В том же 1922 году на заседании Политбюро Ленин сказал: «Мы – товарищи 50-летние (он имеет в виду себя и Троцкого. – Э.Р.), вы – товарищи 40-летние (все остальные. – Э.Р.), нам надо готовить смену 30-летних и 20-летних: выбирать и готовить их к руководящей работе».
Так что не Коба, а Ленин задумал смену руководящих кадров. Вождь устал от старой гвардии, от этих вечно критикующих «блестящих сподвижников», и поручает Генсеку Кобе готовить смену – вместо людей блестящих находить людей исполнительных.
Коба оценил перспективу и с энтузиазмом провел работу. Так в его окружении появился 30-летний Лазарь Каганович, родившийся в еврейском местечке, сапожник по профессии, как и отец Кобы. Он был малограмотен, но чрезвычайно работоспособен. Коба назначает его заведующим орготделом ЦК. В руках у Кагановича – аппарат инструкторов ЦК. Направленные в провинцию, они должны проверять работу низовых организаций, от их отчетов зависит будущее местных руководителей. Вскоре отдел Кагановича получает право назначать партийных руководителей на местах.
Итак, партийная провинция – целиком в руках Кобы. Каганович начинает гигантскую работу – вводит нужных людей, проверяет их лояльность, перетряхивает аппарат. Меньше чем за год проверены и утверждены сорок три секретаря губернских организаций – полновластных правителей в провинции. Партийные бонзы наделены властью, которая и не снилась царским генерал-губернаторам.
Я листаю книжки из библиотеки Генсека. В много раз читанной им книге Троцкого «Терроризм и коммунизм» рядом с фразой автора о руководстве партии в государственном аппарате комментарий Генсека – «безраздельное».
Контроль и «назначенство» провинциальных партийных лидеров – вот простой рычаг, при помощи которого Коба в короткий срок подчинил партию. Троцкий все понял, возмущается, но… поздно. Всюду сидят угодные Кобе местные вожди, зависимые от Секретариата.
Они готовы составить новое управляемое большинство на съездах, и, если кто-то из «кремлевских бояр» посмеет не подчиниться этому большинству, он будет изгоняться из партии на основании ленинского запрета фракций.
Коба задание выполнил: послушная партия создана в кратчайший срок. Но Ленину не придется ею воспользоваться.
Задумав пост Генсека, в феврале того же 1922 года Ленин реформировал ЧК. Она стала именоваться Государственным политическим управлением при наркомате внутренних дел (ГПУ), но уже в 1923 году переименовано в ОГПУ – Объединенное государственное политическое управление. (В просторечии оно по-прежнему именуется ГПУ, а его работники гэпэушниками. Так оно и будет именоваться в нашем повествовании.) ГПУ выведено из НКВД и официально подчинено Совнаркому, но на самом деле – Ленину и Политбюро… Все это рекламировалось как конец «кровавой ЧК». Объявлено: на ГПУ возлагается теперь лишь борьба с особо опасными государственными преступлениями и разведка.
На самом деле все безграничные функции ЧК остались неприкосновенными. Коллегия ГПУ сохраняет право бесконтрольного расстрела всех без исключения граждан России. Такое же право расстрела без суда имеет и «тройка», состоящая из председателя ГПУ, его помощника и следователя, ведущего данное дело. Решение «тройки» принимается без участия подсудимого и его защитника, о нем осужденный узнает прямо перед расстрелом.
ГПУ тут же включается Кобой в наступление на оппозицию, ибо на самом деле реорганизация ЧК – часть того же ленинского плана усмирения партии. Сначала ГПУ используют для борьбы с конкурентами – другими революционными партиями. Туда разрешают брать на работу бывших сотрудников царской охранки как имеющих большой опыт охоты за революционерами. Принялись и за собственных инакомыслящих: новое постановление ЦК предписывает партийцам информировать ГПУ о всех «непартийных» разговорах, о всех партийных оппозициях. Так, Ленин и Коба включают ГПУ во внутрипартийную борьбу. Партийцев обязывают доносить на своих товарищей по партии.
Члены коллегии ГПУ включены в номенклатуру ЦК. Таким образом, Коба контролирует и их назначение. И вскоре полуграмотные матросы с бомбами и партийные фанатики исчезают из ГПУ…
Все больше вовлекает Коба ГПУ в жизнь партии. Высшие партийные функционеры после лишений дореволюционного времени жадно наслаждаются жизнью. ГПУ регулярно докладывает Генсеку о «шалостях» владык. Похождения высоких партийных функционеров Калинина и Енукидзе с балеринами; приезды в актерский клуб наркома просвещения Луначарского: под утро после многократных тушений света, сопровождаемых женскими визгами, главу культуры выносят на руках в автомобиль; скандальные похождения юного сына Каменева Лютика… да и то, что сам Каменев завел любовницу, – всё знают ГПУ и Коба. На партийных деятелей заводятся досье.
В это время в бывшем особняке князя Балашова с зимним садом и позолоченной мебелью появилась американка Айседора Дункан.
«Весной 1921 года я получила телеграмму: «Одно только русское правительство сможет вас понять. Приезжайте к нам, мы создадим школу»… Я думала, что навсегда расстаюсь с европейским укладом жизни… я не взяла с собой туалетов, так как в своем воображении я должна была провести остаток жизни одетая в красную фланелевую блузу, среди товарищей, преисполненных братской любовью… я верила, что идеальное государство, каким оно представлялось Платону, Марксу и Ленину, чудом осуществилось на земле. Вот он – мир равенства… мечта Будды… мечта Христа».
«Я была прикреплена к ней ГПУ, – рассказывала мне в 70-х годах старуха в доме отдыха «Актер» в Сочи. – Дунканшу звали в Москве Дунька-коммунистка. Мы отходили тогда от всех ужасов военного коммунизма, а она была по тем временам сильно старомодна: танцевала «идею красного знамени» или «гимн Третьего интернационала»… Потом она встретилась с поэтом. Есенин был как видение – златокудрый ангел. А она уже в возрасте. Он не знал ни слова по-английски… зачем знать, они легко объяснились на языке любви. После любви началась наша русская пьяная жизнь – он скандалил, бросал в нее сапогами, материл, называл старухой… Даже бил ее, но ей это, видно, нравилось. Она взяла его с собой в Америку. Потом он бросил ее, вернулся и повесился. Все я регулярно писала в отчетах…» Так что и о Дункан знает Коба. Все знает.