41

Брайди

Холлингвуд

1924

Вскоре после отъезда Винсента мистер Холлингворт начал сдавать. Его мучил кашель. Он терял равновесие, и Брайди помогала ему спуститься по лестнице, а потом одолеть равнину укрытой половиками прихожей. Ему стукнуло шестьдесят семь, он был старик. На фабрике он почти не появлялся. Должность главного управляющего осталась за ним, но Бенно перенял все руководящие обязанности, которые прежде ему не доверялись. Мистер Холлингворт выходил к завтраку, однако потом вновь ложился в постель и порой оставался в ней до ужина, зачастую отказываясь от поданного на подносе чая.

Он начал жаловаться, чего прежде за ним не водилось, на скверные головные боли, на глаза, различавшие буквы только с помощью лупы, на зубы. Особенно его донимал один задний зуб, с которым мистер Гловер не мог справиться, хотя, по его совету, мистер Холлингворт съездил в Нью-Йорк и сделал панорамный снимок.

Брайди поняла, что дело плохо, когда он отказался от трубки. Мистер Холлингворт не говорил, что бросил курить, но это стало ясно, после того как Брайди начала находить его трубки в самых неподходящих местах. Обычно, выкурив трубку, он тщательно ее прочищал ершиком, затем мягким платком, выстиранным и выглаженным Брайди, полировал вересковую чашку, чубук и лишь потом устраивал обихоженную трубку в подставку рядом с зеленым кожаным бюваром на своем кабинетном столе. Иногда с незажженной трубкой во рту он расхаживал по дому – мол, так ему лучше думается. Теперь такого не случалось.

Сара и Эдмунд вернулись из экскурсионного тура по замкам Шотландии, повторив свадебное путешествие Сариных родителей. Состояние мистера Холлингворта их тоже беспокоило. Доктор Спенсер диагностировал у него желчную лихорадку и, сообщив, что больному нужен покой, прописал патентованные укрепляющие капли и снотворное.

А потом мистера Холлингворта накрыло временной слепотой, и Брайди сильно перепугалась, хотя Старый доктор предупреждал, что это вполне возможно.

42

Мистер Холлингворт

Холлингвуд

1926

Еще никогда он не был так зряч, как в периоды своей слепоты.

Он всегда считал себя бесстрашным, но понял, что смелым был только в отсутствие страха – то есть без страшного. Но вот теперь его, погруженного во мрак, охватывал ужас, как будто проникавший сквозь поры и морозом сковывавший тело, и он познал, что отвага – это нечто большее, чем бодрый оптимизм в отсутствие страха.

Он боялся смерти, которая, он понимал, была всё ближе. Но еще больше страшился, что родные узнают истинную причину его ухода, о которой сам он догадался еще до того, как о ней, притворив дверь его спальни, известил доктор Спенсер.

Сифилис! Вновь и вновь он мысленно повторял это слово, дабы протестующий мозг смирился с тем, что уважаемый человек знатного рода, каждодневно трудившийся на фабрике, созданной его дедом, – сифилитик.

Люэс! Знак-то был. Давным-давно, когда с тяжелым, как ее чемоданы, сердцем он отвез Камиллу на вокзал, а потом бессчетно слал ей письма на листках папиросной бумаги, не зная, получает она их или нет (у нее было много разных адресов, но она ни разу не ответила), он заметил у себя язвочку. Вскоре она пропала, и он о ней забыл.

Недавно в письмах к заморским родственникам он как бы невзначай справился о Камилле Брассар, и ему ответили, что несколько лет назад в Париже она умерла от пневмонии. Но от пневмонии ли?

Лишенный зрения, он больше не был самостоятельным пожилым мужчиной, но стал беспомощным, как малый ребенок, которому требуется содействие во всякой мелочи.

Он думал, слепота – это мрак, чернота. Однако он видел странный цвет, похожий на синяк и временами обретавший пурпурный оттенок, а потом желтевший, как настоящий фингал.

Незрячесть заставила его погрязнуть в размышлениях. Он понял, что страхи его копились годами и теперь им несть числа. Вспоминал свою неуверенность в судьбе фабрики и бесполезные совещания с коллегами, на которых все приходили к выводу: скоро их задавят крупные конкуренты вроде «Американской меди» или «Изделий Цинциннати».

Он боялся крушения своих надежд на то, что фабрика обеспечит благополучие семьи и, словно крепкий фургон, провезет ее по просторам нового века, доставив в следующий. (Двухтысячный год от рождества Христова казался чем-то невообразимым.) Его пугало непредсказуемое будущее: удастся ли сохранить дом, объединяющий семью?

Он боялся, что зрение не вернется, что он будет слепым до конца своих дней, хотя доктор Спенсер заверил: это дня на три, не больше. Слепота – результат скопления ртути в организме, неприятный побочный эффект от приема бромидов.

Он боялся, что лицо его покроется предательскими язвами сифилитика, о которых писали в книгах. Доктор Спенсер вновь успокоил: если до сих пор язвы не появились, то уже и не появятся – значит, болезнь выбрала иное русло. И все равно по утрам, когда Брайди приносила ему завтрак, он ждал, не вскрикнет ли она, увидев обезобразившие его гнойники.

Слепота оказалась сродни заключению в одиночную камеру, обостряла и множила страхи: вдруг он упадет и поранится? как выйти на улицу без провожатого? Смешно: теперь он боялся надолго оставаться один, хотя всегда гордился тем, что ни в ком не нуждается, – черта, которую он открыл в себе после смерти жены.

Он стал очень чуток на голоса. Одни вдруг раздражали, а в других слышалась мелодичность, прежде не замечаемая. Почему-то особенно ласкал слух ирландский выговор Брайди, на который раньше он не обращал внимания. И еще он мог определить визитера по запаху. О приходе Брайди извещал не только звук ее шагов, но и легкий аромат корицы.

Голос дочери казался молоком, белым и сытным.

Мебель стала врагом, одарявшим ссадинами. «Ты не ушибся?» – всякий раз спрашивали родные, когда он на что-нибудь натыкался. А предупредить, что сейчас он врежется в кресло, было нельзя?

* * *

Его отец Финеас, построивший Холлингвуд, был человеком практичным, однако склонным к спиритизму. Это нашло отражение в восьмигранной форме башенных комнат, рекомендованной ясновидцами, чтоб духи не утыкались в углы.

Обычно он избегал приемов с участием спиритов (чаще всего дам в кружевных вуалях и массивных украшениях), заявлявших о своей способности говорить с покойниками либо слышать их голоса, исходящие из предметов, которыми те владели при жизни. И вот оказалось, что неодушевленные вещи обладают явной магнетической силой, что они своего рода путепроводы. Раньше он слышал подобные разговоры, однако им, в числе многого прочего, не верил. Но однажды ночью он проснулся от желания посетить туалет. Никого не позвав на помощь, он двинулся ощупью, и неведомая сила привела его куда надо.

Через три дня зрение вернулось, но не разом, как он ожидал, а постепенно – светлые пятна неспешно обрели формы предметов.

Молодой доктор предложил заменить бромид ртути «препаратом 606» – новым синтетическим средством, представлявшим достижения современной медицины. Но Старый доктор навел о нем справки и выразил опасение. В некоторых статьях говорилось, что пациенты на поздних стадиях болезни плохо переносят это лекарство. Кроме того, снадобье таило в себе угрозу: рецептура исключала неточность, ибо одна лишняя драхма мышьяка в составе препарата могла привести к смерти больного. Имело значение и место производства лекарства, поскольку на воздухе изменялась его кристаллическая структура.

Молодой доктор заверил отца и больного, что поставщик вполне надежен. Его однокурсник, занявшийся фармакологией, производил средства, без которых в современной медицине уже не обойтись, – морфий и героин, пентобарбитал, хлороформ и кокаин для общей анестезии.

Старого доктора это не убедило. Он продолжил лечение ртутью, только внес изменения в дозировку, после чего, к общей радости, приступы слепоты не повторялись.