Глава 17

«Любимец Партии»

Эта масса пролитой крови у себя дома утомляет душу и сдавливает сердце тоскою. Одной милости прошу у читателя: да будет мне позволено не чувствовать отвращения к этим людям, которые так низко дают себя губить.

Тацит о терроре Нерона

Опасное путешествие в свободу

10 февраля 1936 года прозвенел первый звонок: «Правда» выступила с жесткой критикой взглядов Бухарина. Но уже через две недели Хозяин выпускает его с женой в Париж. Бухарин в составе делегации едет для приобретения архивов социал-демократической партии Германии, разгромленной Гитлером. Они хранились у меньшевика Б. Николаевского.

Это был беспроигрышный ход Хозяина. Выпуская Бухарчика с женой после грозной статьи, он явно давал ему возможность остаться за границей. В этом случае лидер правых становился невозвращенцем, открытым врагом и как бы оправдывал необходимость всех процессов старых ленинцев.

В случае же его возвращения… Тут тоже открывались большие перспективы. Зная павлиний характер Бухарина, Хозяин мог быть уверен: Бухарин за границей не сумеет держать язык за зубами – наговорит достаточно лишнего. Встречаясь по работе с Николаевским, он не сможет и не захочет избежать встреч с другими меньшевиками – их связывало слишком многое.

Все произошло именно так. Всякий, кто жил в СССР, помнит это опасное ощущение свободы, когда человек попадал за границу. И Бухарин почувствовал себя свободным. Была непредусмотренная встреча с лидером меньшевиков Ф. Даном, где Бухарин высказался о Сталине:

– Это маленький злобный человек, не человек, а дьявол.

– Как же вы ему доверили свою судьбу, судьбу партии, судьбу страны? – спросил Дан.

– Не ему доверено, а человеку, которому доверяет партия… он вроде как символ партии… вот почему мы все лезем к нему в хайло, зная наверняка, что он пожрет нас.

– Зачем же вы возвращаетесь?

– Жить, как вы, эмигрантами, я бы не мог… нет, будь что будет… а может, ничего не будет.

Дан записал беседу и не мог не рассказать о ней друзьям. Бесконечно болтал Бухарчик и с Николаевским, и тот тоже все записывал – для истории. И хотя после ареста Бухарина, боясь навредить ему, Николаевский записи уничтожил, но было поздно – к тому времени наверняка о них знал не только он.

Бухарин сумел тайно встретиться в Париже и с послом США в СССР Буллитом, сообщил ему о новых, странных прогитлеровских настроениях, все больше овладевавших Сталиным.

Париж был наводнен сталинскими агентами: шпионы НКВД, французы-коммунисты из Коминтерна, бывшие царские офицеры, поверившие большевикам. Сталинская спецслужба умудрялась похищать из Парижа белых генералов средь бела дня. И смешно представить, чтобы Сталин отпустил Бухарина без агента – бесспорно, за ним следили. Так что за границей Бухарин подбавил много материала для будущего процесса.

Бухарин вернулся… Осенью Сталин отправляет его отдохнуть на целых полтора месяца на Памир. Пока тот наслаждался видами горных вершин, на процессе Каменева и Зиновьева уже зазвучали имена Бухарина и правых как пособников в терроре и убийстве Кирова.

Прокурор Вышинский сделал официальное заявление о начале расследования. Глава профсоюзов Томский понял повеление нового цезаря и 22 августа покончил с собой, тем самым дав новый поворот сюжета триллера.

«Правда» сообщила: «Томский, запутавшись в своих контрреволюционных связях с троцкистско-зиновьевскими террористами, на своей даче покончил жизнь самоубийством».

Бухарин, немедленно прервав отпуск, вылетает в Москву.

«Боги жаждут»

Я сижу в Архиве президента и читаю предсмертные письма Бухарина. Четыре десятка писем – эпистолярный роман, сочиненный сразу и Кафкой, и Достоевским. Читайте, читайте письма Бухарина, ибо все, что писалось в литературе о сталинских процессах, о самых таинственных процессах века, где жертвы соглашались публично оболгать себя и восславить палача, – не более чем версии, догадки. А в этих письмах загадка века раскроется до конца.

Вернувшись, Бухарин тут же бросается писать заявления в Политбюро и Вышинскому: «Я не только не виновен в приписываемых мне преступлениях, но могу с гордостью сказать, что защищал все последние годы со всей страстностью и убежденностью линию партии и руководства Сталина… В связи с этим должен сказать, что с 1933 года оборвал всякие личные отношения со своими бывшими единомышленниками М. Томским и А. Рыковым. Это можно установить… опросом шоферов, анализом их путевок, опросом часовых, агентуры НКВД, прислуги и т. д.».

Да, страх не позволял ему встречаться с бывшими товарищами. Были лишь единичные встречи – и он подробно их описывает:

«Только однажды с Каменевым… Я спросил Каменева, не вернется ли он вести литературный отдел «Правды», и что я тогда, мол, поговорю об этом с товарищем Сталиным… Но Каменев объявил: «Я хочу, чтоб обо мне позабыли и чтоб Сталин не вспоминал даже моего имени». После этой декларации обывательщины я свое предложение снял».

Пишет он и о «школе Бухарина»: «Сталин самолично показывал мне ряд документов, из коих видно, что эти люди «вырвались у меня из рук». Уже давно они мне не доверяли, а некоторые называли меня предателем…»

Так что никаких связей и с преданными учениками… После чего он переходит к восхвалению процесса: «Процесс будет иметь огромнейшее международное значение. Что мерзавцев расстреляли – отлично: воздух сразу очистился».

