Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Онайи могла бы всегда управлять дроном удаленно, сидя в прохладном кондиционированном помещении с мониторами по стенам. Но она предпочитает летать сама. Легкий пассажирский винтовой самолет со стабилизаторами, на случай если понадобится зависнуть. Нгози и Чинел называют его самолет-карандаш. Старая модель, непохожая на военные самолеты, которых осталось много. Чинел предупредила, чтобы она не использовала мех для разведывательных полетов. Так ее могут принять за боевого пилота.
Все равно. Здесь, на границе Красной земли, некому сбивать ее, даже если бы она летала в мехе.
Под ней — красная глина. По глине текут коричневые реки. Если постоять на их берегах, счетчик Гейгера заверещит и сломается. Радиация пронизывает воздух и вызывает свечение почвы. Там и сям бродят звери неестественного размера и вида с аномальным количеством конечностей. Шотгорны, двухголовые волки. Здоровенные ящерицы, ползающие на шести ногах, как маленькие драконы, и летающие рывками, больше похожими на прыжки.
Иногда попадается хижина или другое жилье. Почти все накрыты полупрозрачным голубым куполом, который не пропускает облученный воздух, а фильтрует его и защищает здешних обитателей. Мусорщики покидают жилища в облегающих защитных костюмах для работы с опасными материалами. Похожие на паучьи лапки антенны торчат над плечами, вращаются, сообщая, каков состав воздуха, что в земле под ногами, что в воде, в которую они погружают ведра.
Ни нигерийцы, ни биафрийцы пока не хотят прикасаться к этой земле. Возможно, когда-нибудь в Биафре будет технология, которая позволит сделать это место пригодным для жизни. Повернуть вспять процесс экологического разрушения, собрать этих брошенных на произвол судьбы мусорщиков пустыни и сделать их биафрийцами.
Намотав несколько кругов и не обнаружив никаких следов беженцев, Онайи берет влево, разворачивается и летит обратно к незагрязненным территориям. Вдали на горизонте видна зелень. На границе с Красной землей уже появилось несколько экопроектов. Выросли новые испытательные объекты, где ученые пытаются придумать, как возродить Красную землю.
Справа она замечает холм, словно разрезанный пополам невидимой линией, отделяющей свежую зелень от загубленной Красной земли. На вершине виднеется дом.
Не вдаваясь в размышления, она уходит влево. Самолет мягко потряхивает. То, что напугало бы других, только бодрит Онайи. Ей нравится слышать подвижность металлических деталей, чувствовать каждую балку, пластину, каждый механизм. Она летит назад, к холму, где красная земля граничит с высокой зеленой травой, — туда, где стоит хижина.
Приземляясь, самолет поднимает облако красной пыли. Онайи набирает последовательность клавиш на контрольной панели и перемещает рычаг переключения скоростей вперед. Когда все отключается, она нажимает кнопку справа от себя, и флексигласовый фонарь кабины открывается с одной стороны.
Онайи спрыгивает на землю и разминает затекшие ноги. Вытягивает шею и смотрит вверх. Под ногами у нее куда-то направляются жук и скорпион, жук с трудом продирается сквозь траву, скорпион — скользит по красной земле. Но их пути никогда не пересекутся.
Ближе к подножию холма видна небольшая клумба. Онайи идет туда. Тропинка уводит ее выше, по склону. Сколько раз она поднималась сюда за последние девять месяцев? И все равно каждый раз как заново. Как будто боится добраться до вершины и обнаружить, что той, к кому пришла, там больше нет.
Но она заставляет себя идти. Не считает шаги, просто поднимается, ритмично, шаг за шагом, выше и выше. Все мысли улетучиваются. Интересно, может, так и бывает, когда молятся. Или медитируют. Она всегда думала: если человек склонил голову или смотрит в пространство, в его мозгу идет работа. Просчитываются проблемы, намечается путь, формулируются выводы. Идет подготовка к следующему взаимодействию с миром. Или контакт с другим человеком, который находится на связи. Как два конца одной телефонной линии. Но здесь для Онайи мир становится тихим — как никогда и нигде. Не слышно даже писка комаров.
И это хорошо, потому что, добравшись до вершины, ей нужно быть спокойной. Спокойно пройти через маленький дворик, где козы жуют траву, по сменяющей грязь каменной дорожке, поднять кулак и постучать в дверь.
Она стоит на пороге, глубоко вдыхает и ждет.
Звук шагов. Дверь открывается.
Женщина по ту сторону двери не улыбается, но Онайи знает, что она рада ей.
— Заходи, — говорит Адаиз. — Давай разобьем вместе колу. — Онайи повинуется: старая привычка, хотя Адаиз больше не ее наставница, а она не ребенок-солдат.
