Российский витязь на мировоззренческом распутье

Картина «Витязь на распутье» создана В. А. Васнецовым по мотивам былинного сюжета о трёх поездках Ильи Муромца. Согласно сюжету, богатырю предлагаются на выбор три направления: на одном ему предсказано «быть женатым», на другом – «быть богатым», на третьем – «быть убитым». Богатырь выбирает последнее направление и опровергает предсказание, а затем делает то же самое на двух первых направлениях. Напомню: предсказание «быть убитым» он опровергает тем, что побеждает разбойников и устанавливает в обществе мир и порядок, предсказание «быть женатым» – тем, что наказывает коварную соблазнительницу и освобождает её пленников, а предсказание «быть богатым» – тем, что находит спрятанные в тайнике сокровища и раздаёт их нуждающимся.

Перед нами – закодированная в былинных образах программа действий стратегического характера: 1 – обезвреживание крупнейшей в мире ОПГ, известной в международном разговорном обиходе под названием «Фининтерн» (финансовый интернационал); 2 – выработка иммунитета к соблазнам и иллюзиям, создаваемым Фининтерном по рецептам новейших информационных технологий; 3 – переведение спекулятивной фининтерновской модели экономики на рельсы производительной.

Но вот беда: нынешний «российский богатырь» совсем не похож на былинного – в выборе направлений пути он проявляет первоочередной интерес к тем направлениям, где обещано быть «женатым» и «богатым». Конкретно это выглядит так: захотевшая разбогатеть российская политическая верхушка заключает «брачный союз» с руководителями МВФ и ставит под их контроль свой ЦБ. Последствия налицо: стране навязан совсем не тот путь, на котором богатеют, и совсем не те брачные партнёры, с которыми возможно «семейное счастье». Более того: нарастающие сложности в отношениях с «брачными партнёрами» оборачиваются для страны реальной перспективой «быть убитой».

Отсюда – наблюдаемое сегодня стремление России вооружиться. Но только ли в оружии – гарантия её безопасности?

Никто ведь не забыл, что, хотя большая часть бюджета СССР шла на вооружение и армию, он, тем не менее, не сумел уберечь себя от распада. А почему, спрашивается, не сумел? Не потому ли, что Вооружённые Силы, лишённые адекватного собственной культуре и истории мировоззренческого целеполагания, остаются отечественными лишь по названию да по угасающей инерции? Такие Вооружённые силы – слепые орудия в руках слепых (если не хуже) политиков. Они могут и в чужой стране бесцельно полечь, и собственный парламент расстрелять, и частью вражеского альянса, не пикнув, стать (например, частью НАТО – что чуть не случилось в 90-е)…

Как тут не вспомнить сталинское: «Без теории нам смерть, смерть, смерть!».

Почему распался советский союз?

Часто утверждается, что крах советского проекта был предопределён чисто экономическими причинами. Указывают также на усугубившие их управленческие ошибки того времени, а также на откровенное предательство партийной элиты. Но это всё вторичная, хотя и немаловажная, сторона вопроса. А есть и его первичная сторона, связанная со слабой «иммунной» спецификой позднесоветской коллективной ментальности.

Что это была за ментальность? Она вытекала как следствие из эклектической комбинации двух разнородных смысловых структур. Одна структура – это унаследованный народным сознанием от религиозных пластов прежнего духовного опыта и взятый советской властью на вооружение идеал социальной справедливости. Другая структура – это не имеющее никакого отношения к ценностной проблематике материалистическое мировоззрение, согласно которому категория справедливости – явление исторически обусловленное и потому относительное.

Разнонаправленный характер этих двух смысловых структур, насильственно соединённых в единую мировоззренческую конструкцию, и погубил, в конечном счёте, советский проект. Хотя и не сразу. Дело в том, что пока малограмотный народ напрягался на стройках и гибнул на войнах, руководителям верили на слово – было не до теорий. Да и послевоенная трудная обстановка не располагала к ним. Но вот настали более спокойные и сытые времена (так называемый «застой»), подросло новое, более образованное поколение, в сознании которого эклектическое совмещение двух разнородных установок начало

постепенно давать сбои. То есть новое поколение если ещё и не понимало, то уже интуитивно чувствовало, что в своих реально складывающихся формах советский проект определяется не столько официально провозглашённым идеалом социальной справедливости, сколько своим научным обоснованием – материалистическим мировоззрением. А мировоззрение это, чуждое относительным в его трактовке ценностным категориям, подспудно ориентировало массовое сознание на принципиально несовместимые с высокими идеалами поведенческие установки: «политика вне морали», «экономика вне морали», «наука вне морали» и т. д.

В такой ситуации перед вождями страны остро встал вопрос о соответствии идеала мировоззрению. Тут уже партийному руководству и его философской обслуге пришлось напрягаться всерьёз: изобретать, с одной стороны, «марксистко-ленинскую этику», а с другой – обуздывать крепнущий молодёжный цинизм с помощью ещё одного наспех сляпанного рычага управления – «морального кодекса строителя коммунизма». Но, как известно, ни одна из этих мер себя не оправдала. Заказное словоблудие советских философов уже откровенно раздражало, а плагиат из новозаветных текстов лишь усиливал общественный нигилизм.

Этот-то нигилизм, насквозь пропитавший сознание большей части советского общества (в первую очередь его верхов), и подкосил его. Всё остальное – разочарование в прежних идеалах, корректировка целей, предательство элит и др. – закономерные следствия из сложившейся ситуации. В эпоху «перестройки» эти следствия были доведены до своего логического завершения и юридически легализованы.

Не нужно только делать отсюда скоропалительный вывод, будто любой человек, называющий себя материалистом – циник и нигилист. В реальной жизни расхождение идеалов с исторически-меняющимся мировоззрением всегда проявляет себя с запозданием, – следствия из этого расхождения обнаруживают себя далеко не сразу. Человек, воображающий себя материалистом, на самом деле может являться таковым не потому, что на собственном жизненном опыте выстрадал данное мировоззрение, а потому, что бездумно усвоил его в школе и в институте. В плане же личных качеств он может ещё очень долго следовать идеалам, унаследованным по бессознательной инерции от родителей, друзей и среды общения.

Лишь бессознательной ментальной инерции мы обязаны тем, что в массовой народной памяти советское время запечатлелось не только трагическими, но и светлыми своими сторонами. Ведь именно идеалом социальной справедливости подспудно определялся реальный духовный настрой советского общества. Но, не имея под собой должной мировоззренческой опоры, он был обречён на неадекватные формы своего воплощения и, как следствие, на угасание.

Ситуация усугублялась ещё и тем, что материалистическое мировоззрение было преподнесено советскому обществу не в качестве одной из многих, на равных конкурирующих друг с другом, картин мира, а в качестве «единственно верной» доктрины, нетерпимой по отношению к любому инакомыслию. По сути, он был навязан обществу силой, и в этом смысле представлял собой уникальный эксперимент по перепрограммированию культурного кода целого народа. А успешности эксперимента способствовало то, что многодесятилетняя насильственная промывка мозгов научным материализмом приучила воспринимать эту форму мировоззрения не как обусловленную историческим временем теоретическую конструкцию, а как отражение самой объективной реальности.

Такой, по большому счёту, эта форма мировоззрения продолжает восприниматься и сегодня. Хотя для самостоятельно мыслящих историков науки с самого начала не было секретом, что материалистическое мировоззрение – это не более чем философское построение своего времени, живое в конце XVIII и в середине XIX веков, но уже в начале XX века ставшее историческим пережитком (В. И. Вернадский. Начало и вечность жизни).