Отплытие

Деревянные гвозди, если их подогреть немного, легче лезут в подошву. Работа, подогретая песней, легче подвигается.

Сапожная братва вбивает подогретые гвозди в подошвы, усердно натирает воском каблуки и поет — кто во весь голос, а кто мурлычет песенку, сочиненную Мейшке Колодкиным и напечатанную в стенгазете. Песня посвящена женскому дню. В ней говорится только о женщинах:

Последние две строчки глубоко запали в сердце Пачуры. Генех Пачура — сапожник, как все, но жены у него нет. А думает он, что жена все-таки нужна.

«Пара сапог стоит двенадцать рублей, а какая цена одному? Один сапог не стоит деревянного гвоздя. Сапоги должны быть в паре».

И Пачура в последнее время стал заглядываться на девушек. Первым заметил это мастер, и он ему посоветовал:

— Жену надо иметь полненькую, на два номера больше, с запасом на усушку. Возьмешь сразу тесный сапог — все время жать будет.

Пачура недолго выбирал. Уборщица Сташка — кругленькая девушка, зачем же время тянуть, словно дратву?

И он объяснился ей в любви очень просто:

— Послушай, Сташка, ухажор у тебя есть?

— Есть, — пожеманилась Сташка.

— Ухажор у тебя есть? Холера у тебя есть! Давай-ка пройдемся, Сташка, в загс.

В мастерской сразу узнали про новую парочку. Мейшке Колодкин тут же сочинил песенку.

Пачура смотрит женихом, и все подтрунивают над Пачурой. Глаза у него блестят, как начищенные ваксой сапоги, а волосы аккуратно расчесаны на пробор.

 

Гуляет Пачура в саду со Сташкой, держа ее крепко под руку. Идут они и смотрят на луну, и Пачура восхищается:

— Ну и луна сегодня!

И луна действительно хороша. Она сегодня румяная и полная, как Сташка.

Они увлеклись разговором и не заметили даже, как черные тучи закрыли невесту-луну черным балдахином.

Они присели на скамейку, все друг другу высказали, и больше говорить не о чем. Но как же все-таки сидеть и молчать? Мимо люди проходят, и все разговаривают.

Пачура вспомнил о луне.

— Ну и луна сегодня!

Прохожие, услышавшие слова Пачуры, посмотрели на него с удивлением. Сташка глянула вверх. На небе черные тучи. Никакой луны. А Сташке и так было хорошо.

Сердце на веслах

До того как Сташка стала женой Пачуры, он часто подкрадывался к ней на работе и щекотал ее.

Она громко смеялась:

— А мне нипочем!

Теперь стоит ему только подойти к ней, как она начинает дурить. Что ей нужно, Сташке? Ей хочется к матери пойти.

— А кто тебя не пускает?

Сташка давно уже жалуется. Она говорит, что ей нельзя пойти к матери, она не может показаться ей на глаза. Мать у нее грамотная, богомольная. Не на что было жить, и она отдала Сташку в мастерскую. Но теперь, когда Пачура расписался с ее дочерью, а свадьбы не было, так она передала через одну женщину:

— Скажите ей, что ее золотко не комсомолец, и он мог бы настоящую свадьбу устроить, а до тех пор пусть и не показывается мне на глаза. То же говорит и брат мой — раввин…

Сташка была привязана к своей матери.

Однако свадьбы Сташка добиться не могла. Пачура не хотел, чтобы была свадьба. Ребята будут смеяться, в стенгазету попадешь.

Но все же Пачура, как подошва, сначала был тверд, но стоило немножко размочить — и он становился гибким. А после женитьбы он был в руках у Сташки.

Отец Пачуры — Файтель Пузырь — с наслаждением бил подростка по мягкой части, бил, как выражался отец, на чем свет стоит, и Пачура удивлялся: нашли на чем свет поставить!

Пачура обязан был выполнять все беспрекословно. Может быть, поэтому Пачура вырос человеком без собственной воли. Теперь им управляли два весла, ворочая его то вправо, то влево. Одно весло — сапожный коллектив со стенной газетой, а другое — Сташка со своей матерью.

И вот однажды Сташка, которая была уже в декретном отпуске, завела с ним разговор:

— Если у меня родится мальчик, я обязательно совершу над ним обряд обрезания. Тут уж я не уступлю.

Когда Пачура заикнулся, что он не допустит обрезания, Сташка решительно сказала:

— Тогда я совсем не рожу…

После паузы Пачура нашелся:

— Но ты ведь, Сташка, еще можешь родить девочку!

Сташка вытерла глаза:

— Ну конечно…

Пачура задумался. А все-таки лучше ведь мальчик… Хотя нет, с такой путаницей… пусть уж лучше будет девочка.

В тот вечер, когда Сташка должна была родить, Пачуре невмоготу стало дома. Он ушел в клуб, сидел там, играл в домино и гадал — девочка или мальчик?

Придя домой, он рывком открыл дверь и выпалил:

— Мальчик или девочка?

— Мальчик! — буркнули ему в ответ. — Мальчик-куколка! Мальчик с двумя щечками.

На семейном совете было решено:

— Завтра, во вторник, мы устроим гулянку для коллектива, а затем, без шума, — обрезание…

Сташка налегла на свое весло, и Пачура сдался.