В кухне, совмещенной с гостиной, есть стулья и высокие табуретки, но Онайи и Адаиз садятся на полу, скрестив ноги. У Адаиз в руках тарелка, на ней — орех кола в твердой белой скорлупе. Онайи чувствует его запах — сладкий, цветочный.
Ада протягивает тарелку Онайи, та берет ее с легким поклоном.
— Тот, кто приносит колу, приносит жизнь, — говорит Онайи и смотрит на нее. — И это ты должна разбить орех. — Она возвращает тарелку.
Адаиз колеблется, словно вот-вот откажется, но потом улыбается. Слегка сжав орех механическими пальцами, раскалывает его, разделив на две одинаковые половинки. Берет одну, вторую передает на тарелке Онайи. Вместе они жуют горький, насыщенный кофеином орех.
Закончив, Ада поднимается:
— Пойду принесу пальмового вина.
Слева от Онайи на полках сложены стопкой несколько старомодных книг. Полки занимают почти всю верхнюю часть стены, на них толстые и тонкие томики, есть и свободное место.
Адаиз возвращается с бутылкой пальмового вина и наполняет две глиняные чашки, которые тоже принесла с собой. Она садится, и Онайи видит, как трудно ей просто сидеть. Адаиз всегда жила в постоянном движении, и Онайи представляет, как теперь она пытается заполнить дни, шагая туда-сюда вдоль стены с полками. Как садится в кресло, только чтобы вскочить через секунду. У нее отросли волосы, и в мелких завитках афро видны серебряные нити. Каждая морщинка на лице — свидетельство еще одной битвы, еще одной схватки, когда удалось избежать смерти, уже поглядев ей в лицо. Но теперь есть возможность посидеть спокойно. Наверное, жизнь в этом уединенном месте наконец-то замедлила ее.
Онайи делает глоток из чашки. Сладкое пальмовое вино обжигает горло.
— Я никогда не предупреждаю, что приду, но, кажется, ты всегда знаешь.
Ада пожимает плечами.
— Если всегда готов, готовиться не нужно. — Она подносит чашку к губам и отпивает. — Ты как?
Онайи до сих пор слегка удивляется, когда слышит от Ады этот вопрос. Спрашивает о делах и здоровье, а не о том, готова ли она к операции.
— У меня все хорошо. Добровольно помогаю на пунктах приема. Когда прибывают очередные беженцы, неважно, один или сотня, всегда есть чем заняться.
— Да уж, раньше мы другим занимались. — Адаиз бесстрашно бросается в трудную тему. Даже не понижает голос, как все, когда говорят об ужасах войны. Адаиз не отворачивается от этих вещей. Она признает, что они были. Не пытается убежать. — Хорошо, что есть дело. Хотя ты все равно не сможешь забыть, кто мы и что мы делали. Это всегда будет нас преследовать. Некоторые из нас, конечно, могут всю оставшуюся жизнь казаться образцом здоровья, но разве кто знает, что в голове у другого человека. — Она усмехается, глядя на Онайи. — Даже самые лучшие устройства связи в мире не помогут.
— Поэтому ты и здесь? Подальше от всех?
Адаиз разминает шею.
— Я здесь, потому что мой отец пас коз, а у меня его гены.
— Здесь никто не видит, как ты страдаешь. Должно быть, очень… умиротворяет.
— Шотгорны, летучие мыши, двуглавцы — у всех есть глаза, и они меня видят. — Ада говорит это строго, пытаясь сохранить серьезность, но губы кривит улыбка, и обе смеются. Онайи не помнит, когда в последний раз так открыто смеялась. Успокоившись, Адаиз подливает вина. — Я должна не забывать думать. Жить вместе с прошлым. Прислушиваться к себе. Нам выпало столько войны, сражений, учений, разработки планов, что было не до своих мыслей и чувств. Путь к потере себя. Мы думаем, что, поддаваясь простейшим импульсам, поддаемся своему настоящему «я». — Она качает головой. — Но это не настоящие мы. — Пристально смотрит на Онайи. — Не ты.
— А кто я?
— Ты — девочка, которая еще носила школьную форму, когда впервые сбежала в лес, чтобы найти лагерь повстанцев, потому что знала, что я прячусь там. Ты — та, что в школьном общежитии спала на кровати, столбики которой украсила ленточками. Теперь мир, и у тебя есть время. Потрать его немного на ту девочку.
— Возможно, у меня не так много времени.
Адаиз понимающе кивает, брови ее сходятся на переносице.
— Комиссия.
Инцидент с заложниками на месторождении Окпай послужил толчком к прекращению боевых действий. Погибли граждане разных стран, что вызвало вмешательство Колоний. Они добились прекращения огня в качестве первого шага к заключению окончательного мирного договора. Но нигерийцы потребовали выполнения одного условия. Чтобы залечить раны раздробленной нации, была организована Комиссия истины и примирения. Для разбора всех ужасных преступлений, совершенных каждой из сторон.
