Книга: Незримая паутина: ОГПУ - НКВД против белой эмиграции
Назад: Архив в доме Скоблиных
Дальше: Комиссия генерала Эрдели

Советское дно Парижа

27 мая 1929 года в Брюсселе бельгийская Сюртэ Женераль приняла заявление бывшего секретного агента ОГПУ, капитана белой армии Александра Николаевича Петрова. Он показал, что в январе 1922 года к нему явился неизвестный человек, спросивший:

— Вы господин Петров?

— Да.

— Вы были комендантом поезда командующего Добровольческой армией генерала Май-Маевского?

— Да.

— А вы вашу жену еще не нашли в России?

— Нет.

— Так вот, поезжайте в Берлин. Там вам дадут адрес вашей жены. Кстати скажу, она вас тоже разыскивает.

Вскоре Петров вошел в дом около Ноллендорфпляц. Петрова встретил известный ему хорошо генерал Достовалов, бывший начальник штаба корпуса генерала Кутепова.

— Не волнуйтесь, Александр Николаевич, — вкрадчиво произнес Достовалов. — Садитесь и хорошенько выслушайте меня. Россия в опасности, иностранцы хотят поделить ее между собой. Были мы с вами в белой армии, а в общем-то воевали на пользу Англии и Франции. Теперь французы укрывают у себя белых, надеясь еще раз использовать их против России. Мы же, 70 процентов офицеров Генерального штаба, создали Красную армию, укрепили ее и выгнали из России интервентов. Знаю вас как способного офицера. Вы должны работать с нами. Нам вы очень нужны.

Затем Достовалов представил Петрову генштабиста Степанова, начальника советской разведки в Берлине.

Усадив Петрова в своем кабинете, Степанов спросил:

— Вы поняли, что вам сказал генерал Достовалов?

— Понял. Но что именно я должен делать?

— Вы должны служить у нас за границей в разведке. Вы хорошо известны белому начальству, пользуетесь их доверием. Будете работать по нашим заданиям.

— Согласен… Делайте со мной что хотите. Только не троньте жену и ребенка!

— А это будет зависеть от вас. Даем вам шесть месяцев. Если будете саботировать, то вам несдобровать! Итак, согласны?

— Да.

— В таком случае вы должны дать нам подписку о верности.

Подавленный угрозами семье, Петров подписал обязательство.

— Для начала мы даем вам 40 долларов в месяц, плюс все расходы по поездкам. Для работы даем вам кличку «Кавказец».

* * *

Помощник Степанова Пиотровский приказал Петрову отправиться в штаб Кутепова:

— Побывайте лично у Кутепова, прислушайтесь ко всему. Узнайте, что там будут говорить о гвардейском полковнике, который должен приехать к нему из России. Кстати, о вашей поездке в штабе Кутепова знают.

Петрову выдали итальянский паспорт на его настоящее имя с пометкой — родился в Триесте.

Весной 1922 года Петров приехал в Велико-Тырново, древнюю столицу Болгарии. Кутепов принял его, но говорили о пустяках. Конечно, о своей службе у красных Петров умолчал. Получил от Кутепова несколько фотографий, на которых были изображены жизнь и быт белых полков в лагерях Галлиполи. Весь второй день Пасхи Петров провел в обществе адъютанта Кутепова, капитана Мащенко, который и сообщил ему по секрету о предстоявшем приезде из России гвардейского полковника, занимавшего крупный пост в Красной армии, для личного свидания с Кутеповым…

Вернувшись в Берлин, Петров доложил Пиотровскому о виденном и слышанном и вручил ему фотографии белых офицеров и солдат, подаренные Кутеповым.

Пиотровский отправил Петрова в Вену. Тамошний резидент ОГПУ товарищ Краснов выдал ему паспорт на имя австрийского гражданина Петрова. В Вене Петров получил приказ выехать в Сербию с заданием выяснить расположение частей армии Врангеля и добыть все приказы командования.