Веселые, радостные, пьем мы пиво

У Пачуры сегодня весело. Сапожная братва умеет веселиться. Душа у всех у них одна, одна общая душа,

Ребята кричат, поют:

Яшка, представитель культкома, подготовил большую речь о новом быте, о маленьком Пачурике и еще, и еще.

Скрипач Бандура играет, и Мейшка Колодкин поет песню, сочиненную в честь маленького большеголового Пачурика:

А сам Пачура ходит озабоченный. Ему предстоит еще заварушка — обрезание. И так как Бандура музыкант и к тому же родственник, то Пачура подходит к нему и шепчет ему на ухо. Он, Бандура, должен прийти на обрезание.

Бандура весь расплывается в улыбке и гнусавит:

— Приду, конечно, приду…

 

Утром, только Яшка из культкома открыл глаза, как сразу вспомнил, что речь-то свою он не сказал, забыл на радостях… Так разгулялся, что и про речь забыл…

Да… А главное-то забыли — подарки. Подарки маленькому Пачурику!

Придя в мастерскую, Яшка тут же поговорил с сапожниками, и все решили, что подарки — это не «срочный заказ», вчера не принесли — сегодня можно принести.

 

Когда Сташка пришла к своему дяде, раввину, звать его на обрезание, он спросил:

— А на свадьбу вы меня звали?

И бедной Сташке пришлось рассказывать с самого начала, так и так, мол, — свадьбы у нас не было. Муж мой, дай бог ему здоровья, заупрямился… Хотя он и не комсомолец…

— Что ж, раз вы делаете обрезание, — сказал он, — то совершите уже и свадебный обряд. Если не было свадьбы, зачем обрезание? Но вам хочется обрезание, значит, нужна и свадьба.

Когда она сказала, что Пачура не согласится, раввин заулыбался своей хитрой улыбкой.

— Прийти, я, конечно, приду, — сказал он Сташке, — почему же не прийти? Это богоугодное дело, обязательно приду…

Обрезание — свадьба — развод

Когда раввин и могель пришли, миньен был уже в сборе.

Пачура немедля поднес ребенка могелю:

— Режьте, раби!

Но могель о чем-то долго шептался с раввином. Наконец он обратился к Пачуре:

— Что за спешка такая, молодой человек, поздравляю вас, бог благословил вас наследником, многие лета здравствовать ему… Когда он родился? Покажите, пожалуйста, ксубу.

— Какая ксуба, раби? При чем тут ксуба? Вы, ведь не на свадьбе. Вы ведь на обрезание приглашены.

— Да, — улыбается раввин хитро, — но нам нужно знать и о свадьбе, одно с другим связано…

— Какое там одно с другим, — говорит Пачура, — какое там связано.

Он еще многое наговорил бы, потому что наш брат-сапожник подобен сапогу — если уж начнет промокать, то промокает…

Но раввин неожиданно чихнул. Сильно запахло нюхательным табаком.

У Пачуры тоже в носу защекотало. Его красноречие иссякло.

Раввин наклонился к могелю и сказал ему что-то на ухо. Приговор был вынесен.

— До свадьбы нельзя производить обрезание. Необходимо поставить хупе,— сказал могель Пачуре.

Пачура все еще никак не мог понять, какое отношение имеет одно к другому. Он волновался:

— Вам, раби, говорят резать — режьте!

В комнате тихо… Слышно только, как Сташка всхлипывает. Потому что она, Сташка, на все готова, хоть сию минуту, и пусть там стенгазета пишет, что хочет.

Пачура стоял с окаменевшим лицом.

«Деревянный гвоздик, — думал он, — забивают двумя ударами: первый — посильнее, второй — послабее».

С ним, с Пачурой, то же произошло. Тоже два удара, но второй, нынешний, покрепче…

И у Пачуры вырвалось:

— Расставляйте палки, раби, только поскорей!..

Бандура тут же послал за балдахином и заулыбался от удовольствия.

Пачуру подтолкнули под балдахин, и вот уже раввин диктует:

— Гарей ат.

А Пачура, повторяя за ним слово в слово, тычет Сташке в руку серебряный полтинник и шепчет:

— Не потеряй только!..

— Есть какая-нибудь треснувшая тарелка? Бросайте ее, бейте!

Тарелка отзвенела… Но что это там еще за грохот?

 

Колотили в дверь. Яшка с ребятами тут как тут.

Мучительная тишина.

Сташка уставилась на маленького Пачурика и больше ничего не видит.

Бурю принесли с собой сапожники.

Яшка говорил словно топором рубил. Он говорил о мелкобуржуазности, о старом быте и еще, и еще, сильно налег Яшка на весло.

И Пачура закричал не своим голосом:

— Это она виновата, Сташка. Я был против обрезания… Это она, она настаивала!

И еще более повысив голос:

— Она, она! Все она! Я не хочу, Яшка, не хочу я жить с ней… Я не могу жить с ней.

Но Яшка не слушал, он все твердил, что Пачура виноват, что колодку вкладывают в башмак, а не башмак в колодку. Несознательный он, Пачура, элемент…

Пачура орал благим матом:

— Нет, нет! Не хочу! Я отказываюсь от нее…

А Яшка все твердил:

— Ты виноват! Ты! Ты!

Пачура порывисто подбежал к раввину:

— Послушайте, раби, пишите, раби, сейчас же развод.

Бандура покатывался со смеха:

— Обрезание — свадьба — развод…

Раввин упирался:

— Дайте завершить бракосочетание!..

— Потом, потом, — кричит Пачура, — прежде пишите развод.