся между двумя крематорными комплексами: они должны были соединить два очага восстания в один.

Вечером, когда снимается большая охранная цепь СС вокруг лагеря, переодетые в форму СС повстанцы «эскортируют» 10 человек с пилами и прочим инвентарем в лагерь, снимая по пути постовых мелкокалиберным револьвером с глушителем, перерезают телефонные провода и при входе в барак ликвидируют блоковых эсэсовцев. Далее восстание перекидывается на весь лагерь Биркенау, а оттуда и на Аушвиц-1. Заключенные нападают на своих блоковых, на больничное отделение, на женский и мужской лагеря, поджигают бараки…

В это же самое время группа из крематориев II–III, где хранился порох, перерезает проволоку в женский лагерь и взрывает один за другим все крематории. Для колючей проволоки были заготовлены ножницы с резиновыми ручками, для крематориев – взрывчатка (точнее, порох, запрятанный в крематории II), каждый крематорий – без исключения – должен был быть взорван и подожжен!

Все понимали, что большинство все равно погибнет, но именно такой смерти каждый и искал, хотя в душе все же надеялся, что каким-то чудом не попадет в это большинство и уцелеет.

И вот наступил оговоренный день и приближался оговоренный час – 9 часов вечера. Все было наготове, но в 2 часа дня прибыл связной от поляков с извещением: «Отбой, товарищи! Все переносится по непредвиденным обстоятельствам, надо еще немного подождать».

Это ввергло всех в шок.

А в конце июня Молль перевел практически всех членов «зондеркоммандо», кроме лазарета, непосредственно на территорию лагерей (чердаки крематориев II и III, раздевалка крематория IV), из-за чего решительно все и многократно осложнилось. Члены «зондеркоммандо», за исключением врачей, оказались не только ближе к своим жутким рабочим местам, но и в полной изоляции от большого лагеря. Разработанный и едва было не запущенный план восстания можно было теперь забыть.

Интересно, что существует и еще одна версия того несостоявшегося восстания – версия Леона Когена, отличающаяся от только что изложенной некоторыми мелкими деталями и одной крупной – сроком его проведения. Вместо середины июня в ней фигурирует середина августа⁶¹, и именно это заставляет думать о ней все же как об аберрации памяти, поскольку переезд из барака на крематории в любом случае состоялся в конце июня⁶².

Но саму версию нелишне изложить: она содержит немало подробностей, проливающих свет и на первую версию, в частности на совершенно иную – гораздо более активную – роль заключенных с «Канады» и «Сауны».

План восстания составлялся летом: сначала его назначили на 19 августа, а потом передвинули на 15-е. Первая стадия: в момент смены охранников-эсэсовцев их нужно было скрутить и вколоть аутопсию. Вторая: в 16.00 оператор пара в дезкамере не ослабит, а наоборот, поднимет давление пара до максимума – это приведет к взрыву здания. Работники «Канады» все там подожгут, телефоны отключат, проволоку в женском лагере перережут и выпустят всех женщин на волю. Своих раненых решили пристреливать, чтобы они не попали в руки эсэсовцам. Леон Коген вместе с еще четырьмя должен был поджечь крематорий.

Но 12–13 августа вдруг послышалась канонада. Русские?.. Так близко?.. А если так – то, стало быть, восстание и не нужно! После чего многие отказались от этого плана – многие, но не все. А 15 августа, согласно тому же Л. Когену, обе смены «зондеркоммандо» построили, и эсэсовцы стали допытываться: «Где ваше оружие и патроны?» Они увели с собой четверых русских…⁶³

Весьма трудную задачу являет собой определение первоначальной даты предполагавшегося восстания; в то же время от даты многое зависит в понимании всей той цепочки событий, что привела к реальному выступлению 7 октября 1944 года.

А. Килиан отвечает на этот вопрос однозначно: пятница, 28 июля. При этом он базируется на сочетании трех факторов, приходящихся на этот и только на этот день: а) восстание могло состояться лишь только после того, как «венгерская акция» была позади (а это произошло вскоре после 11 июля); б) оно намечалось на пятницу и в) случайно оно пришлось на день, когда в Аушвиц прибыл эшелон из Майданека с весьма сильным эскортом СС⁶⁴.

Если эшелон прибыл на рампу Биркенау, то повстанцы из «зондеркоммандо» с крематориев II и III во главе с оберкапо Каминским могли видеть его собственными глазами⁶⁵. В таком случае приказ о переносе сроков восстания мог отдать и сам Каминский, без всякой просьбы или директивы от «Боевой группы Аушвиц».

Вместе с тем создалась чрезвычайно неприятная и хрупкая ситуация: многие из членов «зондеркоммандо», от которых сама подготовка восстания скрывалась, были уже предупреждены о нем, и опасность предательства возросла в разы.

Каминскому же оставалось жить всего одну неделю. 2 или 3 августа его застрелил (и самолично сжег его труп!) сам Молль, обвинив, правда, в подготовке не восстания, а покушения на другого эсэсовского изверга, Мусфельдта⁶⁶. По другой версии, его схватили на крематории II, где он жил, и отволокли, избивая, на крематорий IV, где убили и сожгли⁶⁷. Крематории же в это время жгли трупы цыган, чей лагерь был полностью ликвидирован накануне. По третьей версии (Л. Когена), Каминского убили 14 августа – в то время, когда он решил обойти свою территорию с целью предупредить об очередной отсрочке.

Маловероятно, что убийство Каминского не связано с восстанием. Весьма вероятен тут и донос, приписываемый польскому капо М. Мораве или С. Шавиньскому⁶⁸. Так или иначе, но политический отдел, видимо, напал на его след и первым нанес удар, но такой, чтобы «производственный процесс» не пострадал (переезд на крематории стал первым таким ударом, а сентябрьская селекция – третьим; несостоявшаяся октябрьская должна была стать сокрушительным четвертым).

Каминский был главным стратегом и организатором восстания на крематориях. Большим подспорьем ему была та относительная свобода передвижений по лагерю, которой он как капо (а одно время и оберкапо всех крематориев) пользовался. У него был личный контакт с женским лагерем (в частности с Розой Роботой), с польским лагерным подпольем⁶⁹, а через него – и с партизанами.

После смерти Каминского руководство подготовкой восстания и самим восстанием перешло к другим – и скорее всего к нескольким лицам сразу, среди которых определенно были Градовский, Доребус (Варшавский) и Гандельсман.

Залман Левенталь, светский человек с очень левыми взглядами, много страниц посвятил восстанию и его подготовке. Особенно проникновенно он пишет о Йоселе Варшавском, которого лично знал еще в 1920–1921 годах как коммуниста и одного из вожаков рабочего профсоюзного движения всей Варшавы. Позднее Йосель переехал в Париж, где сотрудничал с коммунистической прессой. Левенталь характеризует его как «очень интеллигентного человека, выделявшегося своим хорошим спокойным характером. Вместе с тем его душа пылала от готовности к борьбе». Имя «Иосиф Варшавский» было его конспиративным псевдонимом еще со времен классовой борьбы в Варшаве (другим его прозвищем было «Йоселе ди мамелес» – «маменькин сынок»), а по-настоящему его звали Иосиф Доребус. Он родился в 1906 году в Жирардуве.

Его ближайший друг, дамский парикмахер и тоже коммунист, Янкель Гандельсман родился в 1908 году в Лейпциге, жил в Радоме, учился, как и Лангфус, в ешиве в Сандомире, за что его в шутку звали «коммунистом-ешиботником» или «социалистом закона Моисеева». В поисках работы оба эмигрировали в 1931 году во Францию. В Париже, оставаясь польскими гражданами, были активистами еврейско-иммигрантского профсоюзного движения и «Культур-лиги». После оккупации оба – активисты французского Сопротивления, оба были арестованы и интернированы. 2 марта 1943 года депортированы из Дранси и прибыли в Аушвиц 4 марта⁷⁰.

Как одного из лучших во всей «зондеркоммандо» упоминает Левенталь и Залмана Градовского, а в связи с подготовкой восстания и как «своих самых близких», тех, чью память он хочет особо почтить, – Лейба Лангфуса из Макова-Мазовецкого, Айцека Кальняка и Лейба-Гершко Панича из Ломжи и Иозефа Дережинского из Лунны.

Л. Флишка и Б.-А. Сокол – правда, с чужих слов – воспринимают Градовского даже как единственного и главного руководителя восстания⁷¹. Имена Градовского, Панича, Йецкеля Рыбака и Моше Соботки называет М. Забочень⁷². Имя Хенрика Фуксенбруннера из Кракова, хорошо знавшего окрестности Аушвица, приводит Ш. Драгон⁷³. В этом же контексте всплывает еще и имя Давида Финкельштейна⁷⁴.

Ф. Мюллер называет еще два имени – Юкла Врубеля и польского капо (еще со времен Аушвица-1!) Владека. То был Владислав Томичек, в прошлом польский коммунист, – единственный нееврейский член «зондеркоммандо», которому евреи доверяли и которого посвятили в свои планы. Долгое время он был главным связным «зондеркоммандо» с польским подпольем. Гестапо следило за ним и, подозревая в связи с коммунистами и с подпольем, дважды забирало к себе – в 11-й блок основного лагеря. В августе 1943 года он «вернулся» в крематорий в последний раз – уже в мешке⁷⁵.

 

Есть множество свидетельств и о чрезвычайно большой роли в подготовке и проведении восстания бывших военнослужащих – греческих евреев (среди них было много военных) и советских военнопленных. Так, согласно Лангбайну, в выработке плана восстания участвовали два греческих офицера, одного из которых звали Александро (по другим сведениям – Альберто) Эррера из Ларисы⁷⁶. Исаак Кабели, впоследствии профессор Афинского университета, называл и такие имена: капитан Йозеф Барух, Вико Брудо, Рауль Яхон⁷⁷, Карассо и Ардите. О Барухе вспоминает и Я. Габай.

Он же говорит и о советском военнопленном майоре (еврее по национальности) из крематория II⁷⁸, а Ш. Драгон – об одном русским «полковнике»⁷⁹ и еще об одном французе с опытом испанской войны за плечами⁸⁰. Но один свидетель – Элеазер Айзеншмидт – в качестве единоличного руководителя восстания называет советского военнопленного-еврея, майора по званию и артиллериста по военной специальности, воевавшего еще в Сталинграде⁸¹. Его имя, увы, осталось неизвестным, но возможно это Н. (Николай?) Мотин – единственный советский военнопленный, чью фамилию в своей статье о сопротивлении в Аушвице называет М.С. Забочень⁸². Или Филатов, о котором вспоминал Й. Айгер⁸³.

Согласно Левенталю, особенно тесные отношения установились с неким русским майором, хотя что-то и помешало им укрепиться. О том, что организатором восстания был некий советский военнопленный с крематория II, вспоминал и Л. Коген. Скорее всего, во всех этих свидетельствах подразумевается одно и то же лицо – тот самый «майор-артиллерист», о котором говорили Э. Айзенштадт и Я. Габай. Они же добавляли, что, кроме майора, восстание готовили еще трое советских военнопленных – и тоже евреи по национальности⁸⁴.

Интересно, что Левенталь упрекает русских примерно в том же, в чем польское подполье упрекало еврейское, – в дефиците терпения и политической мудрости, в пренебрежении конспирацией, в неумении держаться согласованного плана, в недопонимании целого. Левенталь тем не менее писал, что русские хотя и спровоцировали отчасти выступление в том виде, в каком оно произошло, но все же были при этом еще и лучшим элементом восстания. А вот Дов Пайсикович называет их не иначе как ни на что не годными пьяницами⁸⁵.