Петров побывал в Белграде и Нови-Саде. На службу к красным он завербовал подполковника Малахова и капитана Отдельной инженерной роты Игоря Владимировича Завадского-Краснопольского. Но если от Малахова толку не было никакого, то в лице Завадского Петров обрел надежного поставщика приказов, которые он переправлял в Вену своему начальнику.

В дальнейшем Петров завербовал в Софии несколько белых офицеров, в том числе полковника Житкевича, бывшего командира Самурского пехотного полка.

Своей ревностной службой Петров снискал доверие советской разведки. В декабре 1923 года его жену и сына советские власти выпустили из России в Вену. Устраивая семейную жизнь, Петров растратил доверенные ему казенные деньги и был уволен со службы. Но вскоре на его имя в Вену пришло письмо полковника Сорокина, предлагавшего свои услуги советской разведке. И тут интересы разведки возобладали над растратой денег. Пиотровский вновь привлек Петрова к агентурной работе с заданием установить деловой контакт с Сорокиным.

В течение ряда лет Петров вращался в среде русских эмигрантов. Он проник к легитимистам, поддерживавшим зарубежного императора Кирилла Владимировича. В соответствии с целями советской разведки, стремившейся ослабить РОВС, он вербовал офицеров в ряды легитимного Корпуса Императорской армии и флота. При помощи одного завербованного, полковника Тимченко, Петров добывал документы у секретаря В. А. Маклакова, бывшего русского посла в Париже.

Осенью 1928 года он окончательно порвал связи с красными и укрылся с семьей в Бельгийском Конго.

* * *

Разбирая оставшиеся после выемки бумаги похищенного мужа, Н. Н. Миллер обнаружила листок из блокнота с записью 1933 года, предназначавшийся генералу А. М. Драгомирову. Рукой Е. К. Миллера было написано:

«Орган. Завадского-Краснопольского

Желдор. батальона кап. Савин.

Кап. Пилюгин — н-к контрразведки.

1) Разведка — Завадский.

2) К.-разведка — кап. Пилюгин… корн.

3) Автомобиль — Майдачевский, бронеп.

4) Связь — п. Осипов, Кекс. п.

5) Исполнит.,

6) Казначей — п. Трошин, корн. п.

Агенты: Н. Н. Алексеев, Шувалов, Кацман, Нейман, Бострем, Колтыпин-Любский, Катанский».

Слева на полях Миллер записал:

«Кн. Вадбольский.

…Машин.

Толстов.

Шувалов.

Закржевский.

Кацман.

Полк. Полежаев.

Сэн-Лазар 100 Завадский.

Надежда Алексеевна — моды шляп. У нее бывают собрания отделов, и ген. Скоб. с сестрой и супругой. В воскр. собрание и в понед. с ген. Скоблиным».

Позже Миллер вычеркнул фамилии Алексеева, Шувалова и Кацмана. Н. Н. Миллер передала записку следственным властям. Ознакомившись с запиской, следователь Марша придал ей большое значение и распорядился об обыске у владелицы мастерской «Надин». Обыск ничего не дал.

Надежда Алексеевна показала, что Плевицкую знала только как клиентку, изредка посещавшую ее мастерскую. С Завадским она одно время была в интимных отношениях, но уже давно разошлась с ним. Жил Завадский этажом ниже, четыре года назад у него бывали собрания. На вопрос, посещали ли Скоблины эти собрания, Надежда Алексеевна ответила, что у Завадского встречались разные люди, но не могла припомнить, бывали ли Скоблины на собраниях у Завадского.

С рю Сен-Лазар Завадский переселился в дом № 44–46 на рю Дюрантон в гущу проживавших тут многочисленных русских эмигрантов. В квартирах № 117 и 118 Завадский свил свое гнездо, известное под разными вывесками: «Орден Чести», «Русский Исторический Союз» или РИС вкратце, и наконец, «Всероссийский Национальный Центр» — ВНЦ.

* * *

Завадский, однажды перейдя от белых к красным, до 1940 года с этой стези не сходил. Уличенный в передаче Советскому разведывательному центру в Вене секретных сведений о дислокации сербских войск и исключенный из армии Врангеля, Завадский перекочевал в Париж.

Для большего удобства и безопасности он перестраховался, прикрыв деятельность своей офисины тесным сотрудничеством с Сюртэ Насиональ. Он стал осведомителем полицейского комиссара Прето и доверенным сотрудником специального комиссара Фо-Па-Биде, которому было поручено расследование похищения генерала Кутепова.

Наряду с Фо-Па-Биде расследованием похищения Кутепова занималась комиссия под председательством военного юриста Жижина, назначенная Е. К. Миллером. Своими данными она делилась с Фо-Па-Биде, а от него Завадский узнавал всё, что могло интересовать советскую власть по этому делу.

Черновая запись генерала Миллера свидетельствовала о недостаточном знании организации Завадского. Трошин не был ее казначеем, Савин не был ее членом, Закржевский и Савин состояли во «Внутренней линии», но все они были знакомы между собой и встречались с Завадским.

К организации Завадского принадлежали проживавшие в том же доме братья М. и Б. Шварц и Кацман; бывший советник полпредства СССР в Париже Григорий Зиновьевич Беседовский, на чье имя в этом доме была снята небольшая квартира; Троепольский, Колтыпин-Любский, Кротков и Бострем. При посредстве Беседовского и Колтыпина Завадский был тесно связан с таким крупным, бывшим одно время в Берлине, агентом ОГПУ Багговутом-Коломийцевым, проживавшим в доме № 157 на рю де ля Помп.

В офисине Завадского была обнаружена обширная картотека с карточками на 16 тысяч эмигрантов. Занимались деятели РИС странными делами. Составляли и распространяли разного рода дезинформацию, продавая ее тому, кто больше давал. Специалистом по этой части был Беседовский, редактор невозвращенческой газетки «Борьба», финансировавшейся Багговутом.

После обысков у деятелей РИС следственные власти заключили, что организация Завадского располагала значительными средствами «весьма подозрительного происхождения».

При обыске у Бориса Шварца было установлено наличие в Базельском банке сальдо на 835 тысяч франков; некий Богомолец, бывший агент Интеллидженс сервис и тайный агент румынской полиции, проживавший в доме № 5 на рю Шальгрен, вручил офисине Завадского конверт с 12 тысячами франков; совсем не по назначению поступали к Завадскому деньги от Л. Д. Кутеповой, пожертвованные эмигрантами на розыски ее похищенного мужа; получал Завадский субсидии и от Фо-Па-Биде, прекратившиеся только после исчезновения Миллера и первого обыска в офисине Завадского.

Среди изъятых в доме Скоблиных бумаг было особое досье, всецело посвященное организации Завадского. В этом досье все его сотрудники величались товарищами. С офисиной Завадского Скоблин поддерживал тесные отношения. По ночам он часто встречался с Завадским и Кацманом в маленьких бистро вблизи от вокзала Сен-Лазар. И в бумагах Скоблина Багговут был отмечен как самый могучий и ловкий агент большевиков во Франции.

Борис Шварц, владелец типографии в Париже, был связан с матерым чекистом Думбадзе, вероятно, причастным к похищению Кутепова. Н. Н. Клепинин заведовал у Шварца типографией, муж известной талантливой поэтессы Марины Цветаевой, Сергей Яковлевич Эфрон, был корректором, Кондратьев — рабочим. После убийства неугодного большевикам Игнатия Рейсса в Швейцарии, Думбадзе, Клепинин с женой, Эфрон, Кондратьев и некий Петр Шварценберг, подозревавшиеся в убийстве, бежали в СССР.