— Да. Если мои действия будут расследоваться, я понесу наказание. Не знаю, казнят меня или отправят в тюрьму, но свободу я точно потеряю.
— По-моему, смерть раньше тебя не беспокоила. Что-то изменилось?
Онайи смотрит на чашку с пальмовым вином.
— Тогда все было по-другому. Умереть в бою за Биафру значило отдать жизнь ради высокой цели. Но сейчас? Умереть осужденной людьми, которые полагают, что они лучше, чем мы? Теми, кто вмешался в войну, хотя обещал этого не делать? Убившие и разрушившие еще больше останутся на свободе незапятнанными? Это… несправедливо.
Адаиз качает головой:
— Вот так ведут дела ойнбо. У них аллергия на ответственность за свои поступки. Такова вся их история. Не исключено, что они и не знают другого пути. — Она смотрит на Онайи: — Может быть, тебя действительно казнят или отправят в заключение. Но что, если и это послужит на пользу Биафре?
— Что?
— Книга Бытия, глава 22, жертвоприношение Исаака. Ты знаешь этот сюжет?
Когда Онайи последний раз держала в руках Библию? Она отвергала христианство как пережиток древнего колониального строя, но Ада всегда была верующей, даже в военные времена. Что не мешало ей утверждать, что Чукву живет в минералах у них под ногами и в солнце на небе. Онайи постоянно слышала от всех вокруг, что хауса, фулани и другие племена, объединившиеся под нигерийским флагом, — еретики, потому что верят в других богов. Но да, эту историю Онайи помнит.
— Да.
— Бог требует жертвы от Авраама. Его сына, Исаака. И Авраам соглашается, и приносит сына на гору Мориа. Он связывает сына, достает нож и уже готов убить, чтобы выполнить волю Божью, но Бог посылает Ангела с небес, который приказывает ему остановиться. Авраам поднимает голову и видит овна в кустах. Теперь, когда Богу известно, что Авраам боится Его и готов исполнить Его волю, он разрешает принести в жертву овна.
— Знакомая история, Ада.
— В Коране она тоже есть.
Онайи хмурится. Зачем Адаиз упоминает священную книгу фулани? Основу их нечестивой веры. Это что, проверка?
— Ты о чем?
— В исламском тексте речь идет о другом сыне, Исмаиле. Аврааму (они называют его Ибрахимом) приходит видение: он должен принести Исмаила в жертву. Видение повторяется, преследует его. Он рассказывает сыну о видении. И Исмаил беспрекословно подчиняется. А когда Авраам — точнее, Ибрахим — уже готов убить сына, Бог останавливает его и дает барана для жертвоприношения. В награду у Авраама рождается еще один сын. И этого второго сына назовут Исаак — Исхак. И он станет пророком.
— Я не понимаю.
— Некоторые события цикличны. И притчи.
— Так кем мне тут быть? Авраамом? Исааком? А может, — она кривится, произнося мусульманское имя, — Исмаилом?
Адаиз наклоняет голову:
— Когда-то я бы с готовностью пожертвовала тобой во имя Биафры. Было время, когда я сделала бы это не колеблясь. Я позволяла тебе идти со мной почти на каждое задание. В каждый набег на деревню. Мы стольких людей убили вместе, и я все время держала тебя рядом. Наблюдала, как твоя детская чистота покидает тебя вместе с кровью из твоих ран. Вот что делает война. Она требует от человека страшных вещей. Ты была моим Исмаилом. — Плечи Адаиз вздрагивают. — Я позволила ему отнять у тебя руку.
— Ну, ты же не позволила ему отнять обе. — Онайи больно слышать такие слова от Ады. Она злится. Злится, что Ада обвиняет себя в том, что Дэрен изувечил ее, что не спасла вовремя. Злость бурлит, готовая вырваться наружу. Плечи напряжены.
— Онайи, погоди. Не сдавайся. — Адаиз протягивает руку, но снова кладет ее себе на колено. — Просто… дай мне почувствовать сожаление. Еще немножко. Нам нужен мир, Онайи. Биафре нужен мир.
— А если для нас никто не приготовил барана в кустах, а? После всего, что я пережила, после всего, что я сделала? Что, если никто не спустится ко мне с неба, не велит остановиться, не вознаградит меня за мою веру? — Онайи вскакивает, пальмовое вино проливается и впитывается в ковер.
Адаиз медленно встает. Она не готовится к отпору. И не собирается ударить сама. Она просто стоит перед Онайи, готовая принять от нее что угодно.
— Барана, овна для нас и правда нет, Онайи. — Она кивает в сторону двери, словно указывая на всю Биафру за пределами ее дома. — Но ты можешь стать жертвенным овном для них.
Войти с помощью соц. сетей: