Политика безопасности. Угрозы и союзники России

Внешняя политика теснейшим образом связана с политикой внутренней, хотя и не является, как иногда утверждают, ее простой функцией, служанкой. Внутренние конфликты не только сокращают возможности защиты и продвижения национальных интересов вовне границ, но и создают условия для конкурентов, соперников и противников, позволяющие вмешиваться во внутренние процессы, направлять их в благоприятное для себя русло. Россия в прошлом не раз проходила через полосы внутренней слабости. Как правило, они вели к трансформациям, обеспечивавшим усиление страны. Последняя такая полоса началась в 1980-е годы. Точка максимального ослабления осталась позади, но трансформационный кризис пока далек от завершения.

Серьезнейшая угроза национальной безопасности России — внутренние конфликты на различной почве: политической, идеологической, этнической, религиозной — перестала быть актуальной еще к середине 2000-х годов. Война на Северном Кавказе не только завершилась, но и произошло реальное примирение; было покончено с влиянием олигархов на политику государства, а сами олигархи в значительной степени вытеснены новой генерацией приближенных к трону лиц; верховенство Конституции Российской Федерации стало реально признаваться во всех регионах страны; Чечня фактически получила особый статус, основанный на унии клана Кадыровых и Кремля; местом решения большинства споров стали суды; правоохранители («силовики»), действуя от имени государства, вернули себе монополию на применение силы. Государство, таким образом, восстановило свою субъектность.

Уроки конца 1980-х — начала 2000-х годов, однако, не должны быть забыты. Для России внутренние конфликты, не раз выливавшиеся в смуту гражданских войн, были опаснее внешних вторжений, поскольку разрушали саму ткань народного единства, вели к распаду страны и хаосу. Утрата управляемости — в России по факту самое опасное государственное преступление. Первое лицо государства в первую очередь, за ним правящая элита страны, интеллектуальные и духовные авторитеты, лидеры общественного мнения несут персональную ответственность за сохранение единства России.

Это единство сегодня сталкивается с новыми вызовами. Резкое социальное расслоение, беспримерная в отечественной истории коррупция государственного аппарата, сращивание власти и собственности, триумф политических технологий над собственно политикой, превращение представительных органов в придаток власти, демонстративное моральное разложение верхов, их беспредельный цинизм, сосредоточенность на личном обогащении и равнодушие к проблемам большинства населения страны делают сформировавшийся после 2000 года политический режим неустойчивым в долгосрочной перспективе. Если не противодействовать перечисленным факторам и тенденциям, внутренняя безопасность страны может вновь оказаться под угрозой.

Сохранение национального единства требует общественной солидарности на основе общих для подавляющего большинства граждан ценностей, сокращения колоссального на сегодняшний день социального неравенства, укрепления реального народовластия — подотчетности властей всех уровней народным представителям (и регулярной сменяемости), реального федерализма, единой образовательной политики, гибкой национальной, языковой и иммиграционной политики при постоянном укреплении цементирующего общероссийского элемента. Главное условие всего этого — становление национальной элиты, служащей народу и государству. Такую элиту России только предстоит сформировать, но без этого обеспечить устойчивое единство страны невозможно.

Обеспечение безопасности на внешнем контуре — вторая по важности задача. Россия не находится в кольце врагов, как иногда думают, но она и не в кругу друзей, как думали в конце 1980-х и в начале 1990-х. Уход России в середине 2000-х годов с политической орбиты Запада и ее стремление вернуть себе роль самостоятельной великой державы логически привели к возобновлению соперничества с Соединенными Штатами Америки. Удержать это соперничество в контролируемых рамках, выиграть время до тех пор, пока США не столкнутся с реальным соперником в борьбе за мировое первенство — Китаем, российским властям не удалось. Напротив, отношения с Западом стали быстро обостряться и в середине 2010-х годов привели к новой конфронтации с США и резкому охлаждению отношений, а затем и разрыву со странами Европейского союза.

Нынешнюю конфронтацию иногда называют второй холодной войной. Это некорректно. Холодная война между США и СССР в 1940‒1980-е годы была главным, определяющим фактором международной жизни середины и второй половины ХХ века. Ее основное содержание — идеологическое, политическое, военное противоборство двух ведущих держав, каждая из которых предлагала миру свой универсальный проект, коммунистический (СССР) или капиталистический (США). Или — или. Мир был расколот на противостоящие блоки: «кто кого». За колеблющиеся или пограничные страны шла жесткая борьба.

Второго варианта холодной войны быть не может: мир слишком сильно изменился за 30 лет. СССР и коммунистический проект принадлежат истории. Китай не является ни наследником, ни аналогом Советского Союза. Отношения между Российской Федерацией и США конфронтационные, но это конфронтация другого типа, чем холодная война, — не идеологическая, не всемирная, не военная в первую очередь. Ожидать повторения прошлой войны не стоит. Новое противоборство можно назвать гибридной войной, учитывая более тесное, чем прежде, пересечение различных платформ борьбы: информационной, финансовой, технологической, экономической. Это борьба без линий фронтов, на всю глубину человеческой деятельности. Здесь нет никаких железных занавесов или берлинских стен. Едва ли не главное направление гибридной войны — это общественные ценности. Соответственно, угроза важнейшим ценностям — самостоятельности страны, культурной идентичности ее народа, его вере в свою страну и способности постоять за себя — является наиболее опасной.

Сама по себе враждебность западных держав России не в новинку, скорее это возвращение к исторической норме. В обеих отечественных, в Крымскую и Первую мировую войнах Россия воевала с западными противниками, в холодную войну противостояла коллективному Западу. Нынешнее обострение отношений с США и их союзниками по НАТО также несет потенциальную угрозу вооруженного конфликта. Наиболее опасный сценарий развития ситуации — широкомасштабная агрессия против России с применением ядерного оружия — является одновременно наименее вероятным. Первый массированный ядерный удар противника с целью достижения победы после уничтожения основной части ядерного потенциала России и ее центров управления и командных пунктов при надежном прикрытии противником собственной территории средствами противоракетной обороны (ПРО) невозможен. Стратегические наступательные вооружения России способны преодолеть любую американскую систему ПРО, которая может быть создана в ближайшие три десятилетия. Ядерное сдерживание, таким образом, продолжает функционировать.

Реальной опасностью является возможность непреднамеренного вооруженного столкновения между Россией и США, которое может перерасти в конфликт с применением ядерного оружия с последующей эскалацией.

Такое столкновение может стать результатом инцидента с самолетами или кораблями двух стран, действующими в опасной близости (например, над Балтикой, или Черным морем, или в районах, прилегающих к территории США или стран НАТО); непреднамеренного нанесения удара по силам другой стороны в условиях конфликта в третьей стране, в который вовлечены РФ и США (например, в Сирии); эскалации конфликта на территории третьего государства, в который постепенно вовлекаются Россия и США (например, на Украине). В последнем случае ситуация может усугубиться в результате неверной ее оценки, стратегического просчета.

Переход к конфронтации в отношениях с США сопровождался, но не компенсировался стратегическим сближением России и Китая. Нормализация отношений между Москвой и Пекином в конце 1980-х годов создала условия для поступательного развития сотрудничества и взаимодействия между РФ и КНР. Сегодня и в обозримом будущем угроза со стороны Китая для России отсутствует. Более того, Китай — близкий партнер России, интересы двух стран в вопросах миропорядка во многом совпадают. Сближение с Китаем стало важнейшим стратегическим достижением постсоветской России. В то же время значение китайского фактора в стратегических расчетах Москвы не только не исчезло, но постоянно усиливалось в связи с неуклонным ростом экономической и военной мощи Китая, его превращением во вторую глобальную сверхдержаву XXI века.

Подъем Китая спровоцировал во второй половине 2010-х годов резкое изменение политики США в отношении КНР. Прежнее сочетание прессинга и вовлечения уступило место в американской политике жесткому давлению по всем направлениям, соперничество двух гигантов переросло в конфронтацию. Москва не вовлекается в эту конфронтацию, но не может не учитывать ее последствия для себя.

Россия, которая вступила в конфронтацию с США на несколько лет раньше Китая, тесно сотрудничает с КНР, в том числе в военной и военно-технической областях. С начала 1990-х годов РФ продает Китаю современные вооружения и передает ему оборонные технологии. С 2000-х годов Вооруженные силы России и Народно-освободительная армия Китая проводят совместные учения на суше, в море и в воздушном пространстве. В последние годы вошло в практику совместное патрулирование самолетами дальней авиации РФ и КНР над Японским и Восточно-Китайским морями. С конца 2010-х годов российские специалисты помогают китайцам создать систему раннего предупреждения о ракетном нападении. Это показатель особой стратегической близости и взаимного доверия: со времен холодной войны такими системами располагают только Россия и США.

Россия должна твердо воздерживаться от втягивания в американо-китайский конфликт. Это для нас чужой спор. Урок Первой мировой войны, в конечном итоге приведшей российское государство к краху, не должен быть забыт.

Нужно обратить внимание на поведение китайских партнеров, которые всячески стремились избежать дополнительных трений с США после того, как американо-российские отношения в результате украинского кризиса вступили в фазу конфронтации. На Китай тогда многие в России обиделись, но нельзя не признать, что наши партнеры действовали строго в соответствии с национальными интересами своей страны. Итак, сохраняя равновесие по отношению к конфликту двух сверхдержав (но не равноудаленность от них: Китай в обозримой перспективе все равно будет России ближе), Москва не только избежит серьезных опасностей, но и подтвердит свой статус крупной самостоятельной силы.

XXI век — век ядерной многополярности. Хотя в период холодной войны ядерное оружие имелось на вооружении у пяти государств (шести, если считать Израиль, но еврейское государство — это особый случай), реальное значение имело взаимное сдерживание двух сверхдержав — лидеров противостоявших коалиций. Китай являлся тогда единственной внеблоковой ядерной державой, но внимание Пекина было поглощено внутрикитайскими проблемами, и КНР играла ограниченную роль в мировой политике за пределами ближайшей периферии своих границ. С вхождением в число ядерных держав Индии, Пакистана и Северной Кореи (КНДР) положение принципиально изменилось. Игроков не только больше, они гораздо самостоятельнее в своих действиях.

Угроз для России со стороны других ядерных держав — Великобритании и Франции, Китая и Индии, Пакистана и КНДР, не говоря уже об Израиле, — сегодня и в обозримой перспективе не ожидается. Великобритания и Франция остаются союзниками США, и в этом качестве логично их рассматривать как потенциальных противников, хотя и второго плана. Ядерные арсеналы Лондона и Парижа являлись средством сдерживания СССР и сегодня остаются последним инструментом сдерживания внешних угроз. То же самое можно сказать и о незадекларированном, но существующем ядерном потенциале Израиля, использующемся для сдерживания арабских соседей и Ирана. Для этих трех государств развязывание ядерной войны является совершенно немыслимым.

Ядерное оружие активно развивающейся мировой державы Индии и крупного регионального игрока Пакистана служит средством взаимного сдерживания и как таковое способствует предотвращению новой большой войны между ними. Проблемой в южноазиатском регионе является степень надежности этого сдерживания. Ядерная война между Индией и Пакистаном может стать колоссальным бедствием для этих стран и привести к глобальной экологической катастрофе. Индийский потенциал сдерживания, кроме того, обращен также в сторону Китая, союзником которого является Пакистан, но отношения между двумя крупнейшими государствами Азии, несмотря на застарелый территориальный спор и пограничные конфликты, остаются пока в целом устойчивыми. Контроль над ядерным оружием Пакистана зависит от способности пакистанских военных сохранять управляемость государством, в котором активны экстремистские силы.

Ядерный потенциал Северной Кореи предназначен в первую очередь для обеспечения выживаемости КНДР в условиях жесткого давления со стороны США. Действительно, смена режима извне не может рассматриваться как рациональная политика, если существует вероятность применения в ответ ядерного оружия. Уничтожение ядерного потенциала Пхеньяна превентивным ударом со стороны США также не является рациональным ходом, поскольку нет гарантии стопроцентной ликвидации всех объектов. Таким образом, создание собственного ядерного оружия стало ответом КНДР на интервенции США в Ираке и НАТО в Ливии.

Ситуация на Корейском полуострове, однако, не является стабильной. Возможны различные инциденты с применением ядерного и ракетного оружия КНДР. Нельзя исключать дестабилизацию северокорейского режима и разморозку проблемы объединения Кореи. В этом случае Сеул будет вынужден действовать. Если это произойдет, в ситуацию, вероятно, вмешается Китай, для которого КНДР — стратегический буфер. Возможны и другие сценарии. Таким образом, с Корейского полуострова, расположенного в непосредственной близости от российского Приморского края, исходит реальная угроза для России быть затронутой инцидентами с ядерным оружием или даже ядерной войной.

Для уменьшения этого риска Москва может задействовать активную дипломатию и поддерживать контакты со всеми потенциальными участниками конфликта, включая Пхеньян, Вашингтон, Пекин и Сеул. Дипломатические возможности РФ в корейском ядерном сюжете, однако, сильно ограничены. В этих условиях России необходимо располагать эффективными средствами разведки и противоракетной обороны, способными при необходимости прикрыть Дальний Восток страны и Сибирь от случайных или провокационных пусков северокорейских и иных иностранных ракет.

Китай является одной из трех великих военных держав современного мира наряду с США и Россией. Китайское ядерное оружие появилось в начале 1960-х годов в условиях конфронтации с Вашингтоном и разрыва связей с Москвой. В конце 1960-х существовала реальная возможность развязывания советско-китайской ядерной войны. Сегодня отношения между Россией и Китаем партнерские. Совпадение фундаментальных интересов и отсутствие серьезных противоречий между двумя странами, с одной стороны, и острое стратегическое соперничество каждой из них с США, с другой, позволяют рассматривать нынешнее партнерство между РФ и КНР как устойчивое не только в средне-, но и в долгосрочной, десять и более лет, перспективе.

Стратегическое партнерство между Россией и Китаем стало уникальной основой для формирования системы безопасности в Евразии. Китай, однако, не только великая держава, но и мировая сверхдержава XXI века. Национальные интересы РФ и КНР не во всем и не всегда совпадают. Рост мощи Китая ведет к росту амбиций китайского руководства. Это естественно и в принципе не затрагивает российские интересы, если не приводит к появлению у усилившегося Китая претензий на гегемонию по отношению к России или на ее вытеснение из каких-то регионов или сфер. В гипотетическом — и пока маловероятном — сценарии резкого ухудшения российско-китайских отношений стратегическая стабильность между двумя державами должна будет основываться на ядерном сдерживании.

Ядерное сдерживание остается основой предотвращения войны между ядерными державами — то есть, по сути, гарантией стратегической стабильности. Соглашения о контроле над вооружениями, если они будут продолжать действовать или перезаключаться, могут только дополнить, но не заменить его.

В любом случае для поддержания глобальной стратегической стабильности договоренностей между Москвой и Вашингтоном недостаточно, учитывая колоссально возросший фактор Китая. Пекин пока что не готов присоединяться к контролю над вооружениями: китайское руководство считает (и не без оснований), что это существенно ограничит возможности КНР и закрепит военно-стратегическое превосходство США над Китаем.

Фактор Китая далеко не единственный вызов существующей системе двусторонней стратегической стабильности. Военно-технический прогресс привел к появлению неядерных вооружений, которые могут применяться для решения стратегических задач; страны третьего ряда, как КНДР, способны угрожать ядерным оружием глобальной сверхдержаве — США; опасность ядерной войны перестала восприниматься большинством населения западных стран и России как реальная. В то же время резкое снижение по сравнению с периодом холодной войны болевого порога — того, что государства считают неприемлемым для себя ущербом, — позволяет поддерживать стабильность на гораздо более низких уровнях. Главное — надежность сдерживания, то есть абсолютной убежденности вероятного противника в неотвратимости возмездия.

Наряду с обеспечением надежности сдерживания через убеждение гипотетического и тем более вероятного противника в неизбежности ответного сокрушающего удара необходимо проявлять известную сдержанность. Эта сдержанность заключается в том, чтобы иметь достаточные, но не избыточные средства борьбы, не провоцировать гонку вооружений, не загонять другую сторону в угол. Память о разорительной для Советского Союза гонке вооружений должна предостерегать российских руководителей от увлечения количественной стороной дела. Военно-стратегический паритет, которым гордился СССР и который достался ему такой дорогой ценой, больше не является необходимым. В мире XXI века более эффективны асимметричные средства поддержания стабильности.

Последовательное разрушение по инициативе США системы контроля над вооружениями, выстроенной усилиями Москвы и Вашингтона начиная с 1960-х годов, снижает уровень уверенности России и Америки в том, что им не грозит опасность со стороны потенциального противника. Дело в том, что в отсутствие договоров становятся невозможны инспекции на территории друг друга, и сторонам приходится целиком полагаться на информацию разведки и собственные оценки, которые, как правило, завышают возможности противоположной стороны. В этих условиях увеличивается риск неверных заключений и провоцирующих действий.

Для ограничения риска необходимо как минимум поддерживать постоянный контакт между руководствами министерств обороны России и США, начальниками генеральных штабов их вооруженных сил, региональными военными командованиями, высокопоставленными представителями спецслужб и руководителями советов безопасности; проводить регулярные обсуждения военных доктрин и проблем стратегической стабильности; проявлять взаимную сдержанность и постепенно создавать условия для возобновления стратегического диалога. Одной из тем такого диалога может стать распространение ядерного оружия.

Дальнейшее распространение ядерного оружия представляет серьезную угрозу для всех государств, включая Россию и США, поскольку делает ситуацию в мире менее контролируемой. Договор о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО), который вступил в силу в 1970 году, сыграл важную роль в ограничении круга ядерных держав, но он не является гарантией от дальнейшего распространения. В глазах тех правителей государств, которые опасаются давления крупных держав, ядерное оружие стало единственным средством обеспечения безопасности страны или выживаемости режима перед лицом более сильного внешнего противника. Примеры Югославии (1999 год), Ирака (2003 год), Ливии (2011 год) и Украины (2014 год) красноречиво свидетельствуют об этом.

В такой ситуации государства, чьи лидеры твердо намерены любой ценой — в том числе ценой международного остракизма, санкций и изоляции — выстоять в неравном противостоянии, располагающие определенными ресурсами и возможностями, способны создать ядерное оружие и средства его доставки. Пример Северной Кореи свидетельствует, что это может быть даже сравнительно отсталое государство с ограниченными международными возможностями. Попытка извне уничтожить ядерную программу такого государства может быть успешной только в случае военной победы над ним и как следствие оккупации его территории и полной смены элиты. В гипотетическом случае Ирана — наиболее очевидного кандидата для пополнения ядерного клуба — этот вариант для США вряд ли возможен.

Появление кибероружия существенно разнообразит арсенал боевых средств государств и ставит вопрос о границе между жесткой конфронтацией и войной. Возникает ряд очень трудных вопросов. С какого уровня и масштаба кибератака может рассматриваться в качестве акта войны? Каким может и должен быть ответ на такое нападение — симметричным? Военным, но неядерным? Ядерным? Еще один вопрос — о возможности договоренности о правилах поведения, об ограничении вредоносной деятельности в киберпространстве. Очевидно, что здесь могут быть согласованы ограничения, так называемые красные линии, — такие как проникновение в системы подсчета голосов на выборах. В то же время ясно, что киберсреда превратилась в главное поле противоборства различных игроков, не только государств. В таких условиях нельзя не только полагаться лишь на международные соглашения, но и рассчитывать на продуктивные переговоры с целью заключения таких соглашений. Требуется укреплять информационную безопасность. Это одна из важнейших задач современной российской политики безопасности.

Агрессия против России с применением исключительно неядерного оружия возможна, но в случае возникновения в результате этого угрозы существованию страны Россия, согласно своей военной доктрине, готова применить против агрессора ядерное оружие. Эта готовность является фактором сдерживания государств, обладающих ядерным оружием, прежде всего стран НАТО.

Нападение на Россию, ее вооруженные силы или дружественные Москве государства или образования со стороны неядерных государств — например, Украины или Грузии — также возможно, но само по себе оно не несет угрозы существованию российского государства. Таким образом, по периметру российских границ могут вспыхивать локальные конфликты. В первую очередь речь может идти о конфликтах в Донбассе или (что менее вероятно) на границах Абхазии — Южной Осетии с Грузией. Эти конфликты при определенных условиях могут перерасти в войны с Украиной и Грузией, которых так или иначе будет поддерживать Запад. Для предотвращения таких войн необходимо сочетать обычное сдерживание — убеждение возможных агрессоров в бесполезности и вреде нападения на непризнанные ими образования — и дипломатию, в том числе направленную на покровителей и старших союзников Киева и Тбилиси.

Вызовом для России является армяно-азербайджанский конфликт из-за Нагорного Карабаха. Москва, находящаяся в союзнических отношениях с Ереваном и партнерских с Баку, начиная с 1994 года сохраняла достаточное влияние в обеих кавказских столицах, чтобы удерживать их от большой войны. В сентябре 2020 года, однако, этого влияния не хватило, война возобновилась, статус-кво предыдущих 26 лет перестал существовать. Надо иметь в виду, что в рамках Организации Договора о коллективной безопасности и двустороннего договора с Арменией Россия обязывалась защищать Армению от нападения извне. Официально Москва рассматривает Нагорный Карабах как территорию Азербайджана и как посредник содействует урегулированию конфликта между армянами и азербайджанцами в бывшей Нагорно-Карабахской автономной области.

Наряду с решимостью Азербайджана использовать свои возросшие возможности для восстановления границ в рамках бывшей АзССР важнейшей причиной возобновления войны стало активное участие Турции, стремящейся использовать союз с Баку для усиления своего геополитического влияния на Южном Кавказе. Амбиции турецкого руководства представляют проблему и даже угрозу для России на только на Южном Кавказе, но и в пределах самой Российской Федерации: на Северном Кавказе, куда могут проникнуть забрасываемые Турцией в Азербайджан ближневосточные боевики, в Крыму, вхождение которого в состав РФ Анкара не признает и где Турция поддерживает крымско-татарских экстремистов, в тюркоязычных регионах России — от Поволжья до Якутии, в тюркоязычных Казахстане и государствах Средней Азии, которые во времена Российской империи назывались Туркестаном. На Ближнем Востоке (Сирия) и в Северной Африке (Ливия) интересы России и Турции часто сталкиваются, хотя во многих случаях стороны находят компромиссные решения.

С середины 2010-х годов российские вооруженные силы задействованы в конфликтах в дальнем зарубежье. В Сирии Воздушно-космические силы России (ВКС) наносят удары по террористам, экстремистам и радикалам, борющимся против президента Башара Асада. Вместе с тем в Сирии существует опасность военного столкновения с действующими в регионе соседними государствами — Турцией и Израилем, а также с США. Для предотвращения инцидентов и их купирования применяются специальные меры деконфликтинга, а при необходимости — прямые контакты на высшем военном и государственном уровне.

Более сложной является проблема участия в конфликтах российских частных военных компаний (ЧВК). Эти компании не имеют статуса в российском законодательстве, являясь, таким образом, незаконными. Тем не менее с ведома и при поддержке российских властей они участвуют на коммерческой основе в войнах в ряде стран — Сирии, Ливии, а также заняты в секторе безопасности ряда других государств, преимущественно африканских, — Центрально-Африканской Республики, Судана, Чада. В этой связи происходили инциденты, в том числе с гибелью российских граждан, — например, в Сирии в районе Дейр-эз-Зор в феврале 2018 года.

Российское государство не несет прямой ответственности за действия отдельных граждан, но на деле имеет место незаконное с точки зрения российского законодательства взаимодействие властей и ЧВК. При определенных обстоятельствах перед Москвой может встать дилемма: игнорировать удары по своим гражданам, вовлеченным на коммерческой основе в конфликт за рубежом, или втягивать Россию в войну в частных, а не национальных интересах.

Необходимо как можно скорее ввести ЧВК в российское правовое поле, сформулировать для них кодекс поведения и установить разумные ограничения их деятельности в целях обеспечения национальных интересов и безопасности России.

Международный терроризм продолжает представлять угрозу для России, хотя после завершения конфликта в Чечне и мощных ударов, нанесенных террористам «Аль-Каиды» и ИГИЛ в Афганистане, на Ближнем и Среднем Востоке эта угроза уменьшилась. Тем не менее она не исчезла. В Сирии с нею продолжают бороться российские ВКС, в Афганистане Россия стремится опереться на местные силы — в том числе талибов — в борьбе против транснациональных экстремистов. В других случаях (например, в Египте) Россия поддерживает режимы, жестко подавляющие исламистских радикалов.

Особую угрозу для России представляет проникновение и распространение терроризма и экстремизма в соседствующих с нею странах Средней Азии. Россия сотрудничает со странами этого региона в рамках Организации Договора о коллективной безопасности и на двусторонней основе. Есть взаимодействие с Китаем в рамках Шанхайской организации сотрудничества и по двусторонним российско-китайским каналам. На двусторонней основе РФ сотрудничает также с Узбекистаном — крупной среднеазиатской страной — членом ШОС, но не входящей в ОДКБ.

В то же время широкая международная антитеррористическая коалиция, о которой много говорилось после терактов 11 сентября 2001 года в США, не сложилась. Многие государства расходятся в мнении, какие организации считать террористическими. Политические разногласия, различия интересов, соперничество между государствами препятствуют тесному взаимодействию спецслужб в борьбе с терроризмом. Тем не менее угроза терроризма столь опасна для всех, что обмен информацией, позволяющей расстроить планы террористов, продолжается, в том числе между Россией и США — несмотря на конфронтацию.

Экономическая безопасность — это устойчивость к внешним вызовам. Россия в XXI столетии столкнулась с целым рядом таких вызовов: резким снижением цен на нефть (2008, 2014, 2020 годы), экономическими и финансовыми санкциями (с 2014 года), угрозой отключения от мировой финансовой системы (конкретно — от системы платежей SWIFT), опасностью замораживания валютных резервов, номинированных в долларах США. В 2020 году иностранные поставщики комплектующих для российского авиастроения единовременно отказались от сотрудничества с Россией. В дальнейшем запреты могут коснуться микроэлектроники.

Устойчивость к таким вызовам требует минимизации внешних финансовых обязательств, наличия достаточных и диверсифицированных золотовалютных резервов, грамотной макроэкономической политики. Экономическая безопасность не означает автаркии и тотального импортозамещения, но требует диверсификации источников ресурсов, рынков и способов ведения экономической деятельности. В российском случае она требует, кроме того, последовательной диверсификации самой экономики и, соответственно, снижения зависимости от экспорта энергоносителей. В принципе, для такого поворота необходимы коренные изменения экономической политики.

Быстрый общемировой прогресс в технологической области происходит на фоне растущего отставания России в этой сфере. В советский период страна была одним из мировых технологических и научных лидеров в ряде важных областей, но затем резко сдала позиции. В начале 1990-х годов правительство Егора Гайдара, исполнявшего в 1991‒1992 годах обязанности премьера, фактически отказалось от отечественного станкостроения, считая, что все необходимое можно купить на мировом рынке. В результате в ряде случаев Россия оказалась позади стран, которым она еще недавно помогала в развитии, — например, Китая и Индии.

В последнее время политика государства нацелена на сокращение отставания, но успехов пока не так много. До сих пор не создана новая модель научно-технического развития страны взамен разрушенной старой модели Академии наук СССР. Неэффективны пока и реформы в области образования и науки. В то же время конфронтация с США стала объективным стимулом для развития военной техники и информатики, в частности искусственного интеллекта.

В результате Россия оказывается в ситуации, когда в случае, если она не сможет в сравнительно короткие сроки создать собственную технологическую базу, страна попадет в жесткую зависимость в этой сфере. Технологическая война между США и Китаем ставит перед Москвой выбор — чьи стандарты и платформы предпочесть, в частности, при создании сетей связи 5G. Попытка решить эту проблему на основе диверсификации — баланса между разработками партнеров из Китая, Америки, Европы и собственными возможностями — выглядит скорее как вынужденная и временная мера, чем как решение проблемы. Это попытка избежать зависимости от одной стороны при помощи зависимости от всех.

В краткосрочной и среднесрочной перспективе удовлетворительного решения, по-видимому, нет, но в более длительной оно должно быть найдено, если Россия намерена обеспечить свою технологическую безопасность. Очевидно, что новая модель может быть выстроена на отчасти сохранившемся еще фундаменте традиционной для России системы образования, а управление научными и техническими исследованиями потребует тесного партнерства государства и частных организаций и стратегического целеполагания.

Сократить отставание может серьезно помочь международное сотрудничество. Ограничения, введенные еще в годы холодной войны (создание комитета по контролю над экспортом технологий, КОКОМ) и не отмененные после ее окончания, и нынешняя конфронтация с США и охлаждение отношений с Европой сильно затрудняют такое сотрудничество, но не исключают его. В отношениях с Европой приобретение передовых технологий наряду с экономическим обменом является главным интересом России. Традиционно такие страны, как Германия, были главным источником технологий для нашей страны. В отношениях с США, несмотря на американо-российскую конфронтацию, научно-образовательный обмен сохраняет еще некоторое значение.

За пределами Запада ведущим технологическим партнером России в последнее время становится Китай. Приходится иметь в виду, однако, что китайские партнеры менее склонны делиться своими научно-техническими достижениями, чем западные, и пытаются прежде всего получить доступ к российским разработкам. Но и в этих условиях научно-техническое сотрудничество с Китаем имеет для России серьезное значение. Оно, однако, должно идти параллельно с развитием обмена и сотрудничества с другими странами Азии — прежде всего с Японией и Индией. Если первая связана ограничениями в рамках G7 и союзнических соглашений с США, то Индия в этом отношении более свободна. Развитие широкого научно-технического сотрудничества с Индией могло бы стать новым двигателем российско-индийских отношений.

Обеспечение экологической безопасности включает ряд тем — от защиты окружающей среды до реагирования на изменение климата.

Россия обладает колоссальными природными ресурсами: обширными лесами, запасами пресной воды, плодородными почвами. Это важнейшее национальное богатство, требующее защиты и заботы. С учетом этих факторов позиция России в будущих международных обсуждениях и переговорах по климатической тематике может быть очень сильной.

Климатическая политика России должна быть максимально прагматичной, основанной на интересах страны и объективной экспертизе. Важно отметить, что в этой области конфронтация в меньшей степени ограничивает международное научное сотрудничество.

Состояние эпидемиологической безопасности России — как и всего мира — было протестировано в 2020‒2021 годах пандемией коронавирусной инфекции. Этот кризис продемонстрировал приоритет национальных государств и принимаемых ими мер над заявлениями, делавшимися от имени международного сообщества или действиями негосударственных субъектов. Россия активно включилась в процесс создания вакцины от вируса, первой достигла предварительных результатов. Превращение России в одного из лидеров в создании вакцины от COVID-19 — после того, как в РФ была создана вакцина от лихорадки Эбола, — существенно укрепляет международные позиции страны, особенно в незападной части мира.

Дезинформация, разжигание всякого рода розни, провоцирование волнений, цветных революций и прочее — обычные угрозы в условиях войны и конфронтации. При существовании безграничного информационного пространства вмешательство со стороны и неизбежно, и неустранимо. Здесь не должно быть алармизма, попыток — как правило, бесполезных — цензурирования информационных потоков. Советский опыт борьбы с буржуазной пропагандой служит предостережением. Соперники и противники привычно указывают на уязвимые места друг друга, пытаются эксплуатировать проблемы в собственных стратегических целях. Реакция стороны, подвергшейся атаке, должна быть направлена в первую очередь на решение или облегчение проблем, создающих повод для вмешательства. Реагирование, глухая оборона — заведомо проигрышная стратегия. В глобальном информационном пространстве необходимо уметь конкурировать, в том числе атакуя слабые места соперников и противников. При этом, однако, стоит помнить, что широкое применение каким-либо государством дезинформации резко снижает доверие к любой информации, распространяемой данной страной.

Союзники

В вопросах национальной обороны Россия в принципе одинока. Случись нападение, ей придется рассчитывать только на собственные силы: ядерный арсенал, армию, флот и воздушно-космические силы, на сплоченность населения, экономику, объединяющие нацию ценности и идеи. У страны нет постоянных противников, но и постоянных союзников в полном смысле слова тоже нет. Ни один из формальных союзников РФ по Организации Договора о коллективной безопасности (ОДКБ) не встанет на защиту Москвы, Петербурга, Калининграда или Владивостока — не говоря уже о Севастополе. Президент Белоруссии — самого близкого союзника России — не раз говорил, что белорусская земля на протяжении истории страдала от чужих войн, которые велись на ее территории. Точно так же в случае операций российских вооруженных сил за пределами национальной территории Москва не может рассчитывать даже на символическое участие контингентов союзных стран.

Хотя ОДКБ и отдельные государства — союзники (за исключением Белоруссии) бесполезны для обороны России, но они полезны для обеспечения безопасности страны. Армения, Киргизия и Таджикистан предоставляют территорию для российских военных баз, огромная территория Казахстана, протяженность общей границы с которым составляет 7000 километров, прикрывает РФ от нестабильных регионов южнее казахстанских границ.

Такая ситуация не является серьезной проблемой. Как уже отмечалось, Россия располагает достаточным потенциалом сдерживания наиболее сильных в военном отношении держав, а ограниченные военные операции, которые Москва осуществляет за рубежом, успешно проводятся ею самостоятельно или в неформальной коалиции с местными силами. В политико-пропагандистском плане участие мелких подразделений бывших советских республик не способно принести ощутимой пользы, а включение этих контингентов в состав российской группировки сопряжено с целым рядом рисков и является фактором уязвимости.

В целом модель постоянных союзов, порожденных реалиями холодной войны, будь то Организация Варшавского договора (ОВД) или НАТО, в XXI веке, для России не актуальна. Нет необходимости содержать группу стран-сателлитов, побуждаемых различными экономическими льготами оставаться в орбите Москвы, и средств на это тоже нет. Можно вспомнить, что и отдача от ОВД была минимальной, если не считать предоставления Советскому Союзу территории и логистики для создания военно-политического буфера/плацдарма на главном стратегическом направлении. Но даже это преимущество было нивелировано в течение нескольких лет в результате создания ракетно-ядерного оружия. Уже к началу 1960-х годов ОВД утратила свою защитную функцию, и Москва могла бы начать проводить линию на нейтрализацию Восточной Европы, но помешали идеология и сверхдержавные амбиции.

Америка для России не пример. Сохранение НАТО и двусторонних американских союзов — с Австралией, Южной Кореей, Японией и другими странами — это результат гегемонистской политики США, так называемого глобального лидерства. Европейские и другие американские союзники еще 70 лет назад делегировали Вашингтону управление обороной и внешнеполитической «большой стратегией», а сами сосредоточились на экономических, социальных, экологических и прочих мирных проблемах. Военно-политическая зависимость от США в большинстве случаев их не тяготит. Скорее наоборот: создает ощущение защищенности и высвобождает ресурсы.

Для России пытаться копировать США чересчур накладно и, очевидно, не соответствует ее нынешнему постимперскому, постсверхдержавному состоянию. Что же касается союзников РФ, то бывшие имперские окраины, а затем бывшие республики СССР чрезвычайно трепетно относятся к своей независимости именно от Москвы. Гипотетическая утрата независимости от бывшей метрополии для нынешней и, вероятно, следующей генерации руководителей новых государств представляет большую угрозу, чем возможность подпасть под влияние других мировых держав или соседних государств. Более того, такое влияние может считаться гарантией невозвращения под высокую руку Москвы.

Формально у России есть союзнические отношения с несколькими государствами, возникшими на пространстве бывшего СССР. В 1999 году на базе Договора о коллективной безопасности Москве удалось создать организацию (ОДКБ), участники которой обязались оказывать друг другу помощь в случае внешней агрессии или внутренней дестабилизации. На самом деле военно-политическим союзом, тем более блоком, ОДКБ не является. Все ее участники открыто и активно практикуют многовекторную внешнюю политику, стремясь поддерживать отношения с различными центрами силы, включая США, Китай и Евросоюз. Ни один из формальных союзников РФ не признал российский статус Крыма, а еще раньше никто из них не признал независимость Абхазии и Южной Осетии.

Верно и другое. Член ОДКБ Армения с 1994 года находилась в состоянии замороженного вооруженного конфликта с Азербайджаном. Однако, поскольку конфликт был ограничен Нагорным Карабахом — территорией, которую Россия и весь мир считают частью Азербайджана, речи о коллективной военной помощи Еревану со стороны ОДКБ или хотя бы только одной России не было. На протяжении многих лет Москва поддерживала тесные контакты с обеими враждующими сторонами, продавая вооружение и Армении, и Азербайджану, но стремясь подвигнуть их к мирному соглашению, во всяком случае удерживая их от возобновления полномасштабной войны. Москва продолжает сохранять баланс между сторонами, обеспечивая перемирие в регионе и создавая условия для диалога между Ереваном и Баку.

Также Россия отказалась от вооруженного вмешательства во внутренний конфликт в Киргизии в 2010 году, которое неизбежно означало бы втягивание РФ в межрегиональное противоборство в этой стране. В период гражданского противостояния в Белоруссии в 2020 году Москва предостерегла страны НАТО от вмешательства и пообещала Минску оказать при необходимости помощь, отправив «резерв правоохранителей» для восстановления стабильности в стране.

Из сказанного не следует, что ОДКБ для России бесполезна. Это означает только то, что ОДКБ не является военно-политическим союзом. Это по преимуществу организация, занимающаяся вопросами безопасности и позволяющая координировать в этой области усилия России и пяти постсоветских государств. Главная задача ОДКБ — борьба с терроризмом и экстремизмом.

Главное направление — Средняя Азия и Афганистан. Основные партнеры — национальные советы безопасности и специальные службы стран-участниц. Собственно военные вопросы Россия решает на двусторонней основе, в основном с Белоруссией.

Воспоминания об СССР не должны порождать нереалистичные притязания. Для России основное значение имеет географическое положение государств — членов организации. То, что Белоруссия, расположенная на столбовой дороге Берлин‒Москва, и Казахстан, с которым у России самая протяженная и наименее контролируемая граница, остаются дружественными Москве, имеет большое положительное значение для обеспечения безопасности России. Киргизия и Таджикистан служат выдвинутыми вперед позициями для борьбы с экстремистами и террористами в Средней Азии и Афганистане. Наконец, Армения позволяет России иметь военную базу в Закавказье и влиять на геополитику региона.

России нужна не «натоизация» или милитаризация ОДКБ, не превращение ее в прочный пророссийский блок — это желательно, но пока вряд ли осуществимо, а повышение эффективности этой организации для решения конкретных задач. Основной путь для этого — более тесное взаимодействие правоохранительных органов, служб внешней разведки, миграционных служб, органов информационной безопасности и т.д. Кроме того, ОДКБ остается удобной платформой для базирования вооруженных сил РФ, в частности Сил специальных операций, Воздушно-космических сил.

Партнерство в отличие от формального союзничества имеет множество различных форм. С 2015 года Россия успешно практикует ситуативное партнерство на Ближнем и Среднем Востоке. Она поддерживает постоянные контакты со всеми значимыми силами в регионе, сотрудничая с ними в пределах взаимных интересов. В ходе войны ситуативные союзники очень полезны. Например, успех российской военной операции в Сирии, проводившейся Воздушно-космическими силами РФ, был бы невозможен без присутствия «на земле» Сирийской арабской армии и полувоенных формирований, лояльных президенту Асаду, проиранских сил из Ливана (отрядов организации «Хезболла») и других иранских и подконтрольных Тегерану групп, в том числе из Афганистана, а также сотрудничества с Турцией. Верно и то, что такие временные союзы ограничены по взаимным обязательствам, глубине взаимодействия, целям, времени, территории и т.д. Министр иностранных дел России Сергей Лавров, говоря о взаимодействии России и Сирии, подчеркивал отличие этих отношений от союзничества США с Турцией в рамках НАТО.

Военные коалиции эффективны именно в периоды войн, но после их завершения закономерным образом распадаются. Ситуация очень подвижна и неоднозначна. С такими странами, как Турция — партнер России по Астанинскому процессу, эффективное сотрудничество в одних областях соседствует с соперничеством, иногда в жестких формах, в других. Отношения Москвы и Анкары не раз становились напряженными, как из-за событий в Сирии (уничтожение российского военного самолета, гибель пилота, убийство российского посла в Анкаре, балансирование на грани военного столкновения в Идлибе), так и из-за поддержки противоборствующих сил в Ливии. Иран, другой партнер по «астанинскому процессу», стремится уменьшить влияние Москвы в Дамаске. Что касается режима Башара Асада, то тут уже Россия не берет на себя бремя его абсолютной поддержки. Москва также считает себя свободной в своих контактах и сотрудничестве со странами, находящимися в сложных или даже враждебных отношениях друг с другом, например с Израилем и Ираном.

Израиль для России может быть союзником иного рода — в вопросе о роли и вкладе СССР в победу над нацизмом. Иран — важный геополитический партнер Москвы на стыке Ближнего и Среднего Востока, Закавказья и Средней Азии. В продолжающемся конфликте Русской православной церкви с константинопольским патриархом Варфоломеем РПЦ поддерживают Антиохийская и Александрийская православные церкви.

Ближний Восток — не единственный пример. В Афганистане ситуативными союзниками России в конце 1990-х годов выступали афганские моджахеды, которые десятилетием раньше воевали против Советской армии. В качестве потенциального союзника в борьбе против запрещенного в России ИГИЛ, уже проникшего в Афганистан, некоторые круги в России рассматривают афганских талибов. Речь идет, разумеется, не о постоянных союзах, а лишь о тактическом совпадении интересов по принципу «Враг моего врага — мой друг». Конечно, без иллюзий и только на время, как и с другими ситуативными партнерами — попутчиками.

О российско-китайских отношениях в области безопасности, в военно-технической и оборонной сферах разговор впереди. В мирное время союз не нужен ни Москве, ни Пекину. Во-первых, потому, что такой союз связал бы руки его участникам. Он потребовал бы тесной координации внешней и оборонной политики, что не только ограничило бы свободу маневра обоих государств, но и поставило бы неудобный вопрос о лидерстве. Во-вторых, российско-китайский союз вызвал бы беспокойство у соседних государств (например, Индии) и заставил бы их еще активнее искать защиту у США. Военный союз РФ и КНР гипотетически возможен в случае нападения Соединенных Штатов одновременно на Россию и Китай.