27 июля 2012

Коллега Чаусов на днях совершенно точно отметил странную популярность жанра «скучного апокалипсиса» в современном западном кино.

За последнее время вышло сразу несколько фильмов этого печального и безнадежного жанра: «Меланхолия» Ларса фон Триера, «4,44» Абеля Ферары и «Ищу друга на конец света» Лорен Скафария.

Вот примерные содержания картин.

«Меланхолия»: Свадебная вечеринка оборачивается катастрофой вселенского масштаба: обнаруживается, что на Землю надвигается планета под названием Меланхолия. С каждым часом она все ближе, и шансов на выживание у человечества все меньше… (Кинопоиск)

«4,44»: Ученые объявили последний день на Земле, но он оказался похож, если и не на обычную пятницу, то на последние часы рождественского вечера, когда уже прекратилась подарочная лихорадка, все сидят по домам с родными и близкими, редкие прохожие и машины спешат к своим. Сиско (Уиллем Дефо) и Скай (Шенин Ли) готовятся встретить опустошение планеты в квартире на Манхэттене — смотрят новости, записи интервью с Далай-ламой и лекций экологического пророка Альберта Гора, в последний раз занимаются сексом, медитируют; Скай пишет картину, Сиско пытается дозвониться дочери…

Ведущий новостей в последний раз прощается со зрителями, разносчик приносит последние коробки с китайской лапшой, с крыши соседнего дома шагает мужчина. (Газета. Ру)

«Ищу друга на конец света»: Индейцы майя были правы: дни нашей планеты сочтены. Астероид с нежным именем Матильда, несущийся на полной скорости к Земле, остановить уже не удастся, всему живому на планете осталось всего лишь три недели. Разумеется, каждый реагирует на невеселую новость по-своему: кто-то, вооружившись арматурой и бейсбольной битой, идет громить магазины и жилые кварталы, кто-то устраивает масштабные оргии, кто-то спешит расстаться с жизнью, не дожидаясь остальных. (Газета. Ру)

Метеорит или планета с нежным названием, погромы, самоубийства, оргии. Сходство этих текстов напоминает мне страницы школьного учебника по геометрии с однотипными примерами. Сходство это определенно не может быть случайным. Западный человек начал решать какую-то важную для него лично мировоззренческую задачу.

Какую?

Можно вдаться в конспирологию и предположить, что некая мировая закулиса руками режиссеров Феррары и фон Триера (что само по себе довольно фантастично) подготавливает человеческое сознание к масштабному катаклизму.

Можно пойти с социологических позиций и предположить, что это культурная реакция на изменяющуюся социальную обстановку на западе — кризис общества потребления, воспринимаемый как условный конец света.

Мое объяснение намного неприятнее.

Ранее жанр апокалипсиса также был популярен. Но в каждом фильме присутствовал герой-спаситель и сопутствующая ему надежда на продолжение жизни человечества и цивилизации. Даже после смерти главного героя — жизнь продолжается, остается память о нем, плоды его жизни, друзья, дети. Остается мир, в котором цветут цветы, растут деревья и — рождаются новые дети.

В новой же традиции — надежда исчезает полностью, после катастрофы не остается ничего.

На мой взгляд, причина такой резкой перемены заключается в неизбежно вытекающей из секуляризации и либерализма утрате Западом христианской веры, которая давала человеку надежду на преодоление смерти, утрате героической идеи, которая меряет человека совершенным, а не потребляемым: совершенное остается — даже после того как процесс потребления прекращается вместе с остановкой дыхания и сердцебиения.

Западный отторженный от веры (любой веры) человек, воспитанный в идеологии потребления, не может рассмотреть ничего за пределами своего собственного существования. Его смерть означает для него одновременную вселенскую катастрофу — уничтожение всего мира. Именно отсюда — и жанр.

Поскольку воспитан человек именно в обществе потребления, а следовательно, возлюбил себя как Бога и поклоняется себе, то он лишен того, чем защищались от страха смерти его верующие предки — любви к Богу, к стране, к народу, к жене. Все вышеперечисленное в его сознании — не объект любви, а среда обитания или объекты потребления. И, следовательно, никакого самостоятельного смысла не имеют и не дают.

Для современного западного секулярного человека он сам и окружающие его люди — временно живые мертвецы. Это общество будущих мертвых. Это те, кто временно шевелится, а потом навсегда перестанет. Все эти люди — сограждане Абсолютного Ничто. Это вопиющая и плачущая о себе пустота.

Единственное, что утешает современного европейского человека — только относительно большая продолжительность жизни, это благополучное «не сейчас». И наркотик потребления, который в виду глобального кризиса заметно снизил свое воздействие. Фильмы этого жанра анализируют как раз тот момент, когда у зрителя отнимается его страусиное «не сейчас», и спрашивают: «А если сейчас, то что?»

В результате ответ выглядит в точности как обычная человеческая жизнь, только в крайнем и концентрированном варианте. Временно живые мертвецы внезапно начинают беспричинно совокупляться, пить, красть, убивать, грабить и мародерствовать, плакать и кончать жизнь самоубийством — то есть делать все то же самое, что делали раньше (или хотели сделать), но быстро и суетно, словно обжора, запихивающий в рот куски, давящийся, обжигающийся, перемазывающийся — только потому, что обеденное время подошло к концу.

Эти фильмы безнадежны и плаксивы именно потому, что безнадежно секулярное мировоззрение, а персонажи трахаются, грабят и убивают себя именно потому, что секс, потребление и самоубийство — единственные ответы, которое секулярная гуманистическая европейская цивилизация припасла на такой случай.

Собственно, это и есть ответ на вопрос «Что такое вера?»

Вера — это страстная, могучая, пылкая надежда на победу над смертью. Страстная надежда на то, что мы не прекратимся, и любовь наша не потухнет, а спасет нас и даст нам вечную жизнь — не для того, чтобы ходить вечно в белых туниках и играть на арфах, а для того чтобы творить еще больше, соучаствуя в том, что Христос назвал «се творю все новое».

Что же касается теперь уже не их, а нас, то я не вижу никакого другого способа не погружаться в слизь саможаления и созерцания наступающего ужаса небытия, кроме как любить жизнь с такой силой и полнотой, чтобы не оставалось места для страха смерти.

Каждый день просыпаться и засыпать с одной и той же молитвой о том, чтобы Бог помог тебе быть таким, каким он тебя задумал, а не как попало. Так сильно любить друг друга, своих жен, мужей, детей, народ и Родину, чтобы на страх не оставалась пространства в сердце и времени.

И, если уж на то пошло, и Апокалипсис наступит, — встретим его вместе. Как и полагается братьям, как и полагается народу, которым мы и являемся.

На миру и смерть красна.

А с вами мне ничего не страшно.