Послесловие
В начале 2000-х гг. я переехал жить в Германию. Поначалу вопрос денег стоял очень остро. Моих запасов хватало не больше чем на три месяца. Несмотря на то что у меня к тому времени уже было два неплохих клоунских номера, работу я вообще не мог найти. Пробиться на цирковой рынок Германии и Европы было невероятно трудно. Даже записать хорошее видео было сложно из-за того, что я нуждался в живом зрителе, а также в атмосфере варьете или цирка. Ради записи видео я готов был выступать бесплатно. Мне могло бы подойти любое шоу. Но, к сожалению, никто не хотел меня приглашать даже бесплатно. Чаще всего дирекция цирков и театров аргументировала свой отказ тем, что у них целый спектакль и я буду выглядеть со своими номерами как инородное тело.
Деньги таяли, и я был вынужден выйти выступать на улицу. В Германии, чтобы выступать на улице, ты должен прийти в полицию, заплатить 10 евро и оформить разрешение.
Опыт выступления на улице у меня тогда вообще отсутствовал. Оказалось, что это отдельный мир. Совершенно не такой, как в цирке или в театре. Уличный клоун должен реагировать на все, что бы ни произошло с пешеходами, машинами, животными или предметами, например, принесенным ветром пакетом. Клоун должен быть хорошим импровизатором. Но это еще не все. Уличный клоун должен организовать пространство так, чтобы у него из небольшой части улицы или площади, из серого, скучного асфальта появилась сцена, а простые пешеходы, зеваки превратились бы в его публику, а он стал бы для них артистом, клоуном. От этого напрямую зависит заработок уличного артиста.
Но я еще этих законов не знал и не понимал. После оплаты разрешения в полиции я загримировался, взял свой большой магнитофон с колонками, свой клоунский реквизит и направился к церкви Св. Лаврентия в Нюрнберге. Я расположился возле витрины торгового центра «Карштадт» . Перед собой положил шляпу и в нее для затравки сам себе бросил один евро. Включил музыку. И пошел выступать, правда, непонятно перед кем, так как пешеходы просто проходили мимо… Нет, они смотрели на меня внимательно, но никто не останавливался и, тем более, никто не кидал мне монеты в шляпу.
Мой клоунский номер подошел к концу, но в шляпе одиноко продолжала лежать лишь одна монета, которую я сам себе подкинул.
Я сделал пятиминутную паузу, выпил воды, поправил шляпу, включил музыку и выступил второй раз, повторил свой номер. Тот же самый эффект. Никто и никак не отблагодарил меня.
Я собрал вещи и раздавленный неудачей вернулся домой.
Уличный спектакль — это не мое, подумал я.
На следующий день эта история имела продолжение.
С утра мне нужно было идти в арбайтсамт. Арбайтсамт — это агентство по трудоустройству. Мне нужно было объяснять, почему я не работаю, а также я должен был встать на учет в надежде на то, что мне найдут любую временную скучную работу — предложат чистить улицы или перебирать овощи.
Высокая красивая женщина встретила меня у входа в кабинет, предложила сесть. Она спросила меня о профессии, я ответил, что я профессиональный клоун. Она пристально посмотрела на меня и поинтересовалась, не я ли вчера возле торгового центра «Карштадт» жонглировал пинг-понговым шариком? Пришлось признаться, что это был я. Она рассказала, что вчера как раз проходила мимо, когда я выступал.
Потом эта женщина начала что-то долго печатать.
Затем она сказала, что я настоящий профессиональный клоун и что делать из меня разнорабочего будет неправильно. Поэтому она попросила меня принести ей видеозаписи моих номеров и пообещала, что агентство попытается помочь мне продать мои номера на немецком рынке. А пока у меня не появится работа в качестве клоуна, я буду получать пособие по безработице и медицинскую страховку.
Чувство восторга, которое я испытал, трудно описать. Первая работа в настоящем немецком варьете у меня появилась только через семь месяцев. Но все это время я мог, не думая о деньгах, репетировать, снимать помещение для записи на видео своих номеров и отправлять эти видео в разные театры Европы.
И пускай напротив «Карштадта» мне никто не бросил в шляпу и цента, но на самом деле тогда за 15 минут «уличной клоунады» я заработал семь месяцев жизни в Германии.
Все, что с нами происходит, имеет смысл, имеет свою причину и следствие. Но, к сожалению, мы не видим целого. Мы легко расстраиваемся и даже разочаровываемся из-за цента — из-за мелочи.
Вспоминается еще одна забавная история, которую рассказал мне мой друг, миллионер из Одессы. Он как-то приехал в Германию. Когда в немецких магазинах покупаешь бутылочную воду, в стоимость воды входят 20 центов за пластиковую бутылку, и местные жители не выкидывают бутылки, собирают их и сдают в магазин (к слову сказать, поэтому в Германии невозможно увидеть пластиковую бутылку, валяющуюся на улице).
Мой друг вышел купить продуктов, а заодно решил сдать пустые бутылки, скопившиеся дома. Одна бутылка не прошла по стандарту — скорее всего, он ее привез с Украины. Естественно, немка, работавшая на кассе, не захотела эту бутылку принимать. Мой друг устроил в магазине огромный скандал, вызвал менеджера. Дотошные немцы извинялись перед ним, но бутылку не приняли.
Вдруг наш миллионер прямо в магазине осознал, что вообще-то он миллионер. Что ему эта бутылка? И он, не говоря ни слова, выбрал три плитки шоколада, купил их и подарил тем, с кем он минуту назад ругался.
Мы хотим отстаивать свою маленькую правоту. Мне кажется, что мы расстраиваемся по мелочам оттого, что нам не хватает ДОВЕРИЯ. Доверия к своей судьбе, к чему-то высшему.
Доверие — тема, которая меня вдохновляет. Не вера, а именно доверие.
Когда человек не видит своей связи с высшим, ему нужна вера. Но когда человек встречается с высшим, ему необходимо доверие.
Давно, в Париже, я видел кукольный спектакль Филиппа Жанти. В одной из миниатюр Пьеро вдруг увидел нитки, к которым он был прикреплен. Нитки вели его к самому Филиппу Жанти. С помощью ниток кукольник манипулировал Пьеро. Марионетка, вдруг увидевшая, что она является куклой на ниточках, захотела перестать быть куклой. Пьеро обрывает нитки. Без ниток он не может держаться на ногах. Марионетка падает, а кукольник очень нежно, трогательно поднимает бездыханное тело Пьеро и на вытянутых руках относит его за кулисы.
Мы тоже марионетки, и нас тоже дергают за невидимые нитки. Нам тоже нужно оборвать множество своих ненужных ниток. Ниток тщеславия, гордости, страхов, оставив лишь часть, чтобы не потерять связь с высшим.
В начале 1920-х гг. Станиславский на вопрос одной из своих студенток о том, каким должен быть идеальный театр, ответил:
«Если идеальный театр может быть, наверное, это должен быть театр, который обладает вот такими качествами: выше, легче, проще, веселей».
Мне кажется, эти слова можно отнести к номеру, спектаклю, образу и к собственной жизни.
…Недавно ко мне во сне пришел Станиславский.
Страха, что он сейчас скажет «не верю» не было, но и желания, чтобы он сказал «верю», не было тоже.
Константин Сергеевич посмотрел на меня, улыбнулся и тихо-тихо сказал:
— ДОВЕРЯЮ.