Женевский суд, разбиравший дело об убийстве Рейсса, просил французские власти о содействии в розыске убийц. Полиция произвела обыск и выемку документов в помещении Союза Возвращения на Родину в доме № 12 на рю де Бюси. Было установлено, что эта советская организация покровительствовала Плевицкой во время ее турне по Америке в 1927 году.

Следствие распространилось на евразийское движение. Выяснилось, что Эфрон, чета Клепининых и Кондратьев сблизились с группой евразийцев, перешедших на «советскую платформу». Затем они установили сотрудничество с возвращенцами. Против Кондратьева в Корниловском объединении было выдвинуто обвинение в тайных сношениях с большевиками. Но вмешательством Скоблина расследование о Кондратьеве было прекращено.

* * *

Тесную связь с Завадским поддерживал и софийский узел «Внутренней линии». Фосс переписывался с Завадским как до похищения генерала Кутепова, так и после этого страшного удара по РОВСу. Начав свою деятельность во Франции, Закржевский встречался и переписывался с Завадским. 24 января 1930 года Фосс писал Закржевскому:

«К сожалению, от ЗК не имею никаких ответов уже более месяца. Между тем обстоятельства, например, в Каннах, где полк. Тарасевич, приняли очень нехороший оборот, ибо, Тарасович, никем не руководимый, повел недопустимую политику. Прошу вас через ЗК повлиять на Тарасовича, дабы выпрямить взятую им линию поведения… Предупредите ЗК, что упоминавшийся в разоблачениях Петрова какой-то Данилевский (хорошо известный вам его софийский псевдоним Левский), кажется, б. морской офицер и сейчас находится в Бельгии, куда он переехал из Болгарии…»

Итак, Фоссу стали известными показания Петрова бельгийской Сюртэ Женераль. Но в этом документе определена и роль Завадского, как советского агента. Тем не менее связь «глаз и ушей РОВСа» с Завадским не прервалась и после разоблачений Петрова. А последовавшие за похищением Кутепова неблагоприятные для Завадского сообщения печати не на шутку взволновали Фосса. По его поручению подручный А. А. Браунер 6 февраля 1930 года писал Закржевскому:

«Вчера вам послана бумажка, в которой говорится, чтобы вы прекратили до особого распоряжения всякую связь с ЗК. Вызвано это тем, что вчера из Парижа К. А. получил сведения о том, что, одновременно с исчезновением ген. Кутепова, неизвестно куда девался ЗК. Что отчасти подтверждается и вами, так как в своем письме от 31/1 вы говорите: „Сегодня пятница, и я до сих пор не получил от ЗК ничего“. К. А. очень просит вас в самом спешном порядке узнать все подробности этой комбинации и ему сообщить».

Где был в этот момент Завадский и что он делал, покрыто мраком неизвестности. Но узнав о его добром здравии и благополучии, Фосс благодарил Закржевского за подробную информацию и 12 февраля писал ему:

«…считаю, что ни в коем случае не должно предаваться огласке впечатление, созданное теперешними заместителями. Напротив, надо приложить все старания к укреплению их престижа, хотя бы даже искусственным путем. Передайте об этом ЗК. Кроме того, попросите его, чтобы хотя бы он теперь берегся и напрасно не рисковал . Конечно, о Павле Ник. Ш.речи быть не может, ибо это честнейший и преданнейший человек нашему делу».

* * *

Похищение Миллера, разоблачение «Внутренней линии», добытые французским следствием материалы о весьма разветвленной сети советского шпионажа и провокации в среде эмигрантов повергли в панику руководителей эмигрантских политических и общественных организаций. Парижская группа эсеров утверждала, что в Париже и его окрестностях насчитывалось не менее 1700 провокаторов и осведомителей НКВД. Впрочем, истинное их число было ведомо только НКВД.

Назад: Архив в доме Скоблиных
Дальше: Комиссия генерала Эрдели