Это он о бывших сподвижниках, друзьях! Но мозг лихорадочно работает: не забыл ли он еще что-нибудь? Вспоминается пара «преступных свиданий»: одно – с бывшим главой петроградских большевиков. «Некоторые добавочные факты. Как ни старался я избежать посещения А. Шляпникова, он меня все-таки поймал. (Это было в этом году, незадолго до его ареста.) В «Известиях» он просил передать письмо Сталину. Я сказал своим работникам, чтобы больше его не пускали, потому что от него политически воняет».

Вот так! Вспомнил Бухарин и другую встречу – с бывшим вторым человеком в партии: «На квартире у Радека я однажды встретил Зиновьева… он пришел к Радеку за книгой. Мы заставили его выпить за Сталина. (Он жаловался на сердце.) Зиновьев пел тогда дифирамбы Сталину (вот подлец!). Добавлю: людям такого склада, как я и Радек, иногда трудно вытолкать публику, которая приходит…»

Итак, Бухарин чист – он предал всех, как того и требовал Хозяин. Одновременно пишет истерическое письмо Ворошилову: «Пишу сейчас и переживаю чувство полуреальности, что это: сон, мираж, сумасшедший дом, галлюцинация?.. Бедняга Томский, может, и запутался – не знаю. (Готов, готов и мертвого друга считать предателем! – Э.Р.) Что расстреляли собак, страшно рад. Троцкий процессом убит политически – и это скоро станет ясно. (И процесс одобрять не устает, и Троцкого клеймить. – Э.Р.)… Советую прочесть драмы Французской революции Ромена Роллана. Обнимаю, ибо чист».

В конце письма не удержался, намекнул на Французскую революцию: дескать, когда якобинцы истребили друг друга… Пока брали Зиновьева и Каменева, расправлялись со Смирновым, Шляпниковым и прочими бывшими коллегами – он о драмах не думал. Сейчас подумал… Поздно! Он уже сам стал участником банальной драмы революции с ее вечным эпиграфом: «Революция, как Сатурн, пожирает своих детей. Берегитесь, боги жаждут!»

Полуграмотный бывший слесарь, а ныне член Политбюро Ворошилов драм Роллана не читал, но нрав Хозяина знал. И как Бухарин боялся «политически замоченного» Шляпникова и своих учеников, так и Ворошилов теперь боится Бухарина, тоже стремится – «вытолкать». Оттого и отвечает чудовищно грубо. Как Бухарин клеймил бывших друзей – так и он клеймит Бухарина. В лучших традициях времени он обещает бывшему другу «впредь держаться от него подальше, независимо от результатов следствия по его делу» и даже «считать негодяем».

Но страх так ужасен, что Бухарин… опять ему пишет (после «негодяя»): «Получил твое ужасное письмо. Мое письмо кончалось «обнимаю», твое кончается «негодяем». У каждого человека есть или, вернее, должна быть своя личная гордость. Но я хотел бы устранить одно политическое недоразумение. Я писал письмо личного характера (о чем теперь сожалею), в тяжком душевном состоянии, затравленный… Я сходил с ума от одной только мысли, что может случиться, что кто-то искренне поверит в мою виновность… Я в крайне нервном состоянии. Этим и было вызвано письмо. Между тем мне необходимо возможно спокойнее ждать конца следствия, которое, уверен, покажет мою полную непричастность к бандитам».

Охотники знают этот особый заячий визг – предсмертный, когда настигают собаки…

Но Хозяин решил: рано. В те дни готовится только второй акт – грандиозный процесс Пятакова, Радека и прочих. Выход Бухарина задуман в третьем действии триллера. Хозяину, конечно, ясно, почему так истерически боится Бухарин: вернувшись в СССР, в реальность, он уже понял, что натворил за границей. И теперь его мучил вопрос: знает ли «друг Коба» о его разговорах?

Сталин, конечно, знает. Но делает вид, что не знает. Вернувшись из Сочи, благородный Хозяин своей волей прекращает следствие, обрекая Бухарчика на самое страшное – ожидание неотвратимой тюрьмы, день за днем. Хозяин понимает: во время ожидания этот женственный интеллигент будет раздавлен.

10 сентября 1936 года в «Правде» было напечатано: «Следствием установлено, что нет данных для привлечения Бухарина и Рыкова к ответственности». Пусть все видят: Отелло до конца верил Яго.

А тем временем будто бы прекращенное следствие собирает все новые протоколы допросов, уличающие Бухарина и правых.

Бухарин – Сталину, 24 сентября 1936 года: «Я не просил о приеме до конца следствия, так как считал это политически неудобным. Но теперь всем существом прошу: не откажи… Допроси! Выверни всю шкуру! Но поставь такую точку над «и», чтобы никто не смел меня лягать и отравлять жизнь, отправляя на Канатчикову дачу».

Бедный Бухарин в одну из бессонных ночей сочиняет даже «Поэму о Сталине» и шлет ее на суд самому герою… Но скромный герой попросил ее не печатать.

Уже в декабре на пленуме ЦК Ежов прямо обвиняет Бухарина в контрреволюционной деятельности. Но Хозяин до конца играет роль доверчивого мавра и заявляет: «Не следует торопиться с решениями. Следствие продолжать».

Жизнь Бухарина становится адом. На пленумах, в перерывах между заседаниями, устраиваются очные ставки Бухарина и Рыкова с привезенными из тюрем ленинскими соратниками, а ныне заключенными – Пятаковым, Радеком и прочими. В присутствии членов Политбюро его ближайший друг Радек и все остальные покорно обвиняют Бухарина в причастности к заговору. Он истерически опровергает их показания.

Но за ними следуют новые…