После длительного периода раздробленности и невзгод, наступивших вслед за падением династии Хань (206 до н.э. — 220 н.э.), Китай вновь обрел единство и могущество под властью династий Тан (618–907) и Сун (960–1127, Южная Сун 1127–1279). В этот период во многом благодаря динамике, установившейся в промежуточную эпоху пяти династий на севере (907–960) и десяти царств на юге (902–979), в стране произошли важные изменения — политические, экономические, социальные и технологические, которые определили черты более поздних государственных режимов, а именно наличие всесильного правителя, правящей элиты, централизованной армии и т.д. Китайское государство во многом обязано своей славой этому периоду, когда, вопреки серьезной угрозе с Севера, сменявшие друг друга правительства делали ставку на инновации, чем вносили существенный вклад в развитие таких областей, как военное дело (технологии и тактика), производство (керамика, металлургия и т.д.), культура и искусство. Поскольку торговые маршруты через Центральную Азию (знаменитый Шелковый путь) оказались заблокированными, страна обратила свой взор в сторону моря. Такой разворот экономики создавал благоприятные условия для интеграции южных регионов и обеспечивал дальнейшее присутствие Китая на рынках Восточной и главным образом Юго-Восточной Азии, чему способствовали местные сообщества.
Как выбрать целостный хронологический отрезок из всей долгой истории Китая и последовательно описать его таким образом, чтобы он дал адекватное представление о конкретном периоде, а еще лучше — о конкретной направленности развития государства? Размышляя над существующими в историографии периодизациями и предложением редактора данного сборника сосредоточить внимание на династиях Тан (618–907) и Сун (960–1127, 1127–1279), мы решили раздвинуть хронологические рамки до начала XV в., таким образом решив рассмотреть династию Юань (1271–1368) и начало правления Мин (1368–1644). В действительности именно в этот период последовательно проводимая политика централизации принесла свои плоды и утвердилась на всей территории, приблизительно соответствующей современному Китаю. Мы не предлагаем очередную условную хронологию, но лишь хотим отметить важность этого периода в становлении китайского государства, одновременно открытого и автократического, для чего понадобится по-новому оценить значение интеграции южных регионов и вовлеченности морского пространства в экономику и оборону империи. В этом свете выбранный период наилучшим образом может рассказать о политической эволюции государства.
В историографии правление династий Тан и Сун обычно предстает синонимом славного прошлого: эта эпоха действительно была важнейшим этапом развития Китая. Однако историки редко останавливаются на противоречивых аспектах этого периода. С одной стороны, это было время беспрецедентного экономического и культурного расцвета, а с другой — периодом крайней политической неустойчивости китайского государства. Китай потерял лидирующие позиции на своих северных границах. Эта эпоха была полна противоречий и характеризовалась не только институциональными, экономическими, научными и художественными достижениями, но также политической уязвимостью и военными неудачами (в особенности на севере). После восстания Ань Лушаня 安祿山 (755–763) правителям из династии Тан уже не удавалось контролировать страну в полной мере, а власть перешла в руки региональных наместников (цзедуши, 節度使), которые были простыми военачальниками или выходцами из вырождающейся аристократии. Основатель династии Сун вновь объединил империю, однако северные регионы — по большей части земли, расположенные между Шаньси (Датун) и Бохайским морем — не вошли в ее состав. Первые правители предприняли многочисленные попытки отвоевать утраченные территории, однако сделать это так и не удалось. Эти усилия прекратились после того, как в 1005 г. был подписан Шаньюаньский договор 澶淵, согласно которому танское правительство обязалось каждый год выплачивать империи Ляо 遼(907–1125) определенную сумму и отказалось от дальнейших военных вторжений в эту область.
Военные неудачи не были неизбежным следствием ослабления Сун, а, скорее, проистекали из динамично меняющейся международной обстановки, когда события зачастую принимали неожиданный оборот. На севере степные народы вступили в фазу милитаризации, что часто происходит, когда внутренние кризисы сотрясают основанные на относительном равноправии отношения, свойственные традиционным обществам, что в конце концов приводит к установлению власти харизматичного предводителя — хана, который стремился занять надплеменное положение. Падение династии Тан привело к раздроблению северных территорий. С китайской стороны на смену друг другу приходили пять слабых династий, в то время как у них под боком кочевники образовывали могущественные государства: кидане создали династию Ляо в 907 г., тангуты — Си Ся в 1032 г., а чжурчжэни — Цзинь в 1115 г. Вследствие этого сухопутные маршруты через Таримскую впадину и Центральную Азию оказались закрыты для межконтинентальной торговли. В X–XII вв. эти государства аннексировали целые области в северных регионах Китая и контролировали их до тех пор, пока сами не пали под ударами монголов, вскоре после этого захвативших китайские земли и основавших династию Юань, которая просуществовала с 1279 по 1368 г. Правительство Сун потеряло контроль над регионами, где разводили лошадей, поэтому было вынуждено обменивать их на чай из западных предгорий, где располагались тибетские государственные объединения (порой их называют федерациями), которые было легче контролировать в силу их политической раздробленности, наступившей вслед за распадом единой империи в IX в. Масштабы «чайно-конной торговли» имели серьезные последствия для части Центрально-Азиатского рынка. Положение на других континентальных границах также было нестабильным: например, появление царства Дали (937–1253) на месте государства Наньчжао (653–902) усложнило сообщение с Индией на пути через Бирму. На южной границе в 971 г. объявил о своей независимости Северный Вьетнам, а ослабленной в войне с кочевниками Суньской династии не оставалось ничего иного, кроме как признать новое государство, которое, несмотря на многочисленные попытки, так и не удалось вернуть в состав Китая. После двух вторжений, предпринятых правителями из династии Юань, и непродолжительного периода интеграции (1407–1427) с воцарением Мин китайское правительство было вынуждено остаться при территориях, которые находились под реальным контролем империи. Аннам не был в их числе.
Ситуация на восточной границе также была неспокойной: во второй половине VII в. государство Силла объединило Корейский полуостров, а через три столетия это удалось сделать царству Корё (936–1392), несмотря на посягательства со стороны Ляо с севера. Становившаяся все более интенсивной торговля с Китаем шла двумя основными путями: от побережья Шаньдуна в направлении Восточной Кореи и Японии; или через Бохайское море, вдоль островной дуги неподалеку от Пэнлая на севере Шаньдуна, в направлении Ляодунского полуострова, а затем вдоль побережья в Корею. По крайней мере, до VIII в. теми же маршрутами пользовались японские экспедиции, однако затем политические волнения в Корее позволили китайцам и (или) японцам наладить прямое сообщение между Чжэцзяном, Фуцзяном и югом Японии, а также с островами Рюкю и портами Кюсю через Северный Тайвань. В это время, во многом благодаря распространению буддизма, усилились культурные и дипломатические обмены, так как связанные с ним культовые предметы составляли немалую часть в китайском экспорте и импорте. В первую очередь речь идет о священных текстах, церемониальных предметах, ароматических маслах, использовавшихся в религиозных церемониях и т.д., за которыми приезжали монахи и их ученики. Торговля литургическими предметами была одним из двигателей коммерческой деятельности в южных морях, в особенности между VI и VII вв.
В первую очередь именно внешнеполитическая ситуация обусловила то, что в период X–XIV вв. морская торговля оказывала сильное влияние на экономическое и политическое развитие Китая, а также других азиатских регионов. В результате морских контактов началась поэтапная экономическая интеграция в рамках комплексной системы международной торговли. Новая реальность не была воплощением правительственного замысла, но скорее следствием самых разных факторов, и прежде всего была обусловлена экономической конъюнктурой. Развитие флота в империи Сун отвечало на конкретные вызовы своего времени: необходимо было обеспечить военную оборону и высвободить средства для дальнейшего существования династии. Нечто подобное происходило и в других регионах: небезопасность сухопутных маршрутов повысила привлекательность морского пути из Китая в Индию в VIII в., а государства на побережье Индийского океана, прежде всего Чола (III–XIII вв.), в период между второй половиной IX в. и началом XIII в. с готовностью участвовали в торговой деятельности. Новый этап азиатской морской торговли совпал с активным образованием тамильских и мусульманских диаспор в Юго-Восточной Азии и в Китае: в Кантоне и Янчжоу, а позднее в Цюаньчжоу. Представители этих общин обосновались в столице Гуандуна и, возможно, в Янчжоу еще в VIII в., а в 750-е гг. пережили первые погромы. Согласно «Новой истории династии Тан», составленной около 1060 г. по приказанию императора из династии Сун, в ответ на несправедливое отношение они разграбили столицу Гуандуна. К концу IX в. численность мусульманских общин достигала порядка 120 000 человек. Логично предположить, что в эпоху Сун, и тем более в империи Юань, покровительствующей мусульманам, их число стало еще больше.
Стремительное развитие торговли в Индийском океане, по-видимому, было одним из следствий образования Омейядского (661–750) и Аббасидского (750–1258) халифатов. На завоеванные ими территории направлялись купцы, игравшие ведущую роль в торговле между Китаем, Юго-Восточной Азией и Индийским океаном по крайней мере до XIV в. Контроль за этими путями перешел в руки мусульманских купцов, а торговля вошла в более активную фазу благодаря развитию промежуточных портов, где осуществлялись торгово-посреднические операции в Юго-Восточной Азии, среди которых важнейшую роль играли города Шривиджаи (Палембанг, остров Суматра), где обосновались ключевые участники этой торговой деятельности и появились динамичные сообщества, сформированные арабами, персами, китайцами и др. Во времена династии Тан торговля с Красным морем и Персидским заливом осуществлялась напрямую через Индийский океан, а в X–XI вв. в целях уменьшения расходов и снижения рисков в дальних плаваниях произошла реструктуризация торговых сетей за счет дробления протяженных маршрутов. Разделение путей на части объяснялось тем, что движение кораблей было подчинено чередованию сезонных ветров — муссонов — и опиралось на сеть перевалочных портов, расположенных на юге Индии и в Юго-Восточной Азии, в которых образовались колонии иностранных купцов. Надо отметить, что первые попытки наладить заморскую торговлю предпринимались еще в VII в. в государствах Малайского архипелага и в Бирме. Китайские рынки и производство стимулировали рост числа сделок и объемов торговли, примерно до XIV в. контролируемой преимущественно арабскими и персидскими купцами, на смену которым позже пришли китайцы. В X–XI вв. тенденция обрела ясные очертания: рост экономического значения морской торговли продолжался вплоть до новых изменений в структуре торговли, произошедших с приходом к власти династии Мин.
Переориентация коммерческой деятельности на морскую торговлю была бы невозможна без влияния еще одного фактора, появившегося в VIII–IX вв.: речь идет о перераспределении населения северных районов страны (в каком-то смысле сердца исторического Китая) по южным территориям. После падения империи Хань миграционные потоки устремлялись по тем же маршрутам, так что ничего существенно нового не произошло. Однако на этот раз перемещения были более значительными, а их движение — более организованным. Миграции стали двигателем революционных изменений в экономике (товарно-денежный обмен, развитие сельского хозяйства, инновации в ремесленном производстве и т.д.), политике (упадок аристократии и возвышение нового класса чиновников) и обществе (урбанизация, переселение части элит в провинции и т.д.), а также способствовали лучшей интеграции южных территорий страны. Еще во времена правления династии Суй (581–618) велись масштабные работы по строительству гидротехнических сооружений, таких как Великий канал, соединяющий реки Хуанхэ, Янцзы и Хуайхэ, что ясно свидетельствует о желании связать между собой удаленные друг от друга части империи. Несмотря на то что после крушения государства Тан страна распалась на части (это время называют эпохой пяти династий и десяти царств), именно тогда образовался фундамент, на который при восстановлении государственного единства опирался Тай-цзу, военачальник, узурпировавший трон Чжоу и основавший династию Сун (годы правления 960–976 гг.; настоящее имя Чжао Куанъинь 趙匡胤). Китайские территории вновь объединил выходец с севера, однако ряд административных инструментов и управленческих практик, а также прочная экономическая основа были сформированы под влиянием юга.
Пока на севере бывшие наместники и военачальники оспаривали территории друг друга в надежде создать династические государства, подобные империи Тан, которая пала не без их участия, на юге к власти пришли «новые люди». Опираясь на местные элиты и бежавших с севера интеллектуалов, искавших себе применение в «чужой» стране, правители юга, многие из которых происходили из низших слоев, сумели использовать свои военные таланты, чтобы обеспечить собственную политическую легитимность. Стабильность была достигнута, когда на границах воцарился мир, что стало возможно благодаря мудрому дипломатическому расчету. Также заработал административный аппарат со сложной налоговой системой, обеспечивавшей различные инфраструктурные проекты, необходимые для развития региональной экономики, среди которых особое место занимали гидротехнические сооружения. Южные государства представляли собой небольшие анклавы, поэтому для того, чтобы укрепить свою власть и обеспечить политическую независимость, им необходимо было принимать меры по развитию экономики. Они поощряли внутреннюю и внешнюю торговлю, которая велась как частными лицами, так и на уровне государства в ходе дипломатических миссий. Заботясь о благополучии владений и пытаясь не задеть обидчивых соседей, правители десяти царств, за исключением властителей Южной Тан (937–976), никогда не заявляли об имперских амбициях. Финансовые потребности в сочетании с динамизмом и относительной стабильностью привели к тому, что южные и юго-восточные китайские царства перешли к более активному взаимодействию на региональном уровне, обусловившему экономическую взаимозависимость. Многолетний мир в этих государствах способствовал интенсификации торговли между севером и югом, а также значительному развитию дельты Янцзы, бассейнов Миньцзян 閩江 и Чжуцзян (Жемчужная река 珠江). Таким образом, они вносили свой вклад в объединение китайских территорий.
Из-за труднодоступности внутренних районов страны, обусловленной политическими и природными причинами, государства юга обратились к морской торговле. Заморская коммерческая деятельность активизировалась всякий раз, когда прибрежные регионы на юге Китая были готовы стать хозяевами своей судьбы, а присутствие центральной власти там было настолько слабым, что местная инициатива имела возможность развиваться. Море и связанные с ним занятия играли довольно важную роль в южных регионах с древнейших времен. Китайские авторы нечасто писали о прибрежных районах, морских далях и прочем, что могло быть с ними связано. Редкие документальные свидетельства разного времени рассказывают о том, что они воспринимались не только как естественный барьер, но и как пристанище, дорога к изгнанию, путь к Землям бессмертных (острова Пэнлай, Фанчжан и Инчжоу) или к свободе. Кроме этого, они могли описываться как пространство, по которому можно перевозить войска, как естественный источник прибыли для государства и частных лиц и, наконец, как место сражений (если речь шла о зонах, не слишком удаленных от берега).
Мы многого еще не знаем о Китае, его отношениях с морем и связанной с этим деятельности. Объемы торговли в VIII–IX вв. в империи, как и в других странах, увеличивались в геометрической прогрессии, что вынуждало государства принимать меры по регулированию растущих оборотов. В зависимости от внешних обстоятельств государство в большей или меньшей степени вмешивалось в торговые отношения и заявляло о своих исключительных правах. Оно более не могло игнорировать морскую стихию, откуда приходили предметы роскоши и товары повседневного спроса и чьи просторы неустанно бороздили военные суда. Четыре основные области в Китае были тесно связаны с заморскими плаваниями, как торговыми, так и дипломатическими, которые, впрочем, нельзя отделять друг от друга. Во-первых, северное побережье Шаньдуна, связанное поначалу с Кореей, а затем и с Японией, о чем сообщают ранние источники. Затем регион Цзянсу-Чжэцзян вокруг дельты Янцзы и бассейна реки Цяньтанцзян, включающий в себя города Янчжоу, где с VIII в. жили арабские и персидские купцы, и Минчжоу (современный Нинбо), один из самых динамичных портов, связанный с Восточной (например, с Японией) и Юго-Восточной Азией. В-третьих, провинция Фуцзянь, в которую входили два ключевых центра — столица Фучжоу на реке Миньцзян и Цюаньчжоу, расположенный чуть южнее. Оба города были также ориентированы на Восточную и Юго-Восточную Азию, а среди их жителей было много моряков, которые составляли важное подспорье для китайских заморских купеческих общин и морского флота. Наконец, Кантон, завязанный в первую очередь на Юго-Восточную Азию и Индийский океан, из всех китайских портов был наиболее вовлечен в торговый обмен с Красным морем и Персидским заливом.
О судоходстве до эпохи Сун известно очень мало, однако исследователи безоговорочно сходятся в том, что торговля в южных морях по большей части велась иностранцами на иностранных кораблях. Судя по археологическим находкам и редким письменным свидетельствам, иная ситуация сложилась в восточных морях (Восточно-Китайском, Желтом и Бохайском), где корейцы, китайцы, а затем и японцы, активно занимались мореплаванием. Конечно, цепочка островов, протянувшаяся от Пэнлая до Даляна на южной оконечности Ляодунского полуострова, с древнейших времен облегчала пересечение Бохайского моря. Из-за ухудшения отношений между Японией и государством Силла, после того как оно аннексировало Пэкче в 669 г. и Когурё в 668 г., государственные японские экспедиции с VIII в. стали пользоваться прямыми путями, останавливаясь, как правило, в чжэцзянских портах Юэчжоу (современный Шаосин) и Минчжоу, в то время как частные суда предпочитали порты Фуцзяня. Экономическое развитие, завязанное на реализацию продукции в юго-восточных провинциях, свидетельствует о подъеме морской торговли. В Фуцзяне, например, некоторые большие семьи брали на себя изготовление печей для обжига керамики или разработку месторождений полезных ископаемых.
В период правления династии Тан постановления, регламентирующие морскую деятельность, еще не были слишком строгими, хотя коммерческие отношения уже регулировались законодательством, обеспечивающим монополию государства на торговлю некоторыми видами товаров. Торговля с южными морями, концентрировавшаяся в Кантоне, находилась в ведении местных властей (префекта и его подчиненных), которые, по данным разных источников, умели использовать свое положение в целях собственного обогащения. Правительство ограничивалось тем, что время от времени отправляло «уполномоченных по морской торговле» (шибо ши) в инспекционные поездки. Не исключено, что их основной задачей было раздобыть экзотические товары для падкого на роскошь императорского двора. Существовали три пути, по которым такие товары могли попасть в столицу: «сезонные подношения» (шицзинь 時進) — местная продукция, которая отправлялась региональными властями, иными словами, подарки провинциальных чиновников, в конце концов оказывавшиеся в императорской сокровищнице; «государственные закупки» (гунши 公市, или шоуши 收市) — привилегия представителей власти, дававшая им приоритетное право на приобретение иностранных товаров (эта прерогатива касалась в равной степени столичных и региональных рынков); «ежегодная дань» (чаогун 朝貢), заключающаяся в отправке каждой префектурой в столицу характерных для региона продуктов, в том числе иностранных товаров, среди которых были благовония, слоновая кость и т.д. Сообщения о беспорядках позволяют предположить, что чиновники на местах периодически могли грубо злоупотреблять своими полномочиями, что, в частности, привело к бойкоту иностранными купцами Кантона и вспышкам насилия (в 750 г. объединенные арабо-персидские силы атаковали город и т.д.).
По мере развития морской торговли и связанной с ней инфраструктуры стало возможным более четко определить государственную политику в отношении мореходства. Правительство стремилось получить монополию в морской торговле, по крайней мере на предметы роскоши. В различных вариациях так продолжалось до первых правителей династии Мин, которые дополнили правила, регламентирующие морскую торговлю, военными мерами по обеспечению безопасности побережья. Они не придавали значения коммерческим выгодам, которые можно извлечь из заморской торговли, тем самым радикально сократив государственные доходы. Правительство империи Сун, нуждавшееся в средствах, напротив, с самого начала приняло меры для контроля над морской торговлей, что принесло значительные выгоды. Приходящие и уходящие в заморские страны суда контролировались таможней, были учреждены специальные налоги и установлена монополия на некоторые товары, которые с тех пор можно было достать только на государственных складах. Поначалу государство получило реальный контроль над внешней торговлей. В 985 г. правительство даже запретило китайцам покидать континент, а для поддержания коммерческой деятельности в южные моря отправляли евнухов, которые должны были привлекать в Китай иностранные экспедиции. Эта политика оказалась неприбыльной, поэтому в 989 г. китайцам вновь было разрешено отправляться в заморские плавания, однако с соблюдением ряда условий: получение лицензии, регистрация в определенных ведомствах, прохождение обязательных контрольно-пропускных пунктов и т.д.
В XI — начале XII в. правительство отступило от политики централизации и учредило управления морской торговлей (шибо тицзюй сы 市舶提舉司). На них были возложены самые разные задачи: проверка прибывающих и отплывающих судов (на предмет запрещенных товаров), оценка грузов и определение пошлин, лицензирование китайских купцов и т.д. Эти ведомства порой подвергались критике, однако они могли служить противовесом злоупотреблениям местных чиновников, отвечающих за морскую торговлю. Другим нововведением была диверсификация таможенных налогов в соответствии с разделением товаров на «тонкие», то есть изысканные, и «грубые», то есть для обычного употребления. Налоговая дифференциация позволяла таможенным ведомствам производить обязательные закупки товаров, которые затем продавались на государственных рынках. Кроме того, она вела к специализации производства, сопряженного с торговлей, и торговых связей, пронизывавших всю Азию. Эта «либерализация» стимулировала развитие частной торговли, которая в конце концов вытеснила государственный сектор, а также привела к сокращению числа прибывающих иностранных экспедиций, вытесненных китайскими купцами.
Во время правления династии Юань (1279–1368 гг.) периоды либерализации морской торговли сменялись ограничениями и даже запретами. В начале XIV в. на несколько лет она была запрещена, а затем в 1322 г. вновь, и на этот раз окончательно, открыта для частных лиц. Эпоха династий Сун и Юань, а также нескольких царств переходного периода между Тан и Сун стали особенным временем для китайского судоходства: развитие, наметившееся в начале XI в., достигло значительного уровня к концу XII в. Торговля, наряду с техническими инновациями, была важным фактором стремительного развития мореходства. Положение купцов, напротив, было достаточно шатким, так как зависело от превратностей экономической и политической ситуации. Союз между двором империи Сун и представителями мира торговли по сути был альянсом интересов, однако способствовал беспрецедентному экономическому росту, причем не только в Китае. Этот же период был золотым веком торговли в Юго-Восточной Азии, а также в Корее, которая была глубоко интегрирована в торговую сеть, и в Японии, извлекавшей из нее свои выгоды.
Включение мореплавания в государственную повестку китайскими и иноземными правительствами (в том числе монгольской администрацией во времена династии Юань) имело не только экономические последствия. Система обеспечения безопасности империи постепенно охватывала прибрежные зоны, превращая таким образом Китай в морскую державу. Создание регулярного флота произошло во времена империи Сун, правители которой осознавали, что объединение государства невозможно без военно-морских сил. Первые правители из этой династии активно занимались созданием и боевой подготовкой военного флота, техническое развитие которого, по-видимому, было заслугой «южан» (на первых порах преимущественно выходцев из района Цзяннань). Созданные тогда формирования образовали ядро военно-морского флота Южной Сун, который постепенно разрастался в целях защиты определенных участков побережья и, что еще более важно, впадающих в моря рек. В этой связи надо не забывать о том, что империя Сун просуществовала довольно долго — это стало возможным благодаря развитию торгового и военного флота, чья ударная мощь, попав в руки монголов, обернулась против нее. Во время правления Хубилая (1277–1295) флот продолжал увеличиваться для того, чтобы поддерживать заморские военные кампании и доставлять товары первой необходимости, прежде всего зерно из Цзяннаня в новую столицу Даду (современный Пекин). Боевые действия велись против Японии (1274 и 1281), Бирмы (1277, 1283 и 1287), Чампы (1283), Аннама (1285 и 1287), Рюкю (1291–1292) и Явы (1293). Империя Юань проводила политику поощрения морской торговли и развития военного флота, тем самым поддерживая судоходство в азиатских морях даже в большей степени, чем династия Сун. Циркуляция товаров и перемещение людей поощрялись в течение почти целого века именно благодаря династии Юань и формированию Pax Mongolica (1270/80–1360), когда вся Евразия оказалась под контролем четырех монгольских ханств.
Развитие военного флота, начавшееся во времена Сун и Юань, продолжилось в период правления династии Мин. В ответ на угрозу, исходящую от японских грабителей и остатков флотилий его могущественных соперников, основатель династии Чжу Юаньчжан (1328–1398, годы правления 1368–1398) начал проводить политику так называемой береговой обороны (хайфан, что буквально означает «морская оборона»). Она заключалась в комплексе мер по организации защиты побережий и прибрежных вод, подразумевавшего создание и поддержание флота, а также ограничение морской торговли в рамках даннической системы, регламентации деятельности населения, связанной с морем (хайцзинь), что должно было предотвратить возможность сговора с заморскими врагами и беспорядков на побережье. Однако при династии Мин правительство отказывалось от военных действий на заморских территориях, которые велись при монгольской династии, знаменитые экспедиции императорского флота (1405–1433) под командованием адмирала Чжэн Хэ (1371–1433) были скорее исключением. На практике политика Мин воплощалась в создании военно-морских подразделений и контрольных постов вдоль береговой линии, а также в учреждении службы береговой охраны. Несмотря на то что подобные меры резко ограничивали свободу действий, в первое время они благоприятно сказывались на государственной торговле с заморскими территориями, с тех пор оформленной в рамках даннической системы. Количество экспедиций, прибывающих в Китай, свидетельствует об амбициозности дипломатии того времени, особенно в отношении стран Юго-Восточной Азии: кульминационный момент наступил в годы правления императора Юнлэ (1402–1424), когда флотилия под командованием Чжэн Хэ во время последних плаваний (1417–1419, 1421–1422, 1431–1433) достигла Джедды (порт Мекки), пройдя мимо Ормуза, Адена, а также восточных берегов Африки.
Итак, можно утверждать, что в описанный период Китай стал полноценной морской державой, по-видимому контролировавшей морские пути и торговлю в Азии. На эту роль он претендовал со времен династии Юань и не отказывался от нее вплоть до XV в. На закате династии Тан окончательная политическая и экономическая интеграция южных регионов, иными словами, установившаяся взаимозависимость между этими областями и остальной частью империи, привела к тому, что правительство на более или менее добровольной основе включило морское пространство в экономическую и оборонную политику (до эпохи Мин). Экономическое взаимодействие азиатских стран с остальным миром было устроено таким образом, что даже ограничительная политика династии Мин, сдерживавшая развитие южных и юго-восточных прибрежных регионов, оказывала косвенное воздействие на расширение китайской торговли в Азии. Во времена династий Сун и особенно Юань сложился благоприятный экономический и социальный климат для иностранных купцов, среди которых особое место занимали мусульмане, постепенно интегрировавшиеся в городские общины на морском побережье. С воцарением династии Мин ситуация изменилась, вследствие чего многие из них переселились в Юго-Восточную Азию. Вместе с другими беженцами, как правило, из юго-восточных провинций, они образовывали китайские диаспоры и постепенно получали контроль над торговлей в новом месте. Мы говорим о группах, которые Ван Гунву назвал «купцами без империи», а Леонард Блюссе в недавней работе определил как подданных «теневой империи». Истина находится где-то посередине между этими двумя формулировками: в первом случае речь идет об общностях, предоставленных самим себе (что действительно было так), однако здесь не отражено их экономическое могущество; во втором случае содержится намек на косвенную вовлеченность в мировую торговую сеть, а также на связь нового места жительства с родными краями, тем не менее не учитывается неоднозначность социальной реальности. С одной стороны, китайские мигранты оказывались вне закона для своего государства, а с другой — свободная торговля могла навлечь гнев местных властей: ведь покинув Китай, китайские купцы попадали под контроль государств Юго-Восточной Азии.
В рассматриваемый в этой статье период в Китае произошла окончательная интеграция южных регионов, которые c тех пор управлялись по тем же принципам, что и другие провинции, а вместе с ними и прилегающих морских территорий. На короткое время Китай стал морской державой, под сенью которой процветали многочисленные диаспоры: китайские мусульмане, хокло и др. Морская экспансия была обусловлена, прежде всего, беспрецедентным экономическим подъемом во времена правления Сун, который, в свою очередь, был следствием постоянной военной угрозы (на северных рубежах). Никогда прежде китайское государство не сталкивалось с противниками настолько могущественными, что вернуть утраченные территории не представлялось возможным, и не оказывалось настолько слабым, что было вынуждено ежегодно платить дань, в каком-то смысле покупая себе мир. Тем не менее Джон Чаффи вслед за Сиба Ёсинобу отмечает, что размер этих выплат был меньше доходов, которые приносила торговля с народами степи. Чаффи даже предполагает, что эти выплаты не имели негативных последствий для китайской экономики, а, напротив, косвенно стимулировали увеличение спроса на суньские товары в Ляо, а, возможно, также в Си Ся и Цзинь. Таким образом, извечная гонка за прибылью, по всей видимости, порождала динамику, способствующую экономическому росту и техническому прогрессу, которые характеризовали Китай и смежные азиатские регионы в этот период.
Под влиянием ограничений, а также предшествующего экономического и культурного роста китайское производство (шелк, чай и т.д.) и потребление (специи, благовония и другие экзотические товары) стали движущей силой азиатской торговли и экономики. Угроза, исходившая от народов степи, стимулировала развитие морского и военного дела. Институты, связанные с управлением морской торговлей с другими странами, в том числе данническая система и морские ведомства, которые регулировали коммерческие операции, в конечном счете сформировали облик и характер торговой деятельности в Азиатском регионе в этот и последующие периоды. Создание даннической системы привело к установлению государственной монополии на торговую деятельность, что ограничивало как экономические контакты, так и товарооборот. Тем не менее сложившаяся ситуация лишь возбуждала воображение наиболее предприимчивых китайцев: частная торговля, изначально находившаяся под запретом, в XVI в. постепенно вытесняет государственный сектор.
Данническая торговля была устроена следующим образом: правительство устанавливало промежутки времени, которые должны были соблюдаться между экспедициями, и число посланников в зависимости от характера отношений императорского двора с теми или иными странами (разница могла быть очень значительной). Принимались постановления, регламентирующие объемы торговых операций по закупке товаров, подлежащих продаже при императорском дворе. Сохранился протокол XVI в., предписывающий порядок действий для посольств из Рюкю: сразу по прибытии, еще до определения якорной стоянки, корабли переходили под контроль китайской армии. Затем чиновники в сопровождении переводчиков и ремесленников проверяли аккредитационные документы. По завершении осмотра товары запечатывались, а служащие сопровождали суда в Фучжоу, где посланников размещали во «дворце стран мирного зарубежья» — большом здании со множеством помещений, каждое из которых имело отдельную функцию: даннические залы и приемные, склады продовольственных товаров, жилые помещения, кухни и т.д. После тщательного досмотра и демонстрации подарков местные власти направляли отчет в центральные органы и начинали готовиться к перевозке иностранной делегации в столицу. По возвращении в порт, к которому было приписано судно, посланникам Рюкю разрешалось продавать привезенные товары избранным китайским купцам под присмотром чиновников из Управления морской торговли (шибо ши) и при посредничестве комиссионеров, контролировавших качество товаров и устанавливающих на них цены.
Отсутствие политической стабильности не давало возможности правителям империи Сун использовать данническую систему таким же образом, как это было во времена династии Мин, чья военная уязвимость на северных рубежах в итоге вынудила правителей обратиться в сторону моря и проявить снисходительность по отношению к южным соседям (например, во время становления государства Дайвьет на севере современного Вьетнама). Так как военная экономика открывала широкие возможности для торговли, политика «меркантилистской» открытости продолжилась в период правления династии Юань, однако эта тенденция была прервана в эпоху Мин. Тем не менее продвижение к морю так и не было полностью прекращено, так как побережья и прибрежные воды, где теоретически должны были постоянно передвигаться военно-морские суда, стали неотъемлемой частью оборонной системы империи. Помимо этого, китайцы заложили основы «теневой торговой империи», которая обрела ясные очертания в XV в. или даже в XVI в. и надолго стала двигателем азиатской торговли.
CHAFFEE, John W., et TWITCHETT, Denis, (éd.), The Cambridge History of China, Cambridge, Cambridge University Press, vol. 5, Part 2: Sung China, 960–1279 AD, 2015;
—, vol. 7, Part 1 and 2: The Ming Dynasty, 1368–1644, 1988 et 1998; —, vol. 3, Part 1: Sui and T’ang China, 589–906 AD, 2008.
FRANKE, Herbert, et TWITCHETT, Denis, (éd.), The Cambridge History of China, vol. 6: Alien Regimes and Border States, 907–1368, Cambridge, Cambridge University Press, 1994.
JAKOV SMITH, Paul, et TWITCHETT, Denis, (éd.), The Cambridge History of China, vol. 5, Part 1: The Sung Dynasty and its Precursors, 907–1279, Cambridge, Cambridge University Press, 2009.
JUNG-PANG, Lo, et ELLEMAN, Bruce A, (éd.), China as a Sea Power 1127–1368. A Preliminary Survey of the Maritime Expansion and Naval Exploits of the Chinese People During the Southern Song and Yuan Periods, Singapour, Hong Kong, Nus Press Singapore, Hong Kong University Press, 2012.
LAMOUROUX, Christian, «The Bureaucratization of the Military Organization in Song China, Tenth-Early Eleventh Centuries», in Serve the Power(s), Serve the State: America and Eurasia, Cambridge (UK), Cambridge Scholars Publishing, 2016, pp. 274–315.
—, «La légitimation des finances publiques dans la Chine des Xe–XIe siècles», in Légitimités, légitimations. La construction de l’autorité au Japon, Études japonaises — II, Anne Bouchy, Guillaume Carré, François Lachaud (éd.), volume thématique 16, Paris, EFEO, 2005.
—, «Rites, espaces et nances. La recomposition de la souveraineté dans la Chine du XXe siècle», Annales. Histoire, sciences sociales, 51–2, 1996, pp. 275–305.
—, «Organisation territoriale et monopole du thé dans la Chine des Song (960–1059)», Annales. Histoire, sciences sociales, 46–5, 1991, pp. 997–1007